Людмила Немова - Любимые всегда рядом

Саша старалась уходить на обед позже, чтобы не встречаться с Бородиной, больше почему-то не хотелось видеть её постную мину. Поначалу это ей удавалось, но вскоре старая подруга сама зашла к ним в цех и попросила мастера направить Званцеву к ней в кабинет. Пожилой мастер подошел к девушке за час до окончания смены:

– Ты это, Александра, зайди в профком. Там по тебе наша парторг соскучилась. Я думал, у вас вся любовь кончилась, видно ошибся.

Когда Саша вошла в кабинет, Маргарита с загадочным видом подала ей сложенную вчетверо бумагу. Девушка развернула листок. Ей писала Лидия. Она коротко сообщала, что в лагере устроилась неплохо, работает писарем, списывает одежду, бельё и продукты, затраченные на заключённых. Ещё она сообщала, что приходится писать списки умерших, и каждый день умирает куча народа. Недавно она переписывала старые данные и встретила знакомую фамилию, Званцева Елизавета Игнатьевна. В бумагах значилось, что четыре месяца назад она сгорела вместе со своим ребёнком, когда спасала детей, родившихся от заключённых. Всех спасла, а сама сгорела.

Ещё, писала Лидия, здесь она встретила их знакомую Томку Пряхину, и она уже не беременна – говорит, что ребёнок при родах умер. «Я специально подняла все бумаги, нашла запись про её роды. – Продолжала сыпать новостями Лида. – Она, представляешь, родила и от ребёнка отказалась. Он тоже сгорел вместе с Лизкой. У них тут полный бардак, сгорело два ребёнка, а пишут, что один».

В письме Лида благодарила Сашу, что поддерживает мать. Она надеялась по окончании войны по амнистии выйти на свободу, о чем ей под большим секретом поведала одна надзирательница. В конце письма подруга спохватилась, что забыла написать, что её сестра Настя тоже умерла: у неё была ножевая рана, она подралась с другой заключённой. Настя заступилась за одну девчонку и за это поплатилась.

После письма Саша не помнила, как ушла из кабинета парторга и вернулась домой. Она очнулась от того, что её морозило. Вся грудь была мокрой от слёз, в руках была эта ненавистная письмо, а перед глазами стояли сёстры Елизавета, Анастасия и почему-то Клавдия… Клава всегда была решительной, озорной, готовой посмеяться над шуткой, а Лиза и Настя, наоборот, были скромными, тихими, громко не смеялись, только тихонько улыбались и внимательно выслушивали любого, кто к ним обращался. Но одно в них было общее – они не раздумывая бросились бы на помощь и никогда не оставили кого бы то ни было в беде.

Может Бородина, написавшая ей о сёстрах, думала порадовать её смертью родных? Вероятно, она была уверена, что Сашу они давно уже не интересуют. Лида знала, как подруга любила благополучную жизнь, блеск драгоценностей, ощущение превосходства над окружающими… Её мать с уверенностью сообщала, что Александра полностью в её власти, и сделает всё, что она потребует. Саша инстинктивно чувствовала опасность, находясь рядом со старшей Бородиной, но всегда знала, что может в любой момент оставить её, в крайнем случае уехать.

Сейчас ей было очень тяжело, она не могла ни о чём думать. Вспоминались детские года, искренняя радость двоюродных сестрёнок, когда они с Клавой приезжали в гости. Как они восхищались их смелости, когда те мчались вместе с Андреем верхом на лошадях! А когда на Пасху и Рождество в их деревне рядом с церковью устанавливали качели, они качались выше всех, до самого неба! Зимой с крутой горы скатывались на санях, зарываясь в сугробы с головой… Они никогда не отставали от брата, Андрей хвалил их, особенно Клаву. Саша всегда немного обижалась, что Клава всегда оказывалась чуть впереди. Сама Саша очень дорожила мнением других о себе, а Клаве, казалось, это было безразлично.

Настя и Лиза были старше. Они помогали родителям в церковных службах, пели в хоре, мыли полы и чистили подсвечники, осторожно обтирали иконы от пыли – работы было много. Обе они хорошо умели шить и вышивать. У её матери хранились связанные ими платки и шали, вышитые скатерти, салфетки и другие вещи. Они дарились им это всё в праздничные дни. Иногда девушки готовили свои изделия на продажу. Дядя Игнат отвозил все поделки на ярмарку, и те моментально раскупались. Саша спрашивала себя, кому могли помешать эти две девушки, которые кроме добра не делали ничего такого, за что можно было бы лишиться жизни…

Она вспоминала еще те красивые косынки, в которых щеголяла Бородина. Не могла она быть в стороне, когда уничтожали семью дяди! Может, разжилась не только этими косыночками, но и чем-то еще? Всем было известно – семья дяди была небедной.

Александра быстро оделась и помчалась к тетё Матрёне. Ей нужен был родной человек, с которым можно было бы погоревать вместе. Матрёна удивилась её позднему приезду, но прочитав письмо, прижала племянницу к себе. Саша уткнулась головой в её плечо. Они обе залились слезами. Валентина и Толик стояли рядом, обхватив мать руками. Саша видела, что они тоже горевали, их лица были мокрыми от слёз. Наконец все немного успокоились и стали собирать на стол. За столом тетя, глядя в глаза Саши, сказала:

– Знаешь, Александра, я должна тебе сказать, что умерла только Настенька. Лиза жива, она не сгорела. И дочка её тоже уцелела на пожаре.

Саша выронила ложку из рук. Она смотрела на Матрёну Ивановну и ничего не понимала.

– Откуда ты, тётя, знаешь? Неужели это правда, или ты хочешь меня просто успокоить? Как ты можешь знать об этом? И откуда у Лизы дочка?

Тетка снова обняла её, сказала, что знает, а как – пусть Саша пока не спрашивает. Лизе ещё грозит опасность, и она большего сказать не может, даже ей. А дочку она родила там, в колонии.

Саша была поражена. Верила и не верила. Ночевать осталась у тёти, утром рано поехала на работу. На проходной её ждала Бородина. Она велела Саше идти за ней, якобы по важному делу, но Александра извинилась и сказала, что ей очень некогда, много работы, план нужно выполнять, скоро конец месяца, может позднее зайдёт. Лицо парторга сморщилось, как будто она положила в рот кусочек лимона. Рядом стоящие девушки прыснули от смеха и быстро убежали. Саша поспешила следом.

Весь день она была задумчива, руки сами механически выполняли операции на станке. Мастер дважды подходил к ней, делал замеры, и качая головой уходил, но Саша ничего не замечала. Настал обеденный перерыв, в цехе никого не осталось. Мастер подошел снова и, выждав момент, когда Саша наклонилась за заготовкой, выключил станок.

– Ты, Званцева, сегодня трёхдневную работу выполнила. Хватит с тебя. Иди, отдохни, мне кажется, ты не в себе. Если случилось что, расскажи – ты мне небезразлична, у меня дочка такая же. Ты работящая, умная, тебе учиться дальше нужно. Знаешь, я уже на тебя заявку подал в институт, учиться направление получишь. Давай веселее на жизнь смотри.

Саша глядела в лицо мастера с удивлением: снова кто-то позаботился о ней, заметил не только её работу, но и то, что она не очень счастлива.

Все участники спектакля были возмущены, что Сергей Михайлович пропускает уже вторую репетицию. Катюша, его секретарь, тоже ничего не могла объяснить. Она говорила, что он не выходя сидит в своем кабинете. Клава попросила Степаниду сходить к нему узнать в чём дело. Та, не откладывая в долгий ящик, пошла прямо на работу к Сергею. Они проговорили двадцать минут, затем их разговор прервал важный посетитель, директор школы. Катя доложила о нём Шабалину.

Степанида вышла, поздоровалась с входящим. Вид у неё был очень весёлый, глаза блестели. Махнув Кате рукой, она быстро ушла. Директор спросил Катерину про неё. Катя ответила, что это знаменитая артистка, и скоро она будет выступать у них в спектакле, пусть он обязательно приходит посмотреть. Тот в ответ благодарно улыбнулся.

Вечером Степанида торопила Клаву домой:

– Давай заканчивай, завтра день новый будет, наработаешься. Сегодня хоть один раз пораньше уйдём. Ребёнка не видишь днями, еды заготовить надо дня на три. Давай поворачивайся.

Клава, удивлённая поведением подруги, быстро собралась. Дома Степанида выставила на стол угощение, быстро убрала в комнате и, поглядывая на часы, заторопилась к себе. Она обещала вернуться, как переоденется.

Клава с удовольствием занялась дочкой. Любаша уже умела танцевать, смешно топала ножками и припевала песенку про косолапого мишку. Песенок было много, но танец был один и тот же. Клава смеялась над своей самой лучшей артисткой. В коридоре стукнула дверь. Клава решила, что пришла Стеша.

– Ну наконец-то. Что ты долго так, тетю Зою позвала?

В коридоре было тихо. Клава взяла ребёнка на руки и пошла в прихожую. Там стоял Сергей и пристально глядел на неё. Клава растерялась.

– Сергей Михайлович, вы чего там стоите? Проходите в комнату.

Он стал снимать ботинки. Клава, зная, что ему трудно делать это из-за ранения, остановила его:

– Проходите, у нас ковров нет, на улице дождя давно не было, так и не грязно. Вот, вытирайте ботиночки о кружок. Мы ужинать собрались, давайте с нами. Степаниду жду, и где она так долго пропадает?

Она удивлялась, что Сергей за всё время не сказал ни слова. Он пристально вглядывался в нее – так, словно хотел заглянуть ей в душу. Клава боялась таких взглядов, всегда ожидала от них чего-то нехорошего.

Женщина замолкла и вопросительно поглядела на гостя. Девочка показала на Сергея рукой и сказала:

– Дядя пришел. Это дядя?

Клава опустила девочку на пол и села напротив него. Они сидели и глядели друг на друга. Она заметила в его глаза тревогу, но спрашивать ни о чём не стала. В конце концов он мужчина – захочет, сам все расскажет. Куда же подевалась Степанида…

Наконец, в коридоре послышался шум. В комнату не разуваясь вошёл мужчина среднего роста, довольно симпатичный, с красиво подстриженными усами. Он удивлённо посмотрел на Сергея и возмущённо сказал: