Алёша всё расспрашивал, и Клава рассказывала обо всём, что знала. Брат тяжёло вздохнул: по всей стране творится что-то странное, в Москве был арестован каждый десятый. По непонятной причине забирали даже тех, подозревать которых было полной чушью! Все надеялись, что человека арестовали по ошибке, но он так и не возвращался… Немного посидели молча. Анна посмотрела на Клаву и тихо спросила:

– А об Андрюше что слышно? Мне Толик говорил, что он исчез, никто не знает куда. Новостей как прежде нет? И о Лизе и Насте хоть что-то знаете? Андрюша очень любит сестёр, если с ними всё будет хорошо, ему от этого легче станет.

Клава сразу поняла, что Аня и правда любит двоюродного брата и страдает от этой неизвестности. Сестра проговорилась, что очень рада его исчезновению, словно зыбкой возможности для него спастись. Клава поняла – сестра готова была хоть никогда не видеть больше любимого, лишь бы только знать, что он жив.

Алёша в это время вспоминал своё детство. Тетя Маша тогда взяла его, пятилетнего, в гости к своей сестре Гликерии. Было Рождество. Брат дяди Ивана прислал за ними тройку лошадей с бубенцами. Много народа забралось в сани! Малышей держали на руках, дети постарше стояли на ножках в проходе. Ехать было очень весело – одни пели, другие смеялись, третьи разговаривали. Мальчик не успел как следует насладиться поездкой, и вот уже доехали.

Девятилетняя Клава взяла за руки его и Толю, прошла с ними в дом, помогла раздеться, повела к другим детям в зал. Там стояла большая, вся в игрушках, новогодняя ёлка. Андрей не сводил с неё глаз, не слышал, что ему говорили. Начался праздник. Дети читали стихи, пели песни, танцевали, угадывали загадки. Андрей тоже угадал несколько, и Настя с улыбкой вручила ему длинные тоненькие разноцветные сосульки. Мальчик смотрел на них заворожено, пока Клава не объяснила, что они съедобные. Было очень вкусно.

После детей усадили за отдельный стол, возле ёлки, а взрослые ушли в другую комнату. С малышами теперь была не только Клава, но и Саша, Анастасия, Елизавета и Андрей. Все они Алёше ужасно нравились, ведь они разговаривали с ним на равных и слушали, что он говорил. Андрей катал всех по очереди вокруг ёлки на спине, а Алёшу даже два раза подряд. Уставших полусонных ребятишек одевали, вручали подарок и выводили во двор. Когда взрослые уселись в санях, Клава взяла Лешу на руки. Тут он увидел, что брат сел к отцу на место кучера и стал проситься к ним. Его стали отговаривать, мол, там холодно, он приготовился зареветь, но его подняли, пронесли надо всеми и усадили, где он хотел. Рядом присел тот, кто это все проделал. Алёша поднял голову – это было Андрей, который подмигнул ему и подвинулся как можно ближе, для тепла. Лошади, звеня колокольчиками, повезли гостей обратно. Алёша вспоминал всё это вслух и после сказал, ласково глядя на тётю:

– Знаешь, после этой поездки я понял – как хорошо, что у меня есть родные. Как здорово, что они знают о тебе, ты им нравишься, они всегда рады видеть тебя. Когда я рассказал родителям, где был и что видел, пытаясь удивить их, заинтересовать, мать равнодушно сказала, что Званцевым деньги девать некуда, грабят народ в своей церкви, и она больше не отпустит его с Машкой никуда. Я не понимаю, за что она с тобой так? До сего времени носит твои бусы и серьги, скатерти по праздникам стелет твои, да и весь коридор и половина комнат из той мебели, что она от тебя вывезла. Когда бабушка Таня к нам приезжала, она мать сильно ругала, всё говорила, что и дом ты помогла ей купить.

Тётя обняла племянника, уже немного пьяного:

– Не суди мать строго, милый Алёшенька, видно не совсем она плохая, раз смогла вырастить таких, как вы с Аней, настоящих людей. Все ей простится за любовь к вам, своим деткам, а я на её слова давно внимания не обращаю и не обижаюсь.

Прощались долго, нежно обнимая и целуя друг друга. Прежде, чем уйти, Анна сказала сестре, чтобы та не очень доверяла своей сестре Александре:

– Пока не знаю точно, но выясню и все расскажу. А пока не очень ей душу раскрывай, о важных событиях с ней не советуйся.

Глава 17

Фамилию Клавы выкрикнули на построении. Заключённые прибыли на место работы поздно ночью, но получив приказ, привычно выстроились. Клава отозвалась. Вскоре перекличка окончилась и женщин повели ночевать в барак. Катя бодро шла рядом с ней. Девочка была сейчас совсем другой, такой она Клаве нравилась. В бараке горели тусклые лампы, полностью разглядеть помещение свет не позволял. Катя потянула её в закуток, где нары оказались на четырёх человек. Остальное место под скошенной крышей было свободным. С ними прилегла лишь ещё одна женщина – никто не захотел залезать под низкий потолок. Весь барак через пару минут погрузился в сон.

Рано утром они уже работали под окрики надзирателей. Клава выбрала высокую сосну с толстым стволом. Катя пилила на удивление ровно, плавно дергала за свой конец пилы. Клава за работой не замечала, как шло время. Они взялись уже за пятое дерево, как прозвучал сигнал на перерыв. Поели ухи, очень наваристой и ароматной. В котелках плавали только рыбьи головы и хвосты. Самой рыбы почти не было, одни кости. Из-за этого многие не могли быстро есть. Клава же быстро расправилась с едой. Напрасно что ли она с детства ходила с отцом на рыбалку? Прямо после ухи в котелок налили кипятку. Катюша быстро отбежала в сторону и принесла охапку цветов Иван-чая. Не спеша съели свой хлебушек, запивая ароматным питьём.

Погода стояла теплая, хотя бабье лето давно кончилось. Они сходили к реке, умылись, сполоснули котелки. Всё это женщины проделывали под пристальным вниманием вооружённой охраны. В отхожее место их тоже провожали надзирательницы. И вновь за работу, пилить и пилить, пока не стемнеет. Затем быстрый ужин: хлеб, варёная картошка в мундире, маленький кусочек сала и кипяток. И скорее спать – утром всё сначала. В последний день уборка территории от веток, ненужной хвои и листьев, прутьев. И снова в лагерь, в старый барак.

Клава уже три раза была на лесоповале. В этот раз появился новый охранник. Катюша, увидев его, побледнела. Когда Клава спросила её в чём дело, та объяснила, что именно он насилует женщин и хотел забрать и её. В тот раз вмещалась Настя, которая сама жестоко поплатилась за это. Клава задумалась. Она вдруг заметила, как этот сытый самодовольный мужик в упор разглядывает всех женщин. Она уже два раза поймала на себе его сальный взгляд.

Надзиратели уже стали узнавать эту высокую, стройную девушку. Им нравилось наблюдать, как она работает, управляется с лошадями, жалеет их. Животные поднимают головы, когда Клава проходит мимо, а затем снова опускают их к траве, уже желтой от утренних заморозков. И молодые ребята-надзиратели, которым едва исполнилось семнадцать, и пожилые, не взятые на фронт, тоже с удовольствием смотрели, как она расчёсывает свои золотистые волосы, водопадом спадающие по спине. Глаша делала это обыденно, как делают ежедневное дело, ведь все женщины переплетают косы во время работы. И было невдомек, что она просто очаровывает этим своих охранников.

Многие заключённые девушки были симпатичными и приятными внешне, но все они ходили с поникшим видом, кутаясь в свои куртки и платки, работали плохо, начинали суетиться, лишь когда на них кричала надзирательница. А эта видная девушка работала сноровисто, заряжала своих напарниц энергией. Часто при обрубке сучьев (где нужна сноровка, а не осторожность, как при валке деревьев) с их стороны слышались песни. Заводилой всегда была Клава.

Сейчас, занятая мыслями о возможной опасности со стороны охранника, которую она ощущала кожей, женщина раздумывала, как ей избежать новой беды. Клава заметила, что любитель женщин привык спать после обеда в одном и том же месте. Они работали уже два дня, и охранник начал цепляться к ней. Однажды он прижал Глашу к сосне и зажал руками её грудь. Она смогла увернуться и оттолкнула его на землю. Охранник, поднявшись, зло выругался, но Клава была уже далеко. Её всю трясло.

Во время обеда она снова разглядывала большое дерево недалеко от места отдыха насильника. За один час они с Катей не смогут спилить его. Нужно дня три, не меньше. Она посоветовалась с еще двумя девушками, которые уже пострадали от этого любителя женщин и готовы были отомстить. Они начнут пилить с утра.

На другой день Глаша высматривала охранника, но его нигде не было видно. Женщины пилили сосну уже половину дня, но дошли лишь до середины. Клава с Катей сменили их. Она старалась делать правильные подпилы, чтобы оно упало туда, куда надо. Совсем не было ветра, условия просто идеальные… И где же этот мехрило толстомясый, неужели почувствовал опасность?

Но тревога оказалась напрасной – он появился перед самым обедом. Рядом с ним, громко рыдая, шла девушка. Её лицо было синим от побоев, она побежала к реке смыть слёзы и кровь. Насильник с довольным видом потянулся и начал есть. Молодые охранники с осуждением глядели на него, но боялись что-то сказать в его адрес. Наконец он наелся, и немного погодя, уснул на своём любимом месте. Клавдия с Екатериной подошли к сосне, которой суждено было стать орудием мести. Клава убрала клин, вставленный в пропил, и дерево, простояв несколько секунд, стало медленно падать. Клава, Катя и другие женщины в один голос закричали:

– Берегись, уходите, дерево падает, берегись!

Охранник, разбуженный криками, не знал куда бежать, но если бы и знал, было уже поздно – дерево падало прямо на него. Охранники сбежались на крики, пытаясь разглядеть сквозь ветки, что с их товарищем. Они звали его по имени, но ответа не получили. Все заключённые бросились обрубать ветки, чтобы добраться до пострадавшего. Когда проход был свободен, его тело с трудом вытащили и положили на землю. В груди охранника застрял сухой сучок, пронзивший его прямо в самое сердце. Голова была раздавлена. Многие женщины не могли скрыть своей радости, пытаясь скрыть торжествующие улыбки.