Она была воистину счастлива тогда, избавившись от ненависти к сестре. И нимало не думала, что участь, уготованная ею для Алексея, есть то же самое зло, последствия коего не замедлят вернуться к ней. Но недолго пребывала она в блаженном ослеплении. Как могли они с Лисонькой надеяться, что тетушку можно провести?! Нет, все разгадала Неонила Федоровна, все выведала и настигла обманщицу, обрушив на нее жуткую правду. И ничем иным, как божьей карою, не мог быть этот свадебный пир!..

6. Притрава для волков


Лизонька открыла глаза и какое-то мгновение пыталась судорожно схватить ртом воздух, ибо все еще ощущала себя в смертельных объятиях ледяной, кипящей, бушующей Волги. И хотя тихо было вокруг, ничто более не терзало ее тела, мнилось, что она уже мертва и лежит в могиле. Она с воплем рванулась… но не услышала своего голоса. И прошло некоторое время ужаса в непроглядной тьме, прежде чем она ощутила: от кончиков пальцев мелкое колотье пошло по всему телу, как это бывает, когда отходит замлевшая рука или нога.

Лиза теперь уже с наслаждением вглядывалась во мрак, ощущая, как ее тело постепенно возвращает к себе способность шевелиться, и начинала понимать, что долго пробыла где-то недвижима. Но где?

Все, что она помнила – причем совершенно отчетливо! – это страшный шторм, вмиг смешавший сферы земные и небесные. Лодку, пляшущую на волнах, искаженное горем и страхом лицо Алексея… А потом вода разверзлась, словно бы лодка устремилась в некую пропасть, и волны, тяжелые, будто каменные своды, сомкнулись над головою.

И все же ей удалось вырваться из воды к воздуху и ветру, и, открыв полуослепшие глаза, Лиза почти над собою увидела громадину расшивы. Течение тащило под днище. Но не за себя она страшилась. «Да жив ли он?!» – мелькнула мысль. Поднятая на гребне, Лиза сумела обернуться и увидела две пляшущие на волнах головы, озаренные луною. «Слава богу!» И более она ничего не успела подумать: ее ударило о борт, а затем понесло в глубину. Она вовсе не умела плавать, но догадалась подчиниться течению и задержать дыхание, а через бесчисленное количество времени, когда, казалось, сердце вот-вот разорвется от удушья, ее вытолкнуло вверх. И она смогла наконец-то вздохнуть.

Обрывая ногти, Лиза попыталась уцепиться за плотно пригнанные, разбухшие доски расшивы, крикнула, уже захлебываясь. И вдруг что-то тугое, толстое, сырое попало ей под руку. Она вцепилась, не понимая, во что…


Лиза со стоном рванулась, села. Нет, нет. Все кончилось, все позади. Неведомо как, неведомо с чьей помощью, но она спасена. Она в какой-то избе, и за мутными окошками уже виднеется рассвет.

И постепенно поняла, что на сей раз она не одна в избе, здесь есть еще люди, которые ведут свой чуть слышный и непонятный разговор.

Похоже, их было двое: мужчина и женщина. И почему-то их голоса почудились странно знакомыми Лизе. Однако если женский голос, очень мягкий, бархатистый, ласкал слух и успокаивал сердце, то голос мужчины, неровный, порою срывавшийся на хрип, зло терзал душу.

– Ну так где ж он, тот господин? – настойчиво спрашивал мужчина, а женщина мягко отговаривалась:

– Откуда мне знать? Разве он сказывал? Велел за девкой ходить, я и хожу. А что да как, мне и ни к чему.

Что-то забулькало, повеяло духмяным паром, и Лиза догадалась, что женщина заваривает какие-то травы. Это была не мята, не зверобой, не ромашка, а что-то горьковатое, раздражающее ноздри.

– Девка? – хмыкнул мужчина, и к запаху трав добавился табачный дух: видимо, он разжег трубку. – Девка, ишь ты! Не девка, а барышня, так ведь, а, Татьяна?

– Будет тебе! – прикрикнула женщина, и в голосе ее прорвались давнее, скрытое раздражение и легкое дуновение страха. – Заладил! Надоело, понял, Вайда?

– Надоело тебе! Неужто ослушаться посмеешь? Или отдашь все-таки колечко?

– Дэвлалэ! – с сердцем выкрикнула Татьяна. – Да где ж я тебе его возьму?! Упрямый ты, бэнг! Сколько раз говорено: было кольцо, да куда-то запропало. Может, соскользнуло? Пальцы-то вон как у нее исхудали, долго ли упасть колечку?..

Лиза шевельнула левой рукой, но не ощутила на безымянном пальце прохладного ободка. С усилием вспомнила, как, простившись с Лисонькою, сняла колечко со шнурка и надела на палец… Оно потом больно врезалось в кожу, когда Алексей под венцом стиснул ей руку. А после? Уж не уплыло ли оно в Волгу, когда Лиза тонула, цепляясь за борта расшивы? Нет, пожалуй, нет, тетушкино кольцо было цело, коли его видела эта женщина, Татьяна, да и цыган, наверное, тоже видел. Но что же это за кольцо? Каково его значение для тетушки-покойницы, для этого незнакомца? И где оно все-таки?

Она почти не дышала, надеясь услышать еще что-то; однако в этот миг Татьяна высыпала в булькающее варево новые травы. По избе расползся острый пряный аромат. Ноздри защекотало, Лиза не удержалась и громко чихнула.

Тут же над ней нависли две неясные тени, а через миг мрак рассеялся: женщина поднесла к самому лицу Лизы лучинку. Но при этом осветились и склоненные над девушкою лица, и она вновь едва не лишилась чувств.

Воистину, были они ужасны! Кривая гримаса того самого сергача, который являлся ей в кошмарных сновидениях, а рядом с ним – дочерна смуглая личина, крест-накрест перечеркнутая по щекам и носу бледно-розовыми шрамами.

Крик замер в горле. Лиза вскинула руки, заслоняясь, но цыган схватил ее за плечи и заставил сесть.

– Да, хитра Неонила! Ан по-моему вышло. Говори, где кольцо?

Лиза качнула головой, завороженно уставилась в единственный глаз цыгана. Ничего, кроме лютой злобы, не было в нем.

– Зря молчишь, княжна! – выговорил Вайда негромко, но эти тихие слова была напоены таким ядом, что Лиза невольно застонала. – Зря молчишь! Я долго ждал! Слишком долго! Сперва проклятая Неонила вокруг пальца обвела. – Он внезапно охрип и какое-то время не мог рта разжать, да и потом говорил придушенно, словно тоска накинула удавку ему на горло. – А ведь это за ее грех я… Ну да ладно! Выжил! Потом искал ее. Нашел. Так ведь и здесь ее черт спас. Меня же едва мой медведь не задавил, но ничего, я снова выжил. Вот он я, видишь? И, гляди, расщедрилась судьбина: тебя прямо в руки ко мне принесла. Там-то, в Нижнем, Неонила мне другую девку едва не подсунула. Помнишь? А ты бойка! Как меня тогда! – Он хрипло засмеялся, словно залаял. – Любо! Любо! В отца своего пошла, в Михайлу Ивановича, в его сиятельство… чтоб не знать ему на том свете роздыху, когда станут бесы терзать. Но ты не убойся меня. Ты мне без надобности. Мне кольцо нужно! Где оно? Говори!

Лиза опять качнула головой, будто китайский болванчик: раз-два, из стороны в сторону.

Разгоряченный лик Вайды потемнел. – Ну, коли так, – тяжело уронил он, – коли так… – И, вновь воспламеняясь гневом, выкрикнул: – Тэ хав мэ дадэскиро мас![12]

Он сорвал со стены тулуп, окутал им Лизу так, что она не могла шевельнуться, и, отбросив в угол Татьяну, пытавшуюся преградить ему путь, выскочил из избы. Сила его была такова, что он одной рукой перекинул Лизу через плечо, а другой схватил какую-то орясину и подпер дверь, чтобы хозяйка, бросившаяся вдогон, не смогла выйти.

– Хасиям, ромалэ![13] – отчаянно кричала она и билась в дверь. Напрасно: цыган был уже далеко.

Вонючие завитки бараньей шкуры забивали рот и нос. Лиза почти задохнулась, когда после стремительного бега, показавшегося ей мучительно-бесконечным, цыган наконец остановился и сорвал ношу с плеча. Он поставил девушку, и она пронзительно вскрикнула: снег ожег босые ступни. Тут же ручища цыгана запечатала рот, а ненавистный голос произнес:

– Тихо! А то шею сверну, не помилую. Посмотри-ка лучше сюда!

Он грубо повернул Лизу, и она сквозь слезы, застывшие на ресницах, с трудом разглядела, что оказалась на малой лесной прогалине, в окружении могучих, сплошь белых елей, а перед ней стоит сооружение весьма странного вида. Оно являло собою округлую фигуру, в поперечнике саженей в шесть, огороженную высоким и толстым частоколом. Сооружение было разгорожено на три клетушки, из коих одна, в середине, обнесена досками, а иные – кольями. В каждой были свои дверцы. Все клетушки пустовали, кроме одной, из которой несся истошный поросячий визг.

Цыган сорвал с Лизы тулуп, затем приподнял одну из дверей и, пригнувшись, ворвался в клетушку, волоча за собой девушку. Здесь цыган затянул на ее руке петлю, а другой конец веревки накрепко прикрутил к одному из столбов частокола. Все это он проделал с невероятным проворством, будто анчутка, оживший вихрь. Толкнув Лизу так, что она растянулась на снегу, Вайда выскочил из клетушки, приподнимая за собою висячие двери и закрепляя их на небольшой высоте. Оказавшись на воле, он обежал частокол, припал к ограде рядом с Лизой.

– Знаешь, что это? – выкрикнул он. – Садок для волков! Чуть смеркнется, они тут будут. Вон для них притрава, – он махнул в сторону деревянной загородки, скрывающей поросенка. – А теперь еще и ты.

– Нет! – закричала Лиза, бросаясь на ограду.

– Не пытайся. Не повалишь. Случается, и медведь сюда забредет, так что накрепко слажено, – ухмыльнулся цыган. – Ну, где кольцо? Отдашь?

Господи! Да будь у нее сейчас это кольцо!.. Кольцо, кое ничего для нее не значило, кроме памяти о Неониле Федоровне, кроме подтверждения, что она и впрямь относится к почтенному, старинному, богатому роду, принадлежать к которому не хочет, не желает!

– Молчишь? Ну, молчи, молчи! Еще покричишь! – Цыган накинул на плечи тулуп, в три прыжка одолел прогалину, взметывая снежные вихри, и скрылся в лесу.

«Вайда, вернись!»

Крик рвался из груди. Но Лиза зажала рот, вцепилась зубами в ладонь – удержать голос. Нет, нет. Опять чувствовать на себе взгляд цыгана, насквозь прожигающий, безжалостный, ненавидящий… Нет.

Зуб на зуб не попадал, босых ног она уже не чувствовала, в ушах ломило от визга. Лиза подбежала к висячей двери, насколько позволяла длина веревки.