Но я ни за что не поеду домой, пока не буду знать наверняка, что Энди оттуда убрался. Не желаю видеть никого из Локвудов. Ни Энди, ни Лорел, ни суку, которая сожгла мне лицо. Ради нее же самой. Я могу убить ее, если увижу. Деньги способны купить все, в том числе и освобождение из тюрьмы. Она навещала меня в госпитале до того, как попала в тюрьму, но знай я то, что знаю сейчас, клянусь, задушил бы ее, хотя мои руки были забинтованы до плеч. Я часто тешился вкусной фантазией, как поджигаю ее, только бы кто-то зажег за меня спичку. Последнее время я не слишком спокойно выносил вид огня, но любил представлять, как Мэгги горит на костре. Как в те века, когда сжигали ведьм. Конечно, эта была мерзкая фантазия, но все же не такая, как у нее, – сжечь церковь, полную детей.

Я припарковался у пирса, где тусовались сёрферы, хотя прибой был таким слабым, что там собрались только трое парней. Я знал их, но не слишком хорошо. Самая крутая штука в сёрфинге – это возможность находиться с другими людьми без необходимости общаться с ними по-настоящему. Без необходимости говорить с ними или стоять достаточно близко, чтобы они смогли глазеть на твое лицо.

Вода все еще была достаточно теплой, так что мне не особенно был нужен гидрокостюм, но я все равно надел верхнюю половину, потому что мне запрещено держать руки на солнце. Я надел козырек, чтобы спрятать изуродованное лицо. Потом зашел в воду и стал дожидаться приличной волны. Мой физиотерапевт считал, что виндсёрфинг мне полезен, если я «не буду подвергать себя опасности». Он имел в виду, если я смогу управлять доской покалеченной левой рукой и добиться достаточной гибкости. Мы работали над этим на физиотерапии. Вот и говори о боли. Но если я забывал об упражнениях хотя бы на один день, за это приходилось платить, и еще как!

Из воды мне был виден трейлерный парк, хотя я не мог разглядеть наш трейлер. Он был третий от дороги, и я видел только бледно-желтый угол. Энди все еще там? Мой сводный брат? Не то чтобы я кому-то рассказывал, что прихожусь родственником этому лузеру.

Остальные три сёрфера переговаривались между собой. Но я не мог разобрать, что они говорят. Потом они стали грести к берегу. Вероятно, устали ждать настоящей волны. Может, они куда-то собрались вместе? За бургером? Поговорить о девчонках?

А я сидел один в воде, глядя на угол нашего трейлера, удерживаясь на месте, желая, чтобы и у меня было куда пойти.

4. Сара

Церковь Свободных Искателей

1988

Первое, что я заметила, – простую красоту маленького пятиугольного здания. Запах дерева был так силен, что кружилась голова. Я чувствовала себя связанной с ним, связанной с землей, словно запах пробудил к жизни воспоминания, запечатленные на генетическом уровне.

Сквозь большие панорамные окна я увидела море, окружавшее крохотную часовенку. И казалось, что я очутилась на пятиугольном корабле, в обществе двенадцати таких же, как я, матросов.

Второе, что я заметила, – мужчину в джинсах и кожаной куртке. Хотя он не произнес ни слова, сразу стало ясно, кто здесь главный. Физически он был довольно внушителен, если вести речь о весе и росте, но дело было не только в этом. Он был волшебником. Колдуном. Даже сейчас, когда я пишу об этом много лет спустя, сердце бьется сильнее. Не взглянув в мою сторону, он опутал меня чарами, таинственными, пьянящими и, если уж быть абсолютно честной, сексуальными. В этот момент я поняла, что мне очень долго не хватало двух вещей: у меня не было духовной жизни и почти не было чувственной. А если отнять и то, и другое, что остается?

Я сидела вместе с другими в благоговейном молчании. Наконец, мужчина поднялся. Утреннее солнце, брызжущее из высокого, ближайшего к океану окна, сияло на его лице и в темных, мягких глазах. Он оглядел комнату. Взгляд переходил от человека к человеку. Пока не остановился на мне. Я не могла отвести глаз. И не хотела. Он заглядывал в меня. В бескрайнюю пустоту моей души.

«Наполни ее ради меня, – думала я. – Помоги мне».

Но его взгляд ускользнул и снова упал на прихожан.

– Где вы познали Бога на этой неделе? – спросил он.

«Нигде», – подумала я. Хотя даже не понимала, что он имеет в виду. Знала только, что почувствовала себя дома впервые с тех пор, как Стив притащил меня из Мичигана в Кэмп Лежен. Я была чужой в этом маленьком южном анклаве с сотнями церквей и тысячами прихожан, с которыми у меня не было ничего общего. Я не отличала овсянки от помидора, лунного пирога – от жареного картофеля. Я совершенно терялась при общении с другими офицерскими женами. Они скучали по мужьям, находившимся в служебных командировках, а я, мучимая совестью, нетерпеливо ждала отлучек Стива. Многие женщины были моими ровесницами – двадцать один год, – и все же я не могла преодолеть пропасть между ними и собой, особенно когда они трещали о мужьях, покупая продукты в военном магазине. Я остро ощущала, что со мной что-то не так. Совсем не так. Чего-то страшно не хватает. Но сейчас я вдруг почувствовала себя дома, хотя находилась в церкви.

После вопроса мужчины о Боге возникло долгое молчание. Но оно вовсе не было неловким. По крайней мере, не для меня. Наконец, женщина, что была ближе к проповеднику, встала. Я увидела блеск кольца на ее левой руке и подумала: «Его очень счастливая жена».

– Прошлой ночью я лежала на пляже, – сказала она, – и неожиданно на меня снизошло ощущение покоя.

Она была хорошенькой. Не красивой. Разница есть. Слишком худа. В солнечном свете ее волосы были невероятны. Чуть волнистые. Ниже плеч. Темные и блестящие, как у азиатки. Полная противоположность моим коротко стриженным, светлым волосам. Очень белокожая, с обычными карими глазами – не то что у мужа, – и лицо сердечком. Но при взгляде на мужа ее глаза светились.

Я ревновала. Не к этой женщине, а к любой, способной чувствовать то, что явно чувствовала она. Абсолютную любовь. Обожание такого мужчины вернется к тебе в десятикратном размере.

Я попыталась представить, как Стив встает и спрашивает о Боге. Так страстно заботится о чем-то. Создает этот крохотный шедевр-храм. Я предположила, и, как выяснилось, правильно, что это тот парень, о котором все говорили, – помешанный на мотоциклах байкер, выстроиший собственную церковь. Я не могла представить себе, что Стив способен на что-то подобное. Не могла представить, что он способен улыбнуться мне так, как этот человек – своей жене, когда она снова села. Откровенно говоря, я понятия не имела, что творится в голове Стива. Я вышла замуж за почти незнакомого мужчину, поскольку чувствовала, что у меня нет выбора. Когда ты молод, когда у тебя больший выбор, чем раньше, ты все же иногда просто не видишь вариантов. Я действительно была слепа.

Стив был так красив в своем мундире в день нашей свадьбы. Я убедила себя, что он прекрасный человек, сделавший мне предложение, когда я сказала ему о ребенке. Я приняла это предложение. Хотя между нами ни слова не было сказано о любви. Только об ответственности. Я твердила себе, что любовь придет позже.

Но этим утром мужчина с солнцем в глазах заставил меня усомниться, что любовь к Стиву вообще возможна. Может, если бы ноги моей не было в церкви, все и обошлось бы. Я научилась бы довольствоваться тем, что имела. Но, встав после службы, я знала, что уже поздно. Семя того, что должно было последовать, уже посеяно. Беда уже случилась.

5. Мэгги

Когда мы свернули на короткую улицу, вернее в тупик, заканчивавшийся заливом, я увидела кучу новостных фургонов, припаркованных вдоль обочин, и бегающих возле них людей и неожиданно поняла, что следующие несколько дней моя жизнь будет именно такой. Несколько дней…. а может, всегда.

– О нет! – пробормотала ма.

Дядя Маркус рассерженно выдохнул:

– Не волнуйся, Мэгс, мы въедем прямо в гараж. Тебе не придется ни с кем говорить.

Я низко пригнулась, думая о заключенных, закрывающих лица куртками, когда они идут сквозь строй репортеров. Такое часто показывают по ТВ. Я всегда считала, что они стараются казаться неузнанными, но теперь поняла. Это унижение заставляло их прятать лица.

Оказавшись в доме, я переходила из комнаты в комнату, гладя рукой диван, стойку с фарфором, обеденный стол. Каким знакомым все казалось, и как приятно это сознавать.

Энди ходил за мной по пятам, не переставая болтать. Словно пытался возместить все потерянные между нами разговоры.

На кухонной стойке стояла долговарка дяди Маркуса, которую я узнала. Судя по запаху, ма готовила чили. Я была рада, что они не поднимают большого шума из-за моего приезда домой. Никаких вечеринок или чего-то в этом роде, где мне пришлось бы встретиться с кучей людей. Я была ужасно рада оказаться дома, но, мне кажется, подобные события праздновать не стоит.

Моя комната была точно такой, какой я ее оставила. То же покрывало в зелено-голубую полоску на двуспальной кровати, а на комоде в рамках фотографии папы, Энди и некоторых – бывших – друзей.

На подушке сидел белый игрушечный мишка, которого я раньше не видела. Я подняла его. Какой мягкий! И держит в лапах маленькую карточку, на которой написано:

«Добро пожаловать домой. С любовью. Дядя Маркус».

Судя по этикетке, мишка был сделан из ангоры. Конечно, игрушечный медведь мог показаться дурацким подарком для девятнадцатилетней девушки, но этот был просто идеален. Откуда дядя Маркус узнал, что мне нужно именно что-то вроде медведя? Что-то, что я могла бы держать. Что-то заставлявшее меня чувствовать себя вроде как невинной. Маленьким ребенком, который не хотел сделать что-то настолько плохое.

Проходя по дому, я не выпускала медведя из рук.

Комната ма немного изменилась. В основном из-за дяди Маркуса. Его шлепанцы стояли на полу около кровати. В ванной я увидела его набор для бритья, зубную щетку и дезодорант, занявшие полочку вокруг раковины. Пока я была в маминой комнате, в дверь позвонили. Я услышала, как дядя Маркус с кем-то говорит. Слов я не разобрала, но похоже, он требовал, чтобы кто-то убрался. Оставил нас в покое.