– Меня, – едва слышно выдохнула она ему в ухо.

Его руки крепче прижали ее, уголки рта поднялись вверх. Он выпрямился, словно с его плеч свалилась тяжесть, и зашагал быстрее.

– Джоко, тебе незачем нести меня.

– Здесь только несколько шагов, – он свернул на улицу. – В Стрэнде мы возьмем кеб.

– Я могу идти, – пробормотала Мария. Однако ее протесты были неискренними, и они оба это понимали. Она положила руки поверх плеч Джоко, сомкнув пальцы около его уха. Ее грудь прижалась к его теплой, крепкой груди. Сильные руки Джоко легко удерживали ее на весу.

Биение сердца Марии участилось. Ее телу вдруг стало жарко от неподобающих мыслей. Приличной девушке викторианского воспитания следовало бы думать про объятия только одного мужчины. И этот мужчина должен быть ее мужем. Она содрогнулась.

– Холодно?

Мария слегка покачала головой и слабым голосом произнесла:

– Я тяжелая.

– Тяжелая, – согласился он со смешинкой в голосе. – Я прямо изнемогаю под этой тяжестью.

Несколько тихих слезинок прочертили горячие следы по ее холодным щекам.

– Ох, Джоко, какой ты добрый.

Это замечание заставило его хмыкнуть:

– Я? Нет, не совсем. Я дрянной – ты просто устала.

Сквозь густой туман, поднимавшийся с Темзы и застилавший набережную Виктории, они услышали цоканье копыт. Джоко пронзительно свистнул, и уже минуту спустя Мария с Джоко сидели в кебе, направлявшемся к ее дому.

Некоторое время они ехали молча. Как-то уж так получилось, что она осталась сидеть на коленях Джоко; он обнимал ее, а она – его.

– Как же они живут? – заговорила наконец Мария.

– Дети и Герцогиня?

– Да. Как им удается выжить?

Грудь Джоко всколыхнулась от глубокого вздоха.

– Ну откуда мне знать? Я не задаю вопросов, это не мое дело.

– Я думала…

Джоко встряхнул головой.

– Она – не ты, а ты – не она…

– Боже мой, конечно, нет! Если бы я была на ее месте, разве я жила бы там? Никогда. Я нашла бы другое место своим девочкам. И там были бы нормальные условия!

Мария почувствовала, как к ее щекам приливает кровь. Боль в колене ослабла, но теперь ей было жарко уже по другой причине. Давно забытый жар вдруг охватил ее.

– А у тебя есть девушка? – не удержалась она от вопроса.

– У меня? Нет. Откуда у меня быть девушке? Кому я нужен?

Кеб свернул на Обри Уолк. Они уже почти приехали. Джоко проводит ее до двери, а там, приподняв котелок и пожелав доброй ночи, оставит одну. И тогда…

Словно в ответ ее мыслям он спросил:

– Во сколько мне прийти к тебе завтра утром?

– Не знаю, – прошептала Мария. – Пораньше. Наверное, нам нужно составить план, но сегодня я слишком устала.

– Тебе нужно хорошо выспаться.

Вдруг Мария почувствовала, что не хочет расставаться с ним. Как она сможет вернуться в свою одинокую комнату и остаться наедине со всеми этими мыслями о Мелиссе и воображением, рисующим разные ужасы? А нужно еще разжигать камин, иначе ей придется залезать в сырую, холодную постель, где она начнет дрожать мелкой дрожью, слишком измученная и несчастная, чтобы заснуть.

Вдруг она расплакалась.

– Ну вот! В чем дело?

– И-извини, я н-не могу сдержаться. Джоко обнял ее крепче:

– Тебе больно?

– Стыдно признаться, но я плачу от жалости к себе.

– Ох, и все? – он неуклюже похлопал ее по плечу. – Это не вредно.

Мария встряхнула головой, пытаясь сдержать слезы.

– Это бесполезно. Просто я устала.

– Конечно, устала. Кто бы не устал? Кебмен натянул вожжи, останавливая свою клячу. Джоко открыл дверцу, вылез сам и помог спуститься Марии. Провожая девушку до двери, он бережно поддерживал ее, словно она была стеклянной. Когда она отперла замок и распахнула входную дверь, Джоко приподнял свой котелок:

– Желаю тебе доброй ночи, Рия. Он стал спускаться по ступеням.

– Нет, – прошептала Мария, чувствуя, как ее щеки горят огнем. Ох, как чудовищно она поступила, выжав из себя это слово. Она сжала губы, но слишком поздно.

– Что? – замер Джоко.

В наступившей тишине она пыталась понять себя. Голос викторианского воспитания смолк внутри нее, а голос морали, несущий осуждение и стыд, еще звучавший в ней, замерзал в холодной тьме парадного подъезда. Вместо него в ушах все сильнее пульсировала горячая кровь, напоминая о желании, экстазе и забытьи.

– Не желай мне доброй ночи, Джоко.

Из его груди вырвался нервный вздох. Котелок съехал назад, словно предоставляя лбу изучать ее лицо. Джоко серьезно смотрел на нее, нахмурив брови. Он неловко переступил с ноги на ногу. Когда он заговорил, его голос прозвучал чуть хрипло:

– Рия, вряд ли это хорошая идея. Знаешь, я ведь не нянька и не старая дева – компаньонка.

– Я знаю.

– Если я останусь, то останусь как мужчина. Мария протянула к нему руку. Ее рука была твердой, но голос дрожал.

– Останься, Джоко Уолтон. Пожалуйста, останься.

– Да, мэм, – сдвинув котелок на лоб, Джоко спустился со ступеней и бросил монетку кеб-мену.

– Благодарствую, сэр.

Мария зажгла лампу на столе холла. Держа ее перед собой, она стала подниматься по лестнице в свою комнату. У нее голова шла кругом от собственной смелости, и на второй лестничной площадке она прислонилась к стене.

Она услышала, как Джоко сзади нее закрыл дверь, щелкнув задвижкой. Затем она услышала звуки его шагов в холле, и вот уже его каблуки застучали по деревянным ступенькам, пока он поспешно поднимался вслед за ней.

Стыд заливал щеки Марии. Ее горло пересохло. Она заставила себя оторваться от стены и дойти до своей двери, последней в конце коридора. Она смотрела прямо перед собой, стараясь избегать взглядом дверей соседей, словно это могло отвратить остальных жильцов меблированных комнат от выхода в коридор. Меблированные номера совсем не походили на дачу, укрытую от чужих глаз, обвитую виноградной лозой и затененную деревьями.

Не дошла она и до середины коридора, как Джоко догнал ее. «Пожалуйста, – молилась она про себя, – пожалуйста, пусть нас никто не услышит». Она плохо знала других квартиросъемщиков – знала о них только то, что все они были одинокие женщины. Они мгновенно догадаются, что ему здесь не место.

Мария на ощупь сунула ключ в дверную скважину, но он, наткнувшись на пластинку, выпал из ее непослушных пальцев. В тишине раздался громкий стук.

Джоко нагнулся, чтобы поднять ключ, а выпрямившись, увидел в мерцающем свете лампы выражение лица Марии.

– Может быть, мне лучше уйти? Она резко покачала головой:

– Открой дверь.

Зайдя внутрь, он закрыл ее за Марией. Она поставила лампу и подняла руки, чтобы снять шляпу, как вдруг она почувствовала, что силы оставили ее.

– Позволь мне, пожалуйста, – сказал Джоко.

– Ох…

Мягким движением Джоко отвел ее руки и вытащил восьмидюймовые шляпные шпильки. Затем он бросил шляпу на шкафчик рядом с дверью, но не остановился на этом. Осторожно он начал вытаскивать и шпильки для волос из ее прически, и ее роскошные волосы рассыпались по спине.

Мария испуганно ахнула. Она уже забыла, когда к ее волосам прикасались мужские руки, и попыталась отстраниться от Джоко, но его пальцы уже погрузились в них, разделяя на пряди.

– Твои волосы, – голос Джоко звучал совсем рядом, его дыхание щекотало ей ухо.

Мария почувствовала озноб.

– Какие они длинные, – шептал он, – и какие красивые.

Словно выполняя ритуал, Джоко приподнял волосы с ее плеч.

– Это всего лишь волосы, – прошептала она.

– О да, – согласился он. – И я никогда не видел таких.

– Я… я никогда их не стригла.

– Это замечательно, – Джоко разложил пряди по ее спине и пригладил кончиками пальцев. Затем его руки легли ей на плечи и он почувствовал, как Мария напряглась. – Я разведу огонь.

Но огонь уже пылал внутри нее. Не узнавая собственного голоса, она пробормотала: – Да, хорошо.

Джоко отошел от нее и опустился на колени перед небольшим камином.

Все это время Мария стояла неподвижно, ее голова была ясной, а тело больше не мерзло. Джоко снял свою шляпу, и она могла теперь лучше рассмотреть его. На затылке его волосы были темно-золотыми и очень кудрявыми. Тугие, словно овечья шерсть, они спускались на воротник. А плечи у Джоко были очень даже широкими. Он стоял на коленях, отбрасывая перед собой тень, а его широкое пальто позволяло ей увидеть лишь кончик одной подметки. Одно его присутствие делало комнату очень маленькой.

До сегодняшнего вечера Мария считала, что ее комнатка полностью соответствует ее потребностям. Теперь она оказалась слишком мала. Когда здесь появился он…

Клуб белого дыма поднялся от растопки. Тонкий язычок яркого оранжево-желтого пламени вырвался из-под одного ее угла. Джоко умело добавил немного дров, сверху положил уголь и стал раздувать огонь. Когда пламя запылало, он встал: – Вот, – он потер руки, держа их над огнем. – Через минуту здесь будет не так зябко.

Марию бросало то в жар, то в холод. В одну минуту ей казалось, что она никогда не согреется, в другую – хотелось обмахиваться из-за жары. Она не двигалась со своего места у двери.

Джоко повернулся к ней. Его живая улыбка увяла.

Мария медленно поднесла руки к щекам. Она могла представить, что сделало с ней многочасовое пребывание на ветру под моросящим дождем.

Она знала, что никогда не выглядела слишком миловидной, но сегодня, наверное, была страшнее божьей кары.

Пока Джоко рассматривал ее, она попыталась улыбнуться. Словно извиняясь, она поправила прядки мокрых волос, свесившиеся на лицо.

– Идем, – он повел ее, словно она была ребенком, к узкой постели. Все еще пристально разглядывая ее, он начал снимать с постели покрывало. Затем он медленно, нерешительно, словно ожидая, что она отпрянет от него, подошел к Марии. Его руки потянулись, чтобы расстегнуть ее пальто.