— Учитель, я одержал победу для тебя, — сказал Мехмед тоже по-гречески.

— Я знаю, — прошептал грек.

— Значит, я заслужил от тебя награду?

— Какую награду ты хочешь?

— Хочу поцелуй, — ответил принц.


Андреас, всё так же сидевший у него в изголовье, чуть приподнялся и нежно поцеловал ученика в лоб.


— Нет, — опять по-гречески произнёс Мехмед. — Награди меня поцелуем, похожим на те, которыми Ахиллес награждал Патрокла, или на те, которые Александр дарил Гефестиону. Подари мне такой поцелуй, который Алкивиад мечтал получить от Сократа. Разве я не достоин? Даже Сократ говорил, что учителю можно иногда выразить любовь к ученику через поцелуи.


Принц не понимал, что сейчас нежный поцелуй в лоб и поцелуй в губы, по сути, ничем не будут отличаться. Мехмед, наверное, думал, что поцелуй в губы означает невысказанное желание, но как можно желать избитого возлюбленного! Его можно любить, сострадать ему, но желать — нет. В такую минуту — нет. Если мысль о том, что возлюбленный терял сознание от боли, будит в тебе желание, а не сочувствие, значит, в тебе что-то нарушилось, испортилось. Так не должно быть.


— Когда я поцеловал тебя в лоб, в моём поцелуе было столько же любви, как если бы мои губы прикоснулись к твоим губам.

— Всё равно поцелуй меня так, как я прошу.

— Ты всё так же безрассуден.

— Тогда пусть никто не видит. Поцелуй меня, учитель, — по-гречески повторил Мехмед.


Жестом он приказал всем удалиться, и все послушались — Андреас увидел, как слуги, а также лекарь с помощником кланяются и уходят, закрывая за собой двери:

— Мой мальчик, они понимают, зачем ты отослал их?

— Нет, — рассеянно ответил принц, — они просто повинуются, не раздумывая.


Меж тем снадобье начало действовать. Принц уже с трудом вспоминал греческие слова:

— Учитель, поцелуй меня, пока я не заснул, прошу тебя. Для меня это станет такой ценной наградой, что я запомню её надолго. Учитель!


Андреас с опаской оглянулся на закрытые двери, а затем, приблизив лицо к лицу ученика, чуть прихватил того за подбородок, на котором ещё в начале весны обозначилась рыжая бородка. Принц затаил дыхание, разомкнул губы…


Для грека это не был сладкий поцелуй, потому что слишком явно чувствовался горьковатый привкус лекарства, напоминавшего о печальных событиях минувшего часа, но для Мехмеда поцелуй стал сладким. Принц блаженно закрыл глаза и заснул.

Часть VI Юный султан

Андреас не уставал удивляться, как быстро летит время. Прошло ещё два с половиной года, и вот принц превратился в юношу окончательно. По росту он сравнялся с учителем, уже не сутулил плечи, и теперь оказалось, что они шире, чем у наставника-грека.


Отросшая борода полностью скрыла подбородок, но оставалась короткой, поэтому торчала немного вперёд, но Мехмеду это шло. Теперь, если ученик поворачивался в профиль, то именно борода обращала на себя внимание в первую очередь, а вовсе не нос. Если же Мехмед гордо вскидывал голову, то теперь выглядел по-настоящему величественно, а не как мальчик, который только мечтает о власти.


Тем не менее, взгляд остался тот же — внимательный и открытый, да и в обращении принц был открыт, а временами всё так же пытался проказить. Впрочем, теперь Мехмед понимал, что по силе сравнялся с учителем, поэтому Андреас уже не сможет схватить его за запястья и усадить на место, если принц станет вести себя слишком вольно.


Бывало, что во время чтения очередной книги ученик, сидя рядом, вдруг неожиданно клал учителю голову на плечо, или, успев дотянуться, целовал в угол рта. А иногда, приобняв, целовал в шею.


Андреасу только и оставалось, что отстраняться и останавливать словами. Не драться же с таким взрослым учеником, который к тому же много успел узнать от своих наставников воинского дела! Если драться, он вполне способен одержать верх. Пусть Андреас в юные годы пробовал заниматься борьбой, но это было слишком давно. Слишком. Учитель теперь мог взывать лишь к разуму своего «мальчика».


Однажды они обсуждали Александра Македонского, и принц в шутку заметил, что Андреас уж слишком недоступен — будто Александр, который, подчинив себе Персию, стал требовать особых почестей и отдалился от друзей.


Сидя напротив учителя и улыбаясь, принц сказал по-гречески:

— Помниться, один из друзей Александра не захотел поклониться ему до земли, и в наказание Александр отказал другу в поцелуе… Учитель, за что ты наказываешь меня? За что лишаешь своих поцелуев? Хочешь, чтобы я стал более почтителен?

— Я хочу, чтобы поцелуи не обесценились, как потёртые монеты, — отвечал Андреас.

— Ах, — с нарочитой грустью вздохнул Мехмед и сокрушённо опустил голову. — Учитель, как ты мучаешь меня!


Было видно, что ученик дурачится, но Андреас всё же решил ободрительно потрепать его по плечу, а принц, как оказалось, только этого и ждал — быстрым резким движением он схватил учителя за запястье вытянутой руки, а сам подался вперёд. Андреас, удерживаемый за руку, едва смог отстраниться, чтобы губы ученика не коснулись его губ, а Мехмед свободной рукой обнял учителя и предпринял ещё одну попытку украсть поцелуй.


Она не удалась лишь потому, что учитель локтем свободной руки упёрся ученику в грудь. Несколько мгновений прошло в напряжённом молчаливом противостоянии, а затем принц отпустил запястье учителя и отстранился:

— Прости. Я сделал так лишь потому, что ты сам этого хочешь. Ты знаешь, что я пытаюсь сломать преграду, которая находится не в тебе, а вне тебя. Она мешает тебе быть со мной так же, как мне — с тобой.


Такое происходило уже не в первый раз, поэтому Андреас произнёс с шутливой укоризной:

— Как тебе не стыдно?

— Мне некого стыдиться, учитель, — серьёзно ответил Мехмед.

— А если о твоих попытках узнает твой отец?

— Ему не станут доносить о таких пустяках, даже если увидят. Вот если бы ты хоть раз позволил, чтобы мои слуги привели тебя ночью в мои покои, или чтобы я сам пришёл к тебе, тогда…

— Не говори об этом даже в шутку. Ты знаешь, что мы не должны.

— Учитель, я знаю, — согласился принц, грустно вздохнув уже без притворства, — но моё терпение на исходе. С тех пор, как умерла моя мать, я всё больше размышляю над её судьбой. Учитель, моя мать провела всю жизнь в ожидании и умерла, ничего не дождавшись. Ей не было даже тридцати пяти, когда её не стало. И болезнь ни при чём. Моя мать просто зачахла в этом дворце. Я не хочу себе такой судьбы. Даже если я умру рано, пусть мне будет, что вспомнить. Учитель, почему ты не хочешь ничего придумать, чтобы нам быть вместе, но сохранить это в тайне? Ведь даже Сократ, а он был мудр, говорил, что не плохо, если учитель и ученик иногда сближаются физически. Иногда он это допускал, а мы с тобой не делали этого никогда. Если я умру…

— Почему ты думаешь о смерти? — удивился Андреас. — Ты не уподобишься своей матери. У тебя будет другая судьба.

— Я не уверен, — возразил Мехмед и пояснил: — Мне вспомнился албанский поход. Самый последний, который мы с отцом совершили прошлой весной. Я уже рассказывал тебе. Я говорил, что мы с отцом несколько месяцев осаждали Крую.

— Да, я помню, — отозвался учитель. — Вы сначала осадили этот город, затем пытались подкупить коменданта крепости, а затем обстреливали крепость из пушек, пробили ворота, и начался штурм.

— Но я не говорил тебе, — продолжал Мехмед, — не говорил, что удивился, когда отец велел мне самому вести воинов на штурм. Я не испугался, а удивился. Если бы я погиб там, у отца не осталось бы наследников. Мой младший брат Ахмед — ещё младенец. Неизвестно, выживет ли он. И всё же мой отец отправил меня к воротам крепости. И я подчинился беспрекословно. Я не показал себя трусом, но удивился. Неужели, мой отец не думал, что моя жизнь может оборваться? А теперь я думаю, что если бы это случилось, то в последний миг перед смертью я подумал бы о тебе, учитель, и пожалел, что мы с тобой не переступили последний предел. Как мне было бы жалко! Как жалко! Это значило бы, что все годы ожидания прошли зря, и я подобно моей матери умер бы, ничего не дождавшись.

— Теперь опасность позади, — заметил учитель.

— А если мы с отцом снова пойдём в Албанию? — спросил Мехмед. — Мы ходили прошлой весной, и ещё ходили два с половиной года назад. И четыре года назад отец отправлял меня туда. Иногда я думаю: «Зачем? Он хотел моей смерти?»

— Не говори так. Даже по-гречески не говори, — строго сказал Андреас. — Эти разговоры не принесут тебе ничего, кроме сомнений. К тому же, если бы четыре года назад ты не отправился в Албанию, то не привёз бы оттуда Гюльбахар-хатун. Ты уже забыл о ней?

— Учитель, не напоминай, — снова вздохнул принц и отмахнулся.


Наверное, он вспомнил минувшие времена, когда ещё надеялся, что Гюльбахар-хатун, которая продолжала жить в Дидимотике вместе с маленьким Баязидом, вернётся.


Два с половиной года назад Мехмед, узнав, что вскоре в Манису приедет великий визир Халил-паша, подумал, что многое может измениться в лучшую сторону. Пусть отношение принца к этому чиновнику было весьма неприязненное, поскольку Халил-паша не считал Мехмеда толковым, но Мехмед собирался оставить обиды в прошлом, а также показать, что изменился, поумнел и повзрослел. Такое поведение стало бы очень своевременным, ведь великий визир должен был приехать именно для этого, чтобы проэкзаменовать султанского сына, то есть узнать, начал ли недавний сорванец проявлять способности.


В итоге великий визир был впечатлён, хоть и старался сохранять невозмутимость, а насколько он впечатлён, стало понятно, когда в том же году летом принц получил повеление приехать ко двору в Эдирне.