Слова ученика не оставили сомнений в сути происходящего. Грек обвёл взглядом комнату и улыбнулся:

— Так значит, здесь нам предстоит ночь любви?

— А разве ты ожидал чего-то иного, учитель?

— Ты мог бы меня предупредить, — покачал головой Андреас.


Мехмед опять забеспокоился:

— Учитель, я думал, ты обрадуешься. Я ошибался? Прошу, только не говори мне, что путешествие слишком утомило тебя, и ты не чувствуешь себя в силах.


Андреас улыбнулся шире:

— Нет, я этого не скажу.

— Учитель… — Мехмед, наконец, отпустил плечи грека и тихо засмеялся, — ну, зачем ты мучил меня? Зачем напугал?


Чтобы не отвечать на этот вопрос, Андреас спросил сам и как можно серьёзнее:

— Давно ты не ел?

— С утра, — ответил Мехмед. — Я очистился, поэтому ты не испытаешь отвращения, но увы, я не предвидел, насколько опасно заливать голод вином. Я опьянел и вижу, что тебе это не нравится. Прости меня, не сердись. Давай подождём час или два, пока моя голова прояснится, — он взял учителя за руку и потянул к накрытому «столу», то есть к скатерти, расстеленной на коврах.


Андреас повиновался, уселся, куда посадили, а затем почувствовал, что и сам подобно хозяину дворца готов смеяться пьяным смехом, хоть и не пьян. Как же мало нужно, чтобы счастье опьянило!


Мехмед, чьи движения были по-прежнему порывисты, уже успел снять тюрбан и откинуть куда-то в сторону. Теперь этот юноша уселся справа от своего единственного гостя и крепко обнял, положил голову ему на плечо:

— Ах, учитель! Как же хорошо! Как хорошо! Вот я сижу сейчас и обнимаю тебя, а ты не отталкиваешь и не спрашиваешь, как мне не стыдно. Я сижу сейчас и знаю, что мне больше не нужно охотиться за твоими поцелуями — ты сам подаришь их мне. Эти мысли пьянят меня, как вино. А что если я не протрезвею до самого рассвета?!


Андреас притянул Мехмеда плотнее к себе. Учитель и ученик сами не заметили, как развернулись друг к другу, и так же сам собой случился долгий поцелуй. Грек по-прежнему чувствовал, будто пьян, хоть и не пил ни капли вина, а когда поцелуй, наконец, прервался, оказалось, что Мехмед уже успел взять с ближайшего блюда маленький треугольный пирожок — первое, что попалось под руку. Аккуратно вложив эту еду в рот своему гостю, юный хозяин дворца сказал:

— Ешь, учитель. Тебе нужны силы. Угощайся. Это всё для тебя.


Андреас принялся за еду, а Мехмед, видя, к которому блюду тот тянется пальцами, сам с опережением хватал пищу и кормил ею дорогого гостя, каждую минуту целуя его в угол рта. Мехмеду это казалось забавно, он смеялся, поэтому Андреас невольно стал смеяться тоже, а в итоге подавился со смеху, но и тогда весёлость не пропала.


— Выпей вина, учитель, — участливо предложил юный султан, но гость отказался:

— Нет-нет. Лучше — воды или чаю.


Не успел он до конца прокашляться, а Мехмед подал ему пиалу с чаем:

— Учитель, почему ты совсем не хочешь пить вино?

— Потому что мне скоро предстоит урок, — уже серьёзно ответил Андреас. — И тебе, мой мальчик, тоже предстоит урок. Ты получишь знание, а если будешь пьян, знание не усвоится, как нужно. Я научу твоё тело раскрываться и доверяться. Ты сможешь приказывать своему телу раскрыться, и оно станет тебя слушаться. А если ты будешь пьян, то сможешь повторить усвоенное действие, только если снова будешь пьян. Разве это хорошо?


Мехмед всё ещё оставался немного пьяным, поэтому серьёзность сказанного почувствовал не вполне:

— Учитель, я согласен. Пусть это будет урок, — лукаво улыбаясь, произнёс он. — Научи меня новой премудрости. Научи.


Оставив наполненную пиалу в руках Андреаса, юный султан вдруг встал и направился куда-то в угол комнаты, чтобы вынуть из стенного шкафа маленькую круглую коробочку — настолько маленькую, что она легко умещалась в ладони.


Правда, как только Мехмед вернулся и уселся на прежнее место, стало видно, что коробочка является баночкой, ведь крышка была сделана так, что плотно закупоривала саму ёмкость.


— Смотри, учитель, — сказал Мехмед, не без труда отковырнув крышку и показывая Андреасу, что под ней. — Это ведь нам понадобится?


Баночку почти до краёв наполняла некая полупрозрачная мазь, настолько густая, что вытечь не могла.


— И запах хороший, — тон юного султана сделался нарочито небрежным. — Не воняет, как бараний жир. Лекарь сказал, что эта мазь смажет не хуже.


Учителю стало как-то не по себе, но не от упоминания бараньего жира, а от осознания, что ученик обсуждал подобные дела с посторонним человеком. Андреас отставил пиалу, из которой успел сделать несколько глотков, и спросил:

— Это дал тебе лекарь? Ты сказал ему, для чего просишь такое средство?

— Учитель, я не стыжусь тебя, — спокойно ответил Мехмед. — И тем более не стыжусь говорить о тебе с лекарем. Ведь нам с тобой нужно то, что он дал?

— Да, не исключено, что понадобится, — ответил Андреас, — но давай сперва попробуем обойтись без мази. И если уж мы заговорили о таких приземлённых вещах, то я хочу предупредить тебя…

— О чём, учитель?

— Возможно, тебя смутит то, как выглядит одна из частей моего тела. Ведь я христианин, а христиане в отличие от людей твоей веры не делают обрезание и не бреют пах…

— Учитель, мне давно известно то, о чём ты говоришь, — всё так же спокойно проговорил Мехмед, а затем мечтательно запрокинул голову и улыбнулся: — Ах, учитель, знал бы ты, сколько ночей я провёл, размышляя об этом различии между нами! Я столько раз представлял, как наяву увижу всё!

— А если действительность окажется не такой, как ты представлял? Тебе может не понравиться.


Мехмед закрыл баночку, отложил в сторону, а затем снова приник к плечу Андреаса, как в самом начале вечера, и всё так же мечтательно проговорил:

— Учитель, ты самый красивый человек из всех, кого я когда-либо встречал. Что мне может в тебе не понравиться!

* * *

Мехмед не уставал в мыслях ругать себя за то, что нечаянно напился. Сам отсрочил своё же счастье. Как глупо получилось. Как глупо! Предусмотрел всё, но под конец совершил ошибку. А ведь знал, что пить натощак не следует. Знал и поступил наоборот. Сказалась привычка поступать по-своему и не слушать советов. А теперь он прислушивался к себе и с досадой сознавал, что уже не может отличить опьянение от вина и опьянение от любви. Как понять, что протрезвел? Как понять, если радость переполняет? Оставалось лишь надеяться на милость Учителя, чтобы Он поскорее признал своего ученика трезвым, но Учитель не хотел торопиться, а Мехмед всячески стремился приблизить долгожданную минуту и придумывал разные хитрости.


«С каждым новым поцелуем приближается начало урока», — говорил себе юный султан и приближал этот урок, как мог.


А ещё начал постепенно избавляться от одежды под предлогом, что в комнате жарко. Глупый предлог! Сколько влюблённых пользовались этой бесхитростной уловкой! И всё же Учитель не стал препятствовать. Лишь сказал:

— Если тебе жарко, значит, ты ещё не протрезвел.

— Да, наверное, — отозвался Мехмед, виновато улыбнулся и всё же продолжал своё.


Сидя рядом с Учителем, он сначала избавился от кафтана, через некоторое время — от домашних сапог из мягкой кожи, а затем — от исподней рубашки. Как необычно оказалось ощущение, когда человек, которого ты более четырёх лет считал недосягаемым, прикасается к твоему торсу не через одежду! Мехмед вздрогнул, но не от боли, а от волнения.


— Успокойся, мой мальчик, успокойся, — улыбнулся Наставник и осторожно поцеловал ученика в плечо, затем — в ключицу, наверное, надеясь, что тот сможет быстро привыкнуть к новому, перестанет вздрагивать. Мехмед не смог — дыхание участилось, сердце заколотилось, и тогда Учитель прекратил поцелуи, поднял голову и, весело улыбнувшись, куснул ученика за бороду.


— Учитель, что Ты делаешь? — засмеялся юный султан, а Учитель разжал зубы, но тут же куснул бороду с другого края.


— Хватит! — сквозь смех попросил Мехмед, попытался отстраниться, но Учитель не отставал, подался вперёд, и они оба повалились на ковёр. Ласки превратились в потешную возню, а когда она закончилась, потому что оба участника запыхались, юный султан спросил:

— Учитель, Тебе всё ещё не жарко? Сними одежду.


Кажется, это был последний раз за вечер, когда ученик велел, а Учитель повиновался. Дальше все события совершались по иному порядку — ученику следовало делать лишь то, что предлагает Учитель. Пусть Мехмед в порыве страсти попытался стать тем, кто определяет ход событий, но Учитель как-то незаметно дал понять, что это не нужно.


— Успокойся, мой мальчик, успокойся, — повторял Он, целуя ученика, но действовал так, что у Мехмеда не было возможности ответить на поцелуй таким же поцелуем, а на ласку — такой же лаской. Как ответить, если Учитель, проявляя чувства, стоит перед тобой на коленях или оказался у тебя за спиной? Твои руки касаются Его, твои губы стараются дотянуться до Него, но Он находится в таком положении, что способен сделать для тебя очень много, а ты для Него — почти ничего.


Так было возле расстеленного на коврах полотна с лакомствами и так продолжилось на ложе. Ученик только получал удовольствие, но не дарил, так что поначалу ощутил растерянность, спрашивал себя: «Что мне делать?» — но вскоре понял, что ответ находится в чужой голове, голове Учителя, которого нужно просто слушаться. Как непривычно, но чудесно!


Мехмеду вдруг показалось, что он ни разу по-настоящему не отдыхал за минувшие годы и только сейчас может отдохнуть, потому что всё само совершалось именно так, как он мечтал — стало не нужно вмешиваться и что-то поправлять.