Ксюша Левина - Любимый (м)учитель

— Зачем опять дралась сегодня? — тихо спросил Егор, не давая никаких ответов, но гладить продолжил, только теперь пришлось уворачиваться от острых зубов одной акулы.

— Иванова сказала что мне надо к врачу, потому что в этой постели проходной двор, — Вероника открыла глаза и приподнялась на локтях. — Уже рассвет?

— Рассвет, опять… третья ночь без сна.

— Вы сами не дали мне спать у себя, — рассмеялась она. — Я давала шанс. Вы его упустили.

— Не жалуйся, Соболева. Хотела бы — ушла. Скажи, слова Ивановой тебя беспокоят?

— Нет, — она пожала плечами и упала обратно на подушку. — Понимаете… это ваша проблема, сколько вы наггетсов с сырным соусом съели. Не моя. Каждый должен следить за собой, и Иванова в том числе! Я прекрасно знаю вашу репутацию, и знала всегда. Оправдаете ожидания — ок! Окажетесь лапушкой — круто! Хуже? Но хуже некуда.

— Я так ужасен? Ах, ты стерва! — он навалился на Роню, оказавшись между ее ног и тут же уткнулся в сгиб ее шеи, больно прикусив кожу.

— Я вас не считаю ужасным, — она покачала головой, в попытке уйти от укуса. — Но вы же… ай! Вы же совершенно… не… ай! Эталон!

— А кто я? — Егор прекратил нападение, навис над Роней, чуть наклонился и коснулся кончиком языка ее шеи.

— Вы мужчина… — она застыла, медленно выдыхая. — Который… понравился мне именно таким… и большего я не жду.

— Но почему? — он стал спускаться ниже, пока не дошёл до живота, и не замер уткнувшись в него лбом. — Как можно влюбиться в неидеального человека?..

— Разве идеальный не скучен?

— Разве не идеальный не раздражает?

— Разве без раздражения я вам была бы интересна?

— С чего ты взяла, что ты мне интересна?

— Вы у моих ног… — засмеялась она и тут же выгнулась, ловя ртом воздух.

— Не «у», а «между» — тупица, — шепнул он.

Примечание:

Lay a whisper on my pillow,

 Прошепчи мне сон в подушку,

Leave the winter on the ground.

 Застели все ковром зимы.

I wake up lonely,

 Просыпаюсь в одиночестве,

A stare of silence.

 Под пристальным взглядом тишины.

In the bedroom,

 Она в моей спальне

And all around (All around)

 И везде (Она везде).

Touch me now

 Прикоснись ко мне.

I close my eyes and dream away.

 Я закрываю глаза, и мечты уносят меня.

"It Must Have Been Love" — Roxette



В тот вечер Вероника страшно боялась показаться братьям, но прятаться больше не имело смысла. Она стояла в тёмном коридоре и мяла край футболки, понимая, что сейчас она к ним выйдет. Они на кухне, сидят за столом все вместе и играют в «Билет на поезд». Они знают про драку, но не видели её лица. Вероника их избегала. Они решили, что всё только выглядело страшно и Вероника это подтвердила. Она братьев впервые в жизни боялась.

— Ты выйдешь уже к нам? — голос Влада отвлёк от диалога, который проигрывала в голове Вероника. — Если хочешь знать, мы в курсе, что ты там стоишь.

Голос напряжённый и сердце Вероники сжалось, ужас охватил и желание сбежать, спрятаться. лишь бы не смотреть им в глаза. отчего-то сейчас, перед родными за драку стало стыдно.

— Пр-простите…

В первую секунду все трое молчали. Она опустила голову, прикрываясь волосами, а потом выстроенные рядами вагончики из набора, полетели на пол и Влад подорвался с места. Подлетел, убрал волосы с её лица и потащил несчастную на свет.

Валера ударил по столу кулаком, а Константин откинулся на спинку стула.

— Что это? — голос Влада очень спокойный.

— Прости…

— За что? — Влад смотрел ей прямо в глаза. Они очень с ним похожи, и теперь, когда стояли вот так друг в друга вцепившись, он сжимал ладонями её лицо, а она в ответ его руки, казалось будто и вовсе одно целое.

Близнецы замолкли.

Связь между Владом и Вероникой очень напоминала ту, что была у Валеры с Константином, и никто никогда не любил и не ругал Соболеву так — как брат.

— Это из-за него?

— Нет.

— Да. Ты думаешь, мы не понимаем где ты пряталась эти дни? Мы по-твоему слепые?

— Нет, — из глаз Вероники покатились крупные слёзы и она хотела было вырваться, но Влад не дал. Он продолжал крепко держать, пока не уткнулся лбом в её лоб и не шепнул:

— Я его убью.

— Нет! Нет… Это всё Иванова… Я гуляла с его собакой, а она… он её бросил. Нет, Влад. Он ни при чём, его там даже не было.

— От него одни проблемы, — прошептал Влад, обнимая Веронику за плечи и притягивая к себе, так что она теперь всхлипывала уткнувшись ему в грудь.

— Ты всё время из-за него плачешь, ты всё время несчастна. Ты всё время в беде! Это больше не может продолжаться! Ты меня слышишь?

— Да, — она кивнула, а потом протестующе помотала головой. — Нет. Это просто стечение обстоятельств.

— Что он про это всё говорит?

— Он… Я сама разберусь… Я и его просила не вмешиваться, ясно?

— А он и рад, да?

— Нет.

— Я с ним поговорю.

— НЕТ! — Вероника отступила, глядя на брата покрасневшими полными страха и отчаяния глазами.

Всё-таки, какой бы интриганкой и уверенной в себе кокеткой она не была, слишком уж долго она терпела свою безответную любовь. Теперь, даже чувствуя потребность Егора в их совместно проведённом времени, она действительно страдала от мысли, что он уйдёт. Что сорвётся с крючка, что испугается, сбежит, решит не связываться.

И играя с ним, изводя его и заманивая, она при этом как опытный стратег ловила каждый его жест и взгляд. Она ликовала. И вечно молилась: «Только бы не совершить ошибку!»

— Он тебя трахает, — голос Влада был холоден и противен. — И мне это не нравится!

А потом брат ушёл и Вероника даже не сразу поняла, что куда бы из кухни он не свернул, хоть направо, хоть налево, так или иначе к Егору можно попасть.

А Егор ничего и не подозревал.

Последние несколько дней его день очень причудливо стал делиться на фазы «ожидания», «покоя» и «потребления». Утром он «потреблял» в больших количествах то, что про себя называл уютом. Его ему предоставляло ООО «Вероника», прижимавшееся к его телу. Смотреть на неё, обнимать её и видеть, как от малейшей смены позы она тут же подстраивается и откликается — было сущим удовольствием.

Потом Вероника уходила и Егор переходил в режим «ожидания», и думал о том, что скоро ехать на работу. Соболева в этом учавствовала, а значит ожидание было недолгим. Они ехали вместе и он её вёз на машине в состоянии «покоя», потому что сидеть с ней рядом было хорошо и приятно. Вероника не настаивала на конкретной музыке и вообще была очень покладистым пассажиром. Она протирала тряпочкой его солнцезащитные очки, открывала минералку, чтобы он попил и даже могла сходить в кассу на заправке, пока Егор ставил в бак пистолет.

Потом снова «ожидание», либо очередной пары её группы, либо окончания рабочего дня вообще. Потом «потребление». Потому что стоило им встретиться на обеде или перерыве, а такое бывало, и Соболева начинала изводить, заманивать, флиртовать и делать всевозможные авансы. Это было ужасно мило и смешно, а Егор это «милое» с радостью «потреблял», понимая правила игры. Смотри, но не трогай! И… крепко подсаживался.

Стоило прийти домой, приходил «покой». Где-то до шести вечера было хорошо в одиночестве, потому что в голове начинали роиться мысли.

— Ты привязываешься к ней, чувак…

— Неправда!

— Правда!

— Я никогда ни к кому не привязывался!

— А это что? Ты зависимый!

— Мы с ней просто трахаемся! Причём всего-то несколько дней!

— Ну поживём-увидим…

А в шесть вечера… лютое «ожидание», максимально ужасное и выворачивающее. Даже сердце Егора начинало колотиться сумасшедше всякий раз когда на часах переваливало за восемнадцать ноль-ноль. Он с ужасом ждал этого момента, но избавиться от этого никак не мог. Кошмарное время, кошмарное состояние.

После шести вечера Егор ходил гулять с Николаем, но делал это быстро и мчался домой. После шести он убивал время походами в душ, уборкой, отжиманиями, да чем угодно, лишь бы оно быстрее бежало.

А оно тянулось ме-едленно, как резиновое.

Но наступал час, когда приходила она. Она заглядывала в его комнату, и вечерний желтоватый свет фонарей, проникая комнату, подсвечивал её рыжую копну шикарных волос. Она стояла какое-то время на пороге, смотрела на него. И где бы не застала, за уборкой, отжиманиями или только что вышедшего из душа — улыбалась. А он растерянно ждал, смотрел на неё в ответ судорожно дыша. И она не подходила первой, она стояла на пороге, а он сам шёл и сжав её талию заносил в комнату. Дышал сначала очень долго уткнувшись в её волосы, до ужаса смешной вредный, ядовитый, колкий дурак который рассыпался в такой безумной неждости перед ненавистной девчонкой. Потом он отступал, касался кончиком своего носа — её носа, ждал, пока она не всхлипнет коротко от нетерпения, и только после прижимался к её губам. И это всегда было очень по-разному. Ярко, нежно, судорожно, страстно или трепетно — они целовались долго.

И вот ради этого он по три часа в день, с шести до девяти вечера, не находил себе места. И если она не приходила, а никакой договорённости или выработавшейся привычки не было, то Егор чувствовал себя обворованным и обманутым. И это было ужасно. И он себя за это ругал.

В тот день время уже близилось к девяти и Егор был в режиме «лютого ожидания». Он переделал все дела, он закончил с работой, снова была пятница, а значит можно увезти девчонку на выходные, почему-то страшно хотелось её украсть и куда-то подальше утащить, чтобы не могла прошмыгнуть через перегородку к себе в комнату.