— Я не имею права лишать тебя невинности. Мы с тобой еще не муж и жена.

— Это глупости, — возразила я. — Ведь мы все равно что муж и жена.

— Нет, ты мне слишком дорога. В акте любви между мужчиной и женщиной есть что-то постыдное, даже скотское. Мне бы хотелось сохранить твою невинность. Ты не представляешь себе, как ты прекрасна в своей невинности. Кто я такой, чтобы нарушать эту гармонию красоты?

— Но ведь Бог устроил тела мужчины и женщины таким образом, что они должны взаимодействовать друг с другом. Недаром же меня тянет к тебе, а тебя ко мне, правда? — возразила я.

— Но я боюсь, что стоит мне лишить тебя невинности, и ты станешь такой же, как все, — упорствовал Тадеуш. — Обрати внимание: у всех женщин без исключения на лице лежит печать порока.

— Зачем же ты тогда хочешь жениться на мне? — в сердитом недоумении спросила я. — Или, женившись, ты тоже будешь оберегать и лелеять мою невинность?

— Не знаю, не знаю… — Тадеуш вздохнул и прижал меня к себе. — У тебя такая чудесная кожа, груди. Я буду целовать тебя всю-всю. Ты напоминаешь мне женщину эпохи Ренессанса.

И все повторилось снова. Он целовал и ласкал меня до изнеможения, на этот раз проникая пальцами в мои самые интимные места. Не знаю, сдерживал ли он свое желание или же он испытывал его весьма своеобразным образом — в силу своей невинности и неискушенности в делах любви, я не осмеливалась прикоснуться к его члену. Да я в ту пору еще и не знала, каким должен быть на ощупь и на вид член мужчины, желавшего обладать женщиной.

Когда небо стало сереть, а я почувствовала, что вот-вот лишусь сознания, он, наконец, утомился и задремал, уткнувшись носом мне в грудь. Несмотря на то, что я была измучена физически и духовно, заснуть я не могла — лежала, глядя в потолок и думала о том, что, слава Богу, сегодня ночное дежурство, и я успею за день хоть немного прийти в себя.

Рассвет потихоньку разгорался, и отступавший мрак обнажал очертания нагого мужчины, лежавшего в моей постели. Я никогда не видела нагих мужчин (трупы и муляжи были не в счет). Я испытывала сейчас странное чувство отчужденности от этого человека, который должен был вот-вот стать моим мужем. Любила ли я его?.. Тогда я не могла ответить на этот вопрос. Да, Тадеуш был мне приятен, симпатичен. Он ворвался в мою спокойную, размеренную жизнь, перевернув в ней все вверх дном. В том, что он любит меня искренне, я не сомневалась. Но вот люблю ли его я?.. К тому же, хоть ласки его мне и приятны, их одних мало. Нужно что-то еще — что и как это делается, я знала лишь теоретически из учебников. Какое ощущение возникает в результате так называемого полового сношения, я представить себе не могла. Однако все или почти все женщины, выходя замуж, делят с мужьями постель, занимаясь любовью… Я же, проведя ночь в одной постели с мужчиной, осталась все так же невинна, как и прежде. Невинна ли? Ведь все мое тело покрыто его поцелуями и, пожалуй, не найдется и сантиметра кожи, к которому бы не прикоснулись его пальцы. Но Тадеуш почему-то остался мне чужим. Быть может, когда я выйду за него замуж…

Я не успела додумать свою мысль, как он шевельнулся и открыл глаза. Он проспал не больше получаса.

— Мне пора, — сказал он, увидев, что в комнате светло. — Еще очень много дел. Ты не забыла, что вечером мы едем в Варшаву?

И он назвал номер поезда, вагон и время, когда мы с ним должны будем встретиться.

— Бери только самое необходимое. Все остальное купим в Париже. Как ты смотришь на то, чтобы провести там медовый месяц?

В больнице я сказала, что тяжело заболела моя старая тетушка и попросила дать мне срочный отпуск. Мне почему-то было стыдно говорить, что я выхожу замуж. Главный врач нашего отделения разрешил мне отсутствовать неделю, тем более, что у меня оставалось три отгула за ночные дежурства. Отцу Юлиану я сказала то же самое, правда, старательно пряча от него глаза.

Мне кажется, он понял, что я лгу, но виду не подал. Не знаю, что он подумал — о наших отношениях с отцом Антонием он вряд ли догадывался.

— Поезжай, дитя мое. И поскорей возвращайся домой. Я буду ждать тебя. Попроси, пожалуйста, Марту помочь мне по хозяйству.

Марта была сердобольной пожилой женщиной, которая души не чаяла в отце Юлиане Она жила в доме напротив.

Я быстро собрала чемодан, надела дорожный костюм. Почему-то я не испытывала ни радости, ни тем более восторга по случаю того, что выхожу замуж за Тадеуша. Возможно, всему виной была эта странная ночь, притупившая мои чувства. Я действовала как автомат: сварила грибной суп, запекла рыбу, сделала брусничный мусс. Отец Юлиан зашел на кухню, когда я ставила в духовку лист с печеньем.

— Ты не возражаешь, если я позвоню отцу Антонию и попрошу его отвезти тебя на вокзал? — поинтересовался он. — Уверен, он будет счастлив оказать нам с тобой услугу.

— Не стоит беспокоить его, отец Юлиан, — постаралась как можно равнодушней ответить я. — Доберусь прекрасно на трамвае. И… меня обещала проводить подруга.

— Но у Тадеуша есть автомобиль, — не унимался отец Юлиан. — К тому же по понедельникам он, как правило, свободен. Думаю, ему будет приятно проводить тебя.

— Нет, отец Юлиан, я буду чувствовать себя неловко, — сказала я, переставляя с места на место кастрюли и сковородки. — Я его слегка стесняюсь.

— Ну и зря. — Отец Юлиан улыбнулся. — Ничего, ты к нему скоро привыкнешь. Он очень добр душой, только, как мне кажется, слегка неуравновешен характером. Что ж, с возрастом это непременно должно пройти.

Я не помню, как мы обедали с отцом Юлианом. Кажется, он заставил меня съесть и первое, и второе, и третье. Спросил, достаточно ли у меня денег, взяла ли я зонтик и так далее. Наконец наступил час расставанья. Я поцеловала ему руку, потом, не удержавшись, обняла за сухонькие плечи и прижалась щекой к его щеке.

— Как мне жаль покидать вас, святой отец! — самым искренним образом воскликнула я. — Благословите меня в дорогу.

Думаю, если бы не благословение доброго старика, со мной вполне бы могло случиться что-то гораздо похуже того, что случилось.

С Тадеушем мы встретились возле вагона, где он уже поджидал меня. Я не сразу узнала его в светском костюме элегантного покроя и с изящной дорожной сумкой в руке. У нас было отдельное купе в литерном вагоне скорого поезда прямого назначения. Меня поразил роскошный плюш диванов и букет свежих роз на столике. Поезд тронулся, Тадеуш заказал в купе ужин с шампанским. Мы выпили за наше будущее по полному бокалу легкого колючего вина, и все мои страхи куда-то улетучились. Я с удовольствием села к Тадеушу на колени, и мы продолжали пить из одного бокала. Потом он закурил сигарету, дал затянуться мне, и у меня поплыло перед глазами. Тадеуш погасил большой свет, оставив лишь маленькую лампочку над дверью. Его пальцы быстро расстегнули все пуговицы и крючки на моем костюме, который вдруг очутился на кресле напротив. Я осталась в чулках с резинками, трусиках и коротенькой батистовой рубашечке по тогдашней моде. Бюстгальтер я в ту пору носила очень редко — моя грудь была еще высока и упруга.

И снова он стал ласкать и целовать меня — нежно, едва прикасаясь, словно боясь что-то во мне испортить. Мне же захотелось, чтобы он сдернул с меня остатки одежды, повалил на диван, овладел моим телом. Я теперь была уверена, что это будет такое блаженство, какое и вообразить себе трудно. Я готова была пожертвовать всем на свете, чтобы испытать его. Даже своей врожденной стыдливостью.

Мои руки сами собой потянулись к его члену, хоть я и не знала, что мужчина испытывает наслаждение, когда женщина ласкает его пенис. Он вздрогнул, закрыл глаза. Я залюбовалась его изящным одухотворенным профилем. Казалось, испытываемое им наслаждение граничило с болью — он иногда морщился и кусал губу. Потом мои ладони вдруг сделались липкими, и я догадалась, что он извергнул семя. (Спасибо все тем же учебникам, ибо практики в делах подобного рода у меня не было.)

И снова мы пили шампанское из одного бокала, ели персики и виноград, только теперь голова Тадеуша лежала на моей обнаженной груди и он время от времени жадно припадал к моим соскам.

— Ты непорочна, как Дева Мария, — сказал он. — Как же я люблю тебя за эту твою непорочность. Я готов целовать следы твоих ног на земле. Юстина, если бы ты знала, какое удивительное чувство ты во мне возбуждаешь. Мне подчас так хочется овладеть тобой, что я едва не лишаюсь рассудка, но голос разума каждый раз подсказывает, что этого делать нельзя, иначе я потеряю тебя навсегда. Юстина, ты — небесное создание. Я буду поклоняться тебе как святой.

— Я хочу быть обыкновенной земной женщиной, — возразила я, чувствуя себя вполне раскованно от выпитого вина. — Я не гожусь на роль Девы Марии. Прошу тебя, Тадеуш, не надо мне поклоняться. Я хочу… быть твоей настоящей женой.

— Дорогая Юстина, я не имею никакого права лишать тебя невинности. Ты — избранница Господа нашего Иисуса Христа, и он велит мне сохранить тебя такой, какой ты была от рождения.

И Тадеуш пустился рассказывать мне свой сон, из которого я поняла лишь одно: Господь простит Тадеушу грех нарушения священного обета безбрачия, если жена его, то есть я, останется девственницей.

— Но ты не печалься, — говорил Тадеуш, нежно лаская мои груди, — я изобрету столь изощренные ласки, что ты будешь получать гораздо большее наслаждение, чем от обыкновенного соития. Кстати говоря, именно оно, как ничто другое, превращает человека в скота, заботящегося лишь о том, как бы насытить свою плоть. Даже животное совокупляется исключительно ради потомства, человек же, напротив, совокупляясь, чаще всего обеспокоен тем, чтобы не зачать. Какая мерзость. Но ничего, милая Юстина, мы с тобой возвысимся над большинством homo sapiens, доказав всему миру, что любовь может быть чистой и непорочной.

Мне не хотелось ничего доказывать миру. Я вдруг расплакалась, и Тадеуш взял мое лицо в свои ладони и внимательно посмотрел мне в глаза.