Несколько недель подряд она изучала свое лицо на ощупь, пальцами, пытаясь понять, как велики повреждения. Однако ничто не могло подготовить ее к тому, что предстало глазам. Уродливый извилистый красный шрам, похожий на толстого червя, тянулся от внешнего угла правого глаза вниз, к линии губ. Именно сюда врезалась кромка стекла, располосовав лицо.

Вокруг глаз были многочисленные порезы, словно на веки обрушился метеоритный поток. Скула была сломана, ее форма изменилась, отчего лицо стало асимметричным. Вся левая половина от носа до уха казалась какой-то нелепой, словно кость выехала наружу, натянув кожу, как тонкую бумагу.

Выронив зеркало, Сиена уставилась на свои руки, украшенные теперь шрамами от осколков стекла. Пальцы казались тонкими и почти синими от худобы, сквозь кожу просвечивали голубые сосуды.

Сиене стало дурно.

Рэндалл уже уничтожил ее.

Нет, не так! Это она позволила себя уничтожить.

— Я знаю, что тебе сейчас нелегко, — мягко сказала Клэр, с болью глядя на дочь. — Но несколько минут назад ты утверждала, что не можешь уехать со мной. Ты была готова остаться здесь, с этим психом, говорила глупости о карьере и славе… Ты должна была увидеть собственными глазами, что он с тобой сделал. Прости. — Голос Клэр дрогнул, но она взяла себя в руки. — Ты просто не знала, и мне пришлось действовать напрямую, вот так вероломно. Карьера — это не самое главное в жизни, детка. Ты не просто можешь, ты обязана поехать со мной. Ради себя самой.

Сиена словно оглохла. Уничтожено было не только ее лицо. Рэндалл сломал ее дух, стер в порошок ее амбициозность и желание пробиться на вершину славы. Он раздавил ее, словно ребенок хрупкого жука.

Она стремилась во всем походить на Дьюка, жила его надеждами и мечтами, шла за ним шаг в шаг, медленно, но верно пробивалась в Голливуд, который стал ее сказкой и наваждением. Она зарабатывала деньги, славу и имя, с раннего детства ставила почти недостижимые цели и все-таки достигала их вопреки всему. Сиене казалось, что дедушка Дьюк одобрительно кивает, глядя на нее с небес, восхищаясь ее упорством и талантом. Даже после смерти деда Сиена продолжала воплощать в жизнь его мечту. Но какой ценой? Скольких людей она оттолкнула от себя? Сколькими пожертвовала? Скольких обидела? И была ли сама счастлива на этом пути?

Глядя на свое отражение, Сиена поняла, что главный человек, которым она пожертвовала, смотрит сейчас на нее из зеркала.

Она любила Дьюка. Любила, пока он был жив, и будет любить еще долгие годы после этого страшного момента. Но лишь сегодня Сиена поняла, что дед мог ошибаться. Дьюк топтал тех, кого считал слабее себя, не делая исключения даже для своей семьи. Но ведь именно слабость делает человека человеком, а жестокость превращает в отвратительное животное вроде Рэндалла Стайна, не знающего границ собственной воли, жестокого и жалкого одновременно.

«Да, — с горечью подумала Сиена, — Рэндалл был жесток, а я была слабой и податливой, держалась за него из страха и отчаяния, пыталась докричаться, но не могла».

Как Минни держалась за Дьюка.

Как Клэр держится за Пита.

Сочувствие к матери и бабке обрушилось на Сиену, угрожая затопить с головой. Много лет она презирала Клэр и Минни за слабость, пока однажды не повторила их путь. Чем отличалась Сиена Макмаон от своих предшественниц? Ведь Минни и Клэр во многом были лучше ее и смелее. По крайней мере обе любили мужчин, которые вытирали о них ноги. Она же никогда не любила Рэндалла. Так по какой причине тогда хваталась за него, словно утопающий за соломинку?

Деньги? Слава? Возможно.

Дьюк считал, что деньги и слава делают человека неуязвимым, и Сиена слепо, по-детски пыталась угодить деду даже после его смерти, разделив его убеждения. Она мечтала быть такой, как Дьюк, и куда завело ее следование за кумиром?

В венах Сиены текла не только кровь Дьюка. Она перемешивалась с кровью Клэр, и теперь, впервые в жизни, Сиена ощутила гордость при мысли об этом.

Солнце, перебравшееся на другую сторону горизонта, заглянуло в окно как-то неожиданно, торопливо, словно опасаясь опоздать. Сиена подслеповато моргнула.

Клэр бережно забрала из рук дочери зеркальце и погладила ее вялые пальцы. Сиена сжала ладонь матери.

— Окажи мне услугу, — произнесла она твердо, все еще жмурясь от яркого света.

— Конечно, детка, — нежно ответила Клэр и улыбнулась. Она мысленно молилась, чтобы у дочери хватило сил пережить этот страшный момент. — Все, что попросишь, мой ангел.

Сиена подняла глаза на мать и неожиданно улыбнулась:

— Собери мои вещи, пожалуйста.

Глава 50

Макс просматривал сценарий в крохотной комнатушке, служившей ему кабинетом в замке брата, когда услышал по радио новости о сердечном приступе, постигшем Пита.

Хотя фамилия Макмаон до сих пор раздражала его до зубовного скрежета, узнав, что отец Сиены стоит одной ногой в могиле, Макс не испытал никаких сильных эмоций. Он знал, что Пит всегда был бездушным придурком, всю свою жизнь положившим на развитие семейного бизнеса и совершенно не заботившимся о чувствах близких людей. Макса радовало, что он больше не живет в Лос-Анджелесе, городе, которым правят неприятные личности вроде Пита Макмаона и Рэндалла Стайна. Он полагал, что и Сиена не станет лить горьких слез по отцу, когда узнает о том, что он попал в больницу с инфарктом. Да и вообще, напомнил себе Макс, жизнь Сиены больше никак не пересекается с его собственной, так что и думать о ней не следует.

«Темные сердцем» гастролировали по всей Европе, а к Рождеству спектакль должен был дебютировать на нью-йоркских подмостках. Макс не переставал удивляться успеху постановки. То, что он считал смелой и некоммерческой пьесой, которая вызовет восторг разве что у узкого кружка театралов, теперь гремело по всему миру, собирая немалые барыши. Конечно, доход был большим лишь по театральным меркам, но Макс не смел рассчитывать даже на него.

Переезд обратно в Штаты создавал ему массу трудностей. Во-первых, приходилось бросать Генри в затруднительной ситуации, почти в стрессовом состоянии. С каждым днем вокруг замка на прекрасных лугах появлялось все больше строительных материалов и шумных рабочих, доводивших Маффи чуть не до истерики. Во-вторых, существовали проблемы с Фредди. Несмотря на все усилия, которые приложил Макс, стараясь загладить свою вину, отношения между ним и француженкой оставались довольно натянутыми. Макс все чаще чувствовал себя глубоко несчастным и одиноким и боялся, что его подруга чувствует то же самое. Разумеется, Фредди видела, что он тяготится романом, и это привнесло полный разлад в их жизнь.

Когда Хантер позвонил сообщить, что, по слухам, Сиена порвала со Стайном, Фредди всячески пробовала отвлечь Макса от невеселых дум, старалась быть тактичной, но это только увеличило трещину, которую дали их отношения. Макс был благодарен подруге за поддержку и понимание, но то, что она предпочитала молчание и недомолвки откровенному разговору, раздражало его. Макс предпочитал строить открытые отношения, а не замалчивать существующие проблемы. Таким образом, дистанция между ним и Фредди все росла и росла, пока не превратилась в пропасть.

Признавшись себе, что дальше так продолжаться не может, Макс почти решился на разговор о разрыве. Но всякий раз, взглянув в любящие, полные нежности глаза девушки, он словно проглатывал язык и не мог связать двух слов.

Теперь предстояло сообщить Фредди о скором отъезде в Нью-Йорк в составе театральной труппы. Макс колебался. Он не хотел сделать несчастной еще одну женщину на своем пути. Вся боль брошенной француженки должна была вылиться на Аркеллов, которые и без того держались с трудом. Это было бы несправедливым по отношению к Генри и Маффи и, конечно, к самой Фредерик.

Вздохнув, Макс выключил радио и заставил себя вернуться к сценарию, когда снаружи донесся ужасный грохот. Глянув в окно, он увидел груженные песком самосвалы, тяжелые бетономешалки и грузовики с кирпичом. Машины двигались в направлении замка, рядом шли рабочие.

— Вот и началось, — сказала Маффи, просунув голову в дверь кабинета.

Ее волосы были убраны под заляпанный шейный платок Генри, и Макс заметил, как бледна Маффи. Глаза казались какими-то тусклыми, запавшими, под нижними веками лежали серые тени.

Бедняжка, подумал Макс с сочувствием. Маффи пришлось нелегко последние месяцы, а из Генри, погруженного в собственные переживания и захваченного чувством вины, выходил плохой утешитель. Маффи пыталась бодриться и делала вид, будто происходящие перемены ничуть ее не волнуют, но отчаяние смотрело ее глазами, а пару раз Макс видел, что бедняжка заплакана.

Теперь, когда рабочие развернули массированную атаку на прекрасные земли Аркеллов, Маффи уже не могла скрывать тоску.

— Началось! Началось!

По коридору за спиной Маффи пронеслись Берти и Мэдди, причем младшая вращала в воздухе куклой Барби, ухватив ее за волосы.

— Я буду строителем! — вопила девочка в восторге.

— Нет, я буду строителем. У тебя нет конструктора!

— Хоть кто-то рад происходящему, — заметил Макс, вставая и привлекая Маффи к груди.

— Пришел прораб, хочет что-то обсудить, — жалобно сказала та. — Макс, ты не спустишься со мной? — У нее было несчастное лицо маленькой девочки, глаза неотрывно смотрели на процессию машин за окном кабинета. — Боюсь, одной мне придется туго. Боюсь… разреветься.

— Разумеется, я спущусь с тобой, — закивал Макс. — Не волнуйся, я сам поговорю с прорабом. — Он нахмурился. — А где же Генри?

— Отправился пострелять в лес. Думаю, вернется, только когда стемнеет.

— Хочешь, я съезжу и найду его? Мне нетрудно.

— Нет, не нужно, — покачала головой Маффи. Она была благодарна Максу за поддержку. Последние месяцы он стал для нее и Генри настоящей опорой. — Пусть охотится, не нужно его отрывать. Какая разница, когда именно он столкнется с реальностью, сейчас или вечером? У него в запасе несколько часов благословенного неведения. Мы справимся и без Генри. Главное, чтобы ты был рядом. А если я вдруг разревусь, толкни меня в бок, чтобы не позорилась. И посильнее!