Людмила Немова - Любимые всегда рядом

В этот день работы закончились раньше, чем обычно. Труп привезли в колонию, затем приехали родственники и увезли его с собой. Через три дня их партия вернулась в лагерь. На другой день всех ждала работа здесь. Каждый день без отдыха, при плохой еде, издевательствах и унижениях. Но Клава почувствовала, что со злом можно бороться. Она готова была к дальнейшей борьбе.

Однажды Клава почувствовала себя плохо. Её постоянно тошнило, мучила изжога. Клава уже второй месяц догадывалась, что с ней, но боялась верить этому. Когда их привезли из леса, ещё довольно молодая, полноватая надзирательница, долго наблюдала за ней, а затем подошла и грубо сказала:

– А ну, пошла за мной!

Клава поняла, что та догадалась о причине ее недомогания, и очень испугалась. Когда шли по запорошенной снегом тропинке вдоль забора из колючей проволоки, Клава умоляющим голосом попросила:

– Пожалуйста, не говорите никому. Я смогу работать, не подведу вас. Пожалуйста, отведите меня обратно, я хочу в снова барак. Куда вы меня ведёте?

Женщина никак не реагировала на слова Клавы и шла дальше. С вышек за ними наблюдала охрана. Завернули за угол, подошли к длинному бараку, прошли до середины здания. На всём этом пути вкусно пахло хлебом, девушка поняла, что это пекарня. Охранных вышек уже видно не было. Прошли ещё две двери, обитые войлоком, и три окна между ними. Из этих окон раздавались детские голоса и плач, плакал очень маленький малыш, об этом Клава догадалась по голосу. В конце здания была деревянная выкрашенная краской дверь с удивительной резьбой. Клава в панике оглянулась назад, на ее глазах выступили слёзы. Она подумала, что надеяться на что-то хорошее не стоит. Но она ошиблась. Женщина твёрдой рукой остановила её и перед тем, как открыть дверь, оглянулась по сторонам и тихо сказала:

– Послушай, девонька, я тебе не враг, но врачу показаться, на учет встать надо. Наблюдать за тобой будут до самых родов, а там видно будет. Давай иди вперёд, не бойся, мы тоже не звери!

Клава сразу этому поверила и с лёгким сердцем открыла дверь. Ёе осмотрела пожилая женщина-доктор, сразу определила срок беременности, состояние плода и его нормальное положение. Записывая её данные, как бы между прочим спросила:

– Ребёнок нужен или отказываться будешь?

Клава оторопела. Как это отказываться, зачем? Да она ради ребёнка готова терпеть что угодно, сейчас в её жизни появилась надежда, что господь не оставил её, раз подарил такоё счастье! Доктор всё поняла по её глазам, и ее лицо стало мягче, ласковей.

– От кого же у тебя ребёнок?

Клава с любовью в голосе, произнесла:

– От мужа, конечно, но он ничего пока не знает. Он на фронте.

Обратно они пришли быстрее. Клава тихо сказала, заглянув в глаза доброй женщины:

– Как ваше имя? Буду за вас всегда молиться. Если родится дочка, вашим именем назову.

Та засмеялась, сказала, что её имя Степанида, и вряд ли оно потом дочке понравится, она сама его не очень любит.

– А ты, Клава, девушка правильная, помогаешь многим. Наши из леса тебя тоже хвалят, и о ноже я всё знаю. Ты, главное этих урок не бойся, скоро переведу тебя в другое место, там легче будет. Давай, а то увидит кто, что мы с тобой долго болтаем.

Заметив, что к ним приближается охранник, надзирательница грубо крикнула:

– Ну, пошла быстро на своё место! Поворачивайся!

Клава, опустив голову, пробралась к своим нарам. Лежа на голом твёрдом настиле, она счастливо улыбалась. Пока их ребёночку ничего не угрожало – видно, его, как и её, уже охранял Господь. Клава прикоснулась губами к вороту рубашки, где с изнаночной стороны был пришит крестик, тот самый, медный.

Откуда взялась эта женщина и, как ласковый лучик, прикоснулась к ней? Снова ожила надежда, что всё будет хорошо. И как надзирательница узнала про нож? Клава действительно подсмотрела, куда озверевшая девка прятала свой нож, и взяла его себе. Это она проделала быстро, промывая пол под нарами. Не задумываясь, опустила в ведро с водой и, вымыв часть пола, пошла менять воду. Грязную воду она вылила на траву вместе с похищенной вещью. Огляделась кругом, заметила большой камень и сунула под него нож.

В бараке, когда Клава вернулась с ведром, было очень шумно: Альбина, заметив пропажу ножа, стала кричать и искать вора. Весь барак гудел, как улей. Сразу сбежалась охрана. Узнав, кто и по какой причине затеял шум, заключённую скрутили и увели. Больше в бараке она не появлялась. Охранники стали обыскивать всех, допрашивали, но нож как в воду канул. Клава вспомнила, что к парням из охраны подошла именно Степанида и сказала что-то тихо. Охранники вышли и в барак больше не возвращались. Говорили, что они нашли нож у Альбины в куртке, и её перевели в другой лагерь. Жить стало немного лучше.

В лес Клаву больше не посылали, и она работала только в зоне. Мыла полы, стирала, плела корзины, лапти. Шить она не очень умела, в швейной мастерской работать было бы легче, но она приходила туда только мыть полы. Время шло, была поздняя осень, а никаких известий с воли не поступало. Неизвестность мучила её больше всего. Где Тихон Митрофанович, почему не даёт о себе знать, не случилось ли чего-то и с ним? Клава продолжала постоянно думать об этом.

В лагере была только одна машина. Однажды та внезапно сломалась, а для пекарни срочно нужна была мука. Зерно лежало в кузове сломанной машины, а до мельницы было километров семь. Прислали подводу, заставили Клаву и ещё двух женщин грузить зерно наверх. Одна встала в кузов и подтягивала мешки к краю, после чего их на спине несли к телеге. Всего уместилось пятьдесят мешков. Лошадь была молодая, ухоженная. Клава погладила её по холке, та потянулась к ней, прядя ушами. Она продолжала гладить её. Охранник заметил, что женщина не боится лошади, и приказал ехать с ним. С ними поехала ещё одна женщина из грузивших мешки.

Дорога была подмёрзшей, лошадка бежала резво. Они подъехали к уже замерзшей реке. Вдали по льду проехал на лошади мужик. До моста было километра три, не меньше. Парень остановил лошадь и зашёл на лёд, попрыгал на нём. Клава догадалась, что он задумал, и сказала, что лёд не выдержит их груз, еще слишком тонкий. Но охранник даже не посмотрел в её сторону. Он снова забрался на телегу и заехал на лёд. Женщины спрыгнули с подводы и пошли рядом. Стоял треск, кругом появлялись трещины, они отбежали подальше. Когда до другого берега оставалось метров пять, лёд не выдержал, и телега погрузилась в воду. Охранник начал стегать коня, тот бился грудью о лёд, но не мог тронуться с места. Парень приказал Клаве распрячь коня. Она осторожно стала заходить со стороны лошадиной головы, но провалилась в воду по пояс. Охранник подал ей нож, которым она разрезала сбрую. Конь почувствовал свободу и вскоре выбрался на берег.

Парень велел переносить мешки с зерном на берег, вскочил на лошадь, сказал, что поедет за помощью. Женщины стали носить мешки. Когда охранник вернулся с мужиками и парой лошадей, телега была свободна и всплыла на поверхность. Клава и женщина от холода не чувствовали своих тел и почти не могли двигаться. Мужики быстро вытащили телегу, впрягли лошадь и повезли их в деревню.

Почти на руках уставших мокрых женщин занесли в избу, где их встретила женщина. Узнав в чём дело, она быстро нагрела воды и посадила их греться. Ноги стали отходить, и боль была невыносима. Слёзы градом лились из глаз. Охранник пришел через три часа. Он виновато глядел на них, сказал, что с зерном все в порядке, даже не намокло, если только мешков пять. Просил никому в колонии не говорить о случившемся, а он им будет помогать, и работу найдёт для них лёгкую. Женщина, которая их отогревала, оказалась его матерью, стала поить их горячим чаем, накормила вкусным супом с мясом и настоящим свежим хлебом, который натёрла чесноком. Наверное, это всё и спасло их от простуды. Как давно они не ели настоящей еды! Клава подумала, не зря люди говорят – нет худа без добра. Спать их уложили на мягкую кровать, укрыли пуховым одеялом. Через час они, полностью согревшись, уже заснули. Клава чувствовала, как силы возвращаются к ней, и ей, как никогда, захотелось быть свободной.

Женщин не будили, дали как следует выспаться. Аркадий, так звали охранника, принёс им высушенную одежду, его мать протянула им по паре шерстяных носков. Она со слезами на глазах просила не губить сына. Клава успокоила женщину, поблагодарила за заботу. Снова поели и поехали на мельницу за мукой. Вернувшись в колонию, женщины молча разошлись по своим баракам.

Вернувшись из зала судебного заседания, Тихон Митрофанович уже знал, что будет делать. Он попросил соседскую семью, которой доверял, кормить собаку и приглядеть за его домом. Собаку он лично привел в дом соседа на поводке, передал поводок новому хозяину, дал команду его слушать и исчез на целый месяц. Вечером за дедом пришла милиция, чтобы его арестовать. Не застав хозяина, оставили засаду, но, прождав двое суток, ушли и больше не появлялись. Судья не простила старика и затеяла над ним расправу. Но получилось так, что через неделю она случайно упала на мокром полу, ударилась головой и через день, не приходя в сознание, умерла.

Шла война, дел было полно, и гоняться за каким-то стариком, виновного не понятно в чём, было некогда. Павел Мыльников случайно узнал, на кого заведено дело, и очень этим заинтересовался. Он велел сыновьям следить за домом Тихона. Отец пояснил, что давно подозревает, что старик богат – он ведь из «бывших», дворян, раньше у него было всё. Куда он мог деть, например, свои драгоценности? И на что он живёт сейчас? Он пенсии не получает, а еды хватает даже собаку кормить, и одет добротно, хоть и просто. Сыновья согласились, стали постоянно забегать к в дом к старику для проверки. Они даже наняли мальчишек, которые всегда всё замечают, чтобы те дали знать, если увидят Тихона.