Ксюша Левина - Любимый (м)учитель

Вообще внимание к бедняжке было исключительно повышенным, со стороны совершенно всех! Даже её тренер по танцам Олежка прибежал перед первой парой, охал-ахал, осматривая “масштаб трагедии”. Все преподаватели печально качали головой, а студенты не отлипали со своими вопросами.

И вот пара по Истории. Здравствуйте! И Иванова чуть не в слезах, потому что на глазах у всех! В переполненной аудитории и будто бы наедине!

Цитируя мюзикл “Анна Каренина”… жопа полная. Или там не так было?

Роня уже почти сползла под парту, так что плечо оказавшееся под прицелом Ивановой почти скрылось из виду, но зачесался затылок.

— Да у нас с ней просто ментальная связь! — прошипела Вероника и сидящая рядом Вера с хмурым видом обернулась.

— Чего?

— Ничего, смотри фильм!

Егор Иванович опустил взгляд и слабо улыбнулся.

Очаровательно… какой же он очаровательный! — пропело что-то в груди Соболевой. Что-то… тонкое и чувственное. Оно помнило и его длинные пальцы, и его горячие губы и всего-всего его, такого прекрасного. И шепот под утро, и поцелуй под лопатку, и щекотку от его смеха. Роня покраснела, вспоминая всё, что было буквально часов шесть назад, а Егор Иванович увидев это не сдержал широченную такую улыбку.

Громкий стон Ивановой заставил весь поток к ней обернуться, и Егору Ивановичу бы прекратить лыбиться, а он не смог, а потому шикнув, чтобы не отрывали глаз от экрана вышел из аудитории.

— Ненавижу тебя! — прошипела Соня, перегнувшаяся через парту, и следом Роня почувствовала ощутимый пинок в поясницу.

Парты в лекционной — амфитеатром, и если хорошенько изогнуться, да иметь длинные ноги… в общем Иванова преуспела.

— Вер, она мне спину запачкала? — спокойно спросила Роня.

— Запачкала, — кивнула Вера.

— Как жаль… это моя любимая рубашка… из “Манго”… Я за неё в трёх роликах с парнями танцевала, — печально, наигранно, с сожалением, вздохнула Роня, а потом встала со своего места и засучила рукава. — Ты что-то меня пугаешь… тебе бы к психологу, милая.

— А тебе бы к венирологу, через эту койку толпами ходят!

— М-м… а ты ходила? — Роня наклонилась, упираясь обеими руками в парту Сони. — Просто если у тебя всё “ок”, то и у меня всё “ок”!

А Иванова долго не думала, с силой шибанула по локтям Рони и та не удержавшись рухнула на парту, ударившись об неё лбом.

Тут же кто-то подхватил Веронику поперёк талии и оттащил в сторону.

— Ну я тебя разве не предупреждал? — устало спросил у Ивановой Егор, успевший вернуться как раз вовремя, стоило услышать шум из коридора, где он стоял прислонясь спиной к стене и пытался прийти в себя.

— Да ладно, мне не больно, — фыркнула Роня. — Прошу прощения за переполох.

— Да-да-а, проси! — пропела Иванова. — Подлизывайся дальше! Глядишь и не выгонят взашей!

— Тебе ли не знать, что это не помогает, — пожала плечами Роня, всё ещё висящая на руках Егора, и сдула с лица прядь волос.

— Ты сумасшедшая, — пробурчал ей в шею Егор, и передёрнувшись от совершенно ненужных сейчас мурашек, Вероника высвободилась и села обратно на своё место.

Егор поймал её подбородок и присмотрелся:

— Синяк будет на лбу.

И это так странно и волнующе выглядело, что девчонки чуть не взвыли от умиления. Да, виды на историка имели все, но вот эта парочка им по крайней мере нравилась.

— Плевать, — самодовольно ответила Роня и стряхнула его пальцы.

Егор. Был. Оглушен.

Куда бы не делась зайчишка-Вероничка, она прямо-таки переродилась и нужно было быть дураком, чтобы не восхититься.

Он снова, как утром минувшего дня, ощутил этот ком страха в горле, стало неуютно и в то же время волнительно. Но новый побег… Егор и так только что сбежал успокаиваться в коридор, а это — не норма! Вообще всё что в нём с такой силой сейчас бушует, подобно микровзрывам в двигателе внутреннего сгорания, и такого быть не должно, а есть.

Бах-бах-бах.

Прекрасная болезнь поражала орган за органом, как метастазы в теле умирающего.

Бах-бах-бах.

Он смотрел на Веронику сверху вниз, она на него. Он растерян, она — нагло улыбается и это при том, что её губа ещё ранена, ссадина на виске не замазана, синяк виднеется и на лбу теперь красный след от удара, а она капец как прекрасна. И её расстёгнулая белая рубашка на одно плечо… только волосы прикрывают искусанную им шею.

Они при всех будто одни.

Цитируя, уж точно неправильно, “Анну Каренину” — жопа полная!

Егор спустился к своему столу, сел за него и перемотал презентацию до того места, на котором ушёл. И уставился в тетрадку, лежащую перед ним на столе. И у него чесалась макушка, потому-что одна особа прожигала его самоуверенным жарким взглядом. В ней проснулся азарт и она хотела ещё.

И когда Егор поймал Соболеву после пары, она лишь засмеялась и надменно вздёрнула бровь.

— Но позвольте, мы же на учёбе. Не буду же я скакать по партам, как какая-то дурочка, — она провела подушечкой пальца по его нижней губе и заглянула ему в глаза, изображая святую невинность. — Не сейчас.

Это был не шепот даже, а будто из самой груди исходящий звук, низкий, не принадлежащий ей.

Она не пообещала “когда”, она не назвала место.

Просто: “Не сейчас”.

И ушла, оставив Егора одного в кабинете, сжимать край парты и по-идиотски улыбаться. Вытирать несуществующий пот со лба и стоять у окна, глупо пялясь на скучный осенний пейзаж жёлтого города.

И пройди сейчас мимо него голая Иванова, он бы не заметил.

Полностью одетая Соболева, с этим её “Не сейчас!”… вывернула мясом наружу и оставила умирать в луже собственной крови.

Примечание:

Словом… песня про ПЕРЕВОД СТРЕЛОК!

Он ловил Соболеву, как наркоман ускользающую Зелёную Фею. Алкоголик и его Белочка. Шизофреник и его Гагарин. Волков и его Соболева.

К концу первого дня в институте в качестве любовников, несчастный историк уже не верил, что когда-то эта испуганная девочка, сказала, что любит. Он не верил, что сидела эта рыжая стерва под его дверью, вытянув ноги. Что кричала на него из-за вай-фая, что падала от ужаса в обморок у доски.

Сейчас Соболева ходила мимо, нося свои синяки как погоны, будто они её закалили, а Егор превращался в параноика. И каждая его попытка выловить Веронику и по крайней мере поцеловать — заканчивалась полным провалом.

— Ничего не понимаю, она же меня там… любит. Или типа того. Что за ерунда? — спрашивал он у Льва на обеде.

— Первый раз такое вижу! Почему она ещё не тут?? — спрашивал он у Николая, придя домой, и выглядывал на балкон. Музыка в комнате соседки играла, значит — она дома.

— Какого черта? Уже второй час ночи! — шипел он сам себе и доставал телефон.

ТЫ ГДЕ??

сплю… а что?

Где спишь?

У себя.

Почему??

Потому что устала и хочу спать.

Это что за игры??

Это что за бредни??

Иди сюда!

Быстро!

Он сунул телефон под подушку и стал ждать. Ждать и отчаянно себя отчитывать. Ну что за шутки? К чему всё это… К чему эти терзания? Раз в неделю, максимум два, вот чего он хотел всегда от той же Ивановой. Иногда она была назойлива, но только по своей прихоти. Чаще всего они оставались спать в гостиной, очень часто не спали вообще, потому что Иванова уезжала на такси.

До неё была другая… та же схема. Никаки привязанностей. Никакой наркомании. Никакого адреналина. И хорошо же было, приятно. Приходишь домой, ложишься спать, спишь, а тут — уставился в потолок и ждёшь, ждёшь, ждёшь!

Да где её носит??

Ты где???

блин, уснула. Ща.

Шорохи, шорохи… и лунный свет загородила рыжая макушка. Вероника заглянула в комнату и осторожно стукнула дважды в стекло.

— Чего стоишь? Тебя пока дождёшься состаришься! — заявил Егор задирая голову, чтобы видеть её.

— Эм… не знала, что вы ждёте, — она пожала плечами и с теплотой на него посмотрела. Умиляясь.

— Почему нет?

— Мы не договаривались о встрече.

— Ты не хочешь? — он сел и спустил ноги на пол, но только пятки коснулись ковра — расслабился.

Егор понял что реагирует странно и бурно, нет уж. Так не пойдёт. Это всё сумасшествие, мир в котором собаки стали ходить на работу, а люди их ждать дома — и тот был менее странным и трешовым.

— Можешь идти спать, прости, — спокойно произнёс Егор и кивнул на выход.

И стерва… пожала плечами. Развернулась и пошла к себе. Егор бы отпустил, если хочешь идти — иди! Что уж тут. Но двигатель внутреннего зажигания в груди (очевидно работающий на «Белом русском») заставил двигать поршнями.

Егор подорвался и схватил Веронику, когда она уже перелезла через бортик, поднял над ним и затащил на руках в комнату, а потом и в кровать.

— Но сон… — протестующе вздохнула она.

— Подождет.

Они лежали рядом, и снова за окном разливался по небу рассвет. Красивой алой рекой, он чертил горизонт над чёрными девятиэтажками и тусклыми городскими огнями. Рассвет был тут главным, будто авангардный художник, решил, что стоит забубенить поверх пейзажа алую полосу, а потом посвятил этому целую выставку.

Егор снова не спал, и снова смотрел, как спит Вероника. Он уже четверть часа гладил ее лицо по одной и той же линии, от подбородка — до пробора волос. Лоб, нос, губы.

— Вы протрете во мне дыру, — не открывая глаз пробормотала Роня. — Разрежете напополам.