А за окнами в каньоны тайком пробиралась осень, принося с собой холодный воздух. Однако солнце продолжало лить свой живительный свет на холмы и изумрудные долины. Дом, стоявший с настежь распахнутыми окнами, был полон жизни и сиял, согретый женской заботой и любовью. Казалось, он впитывает радость своей новой хозяйки и наслаждается теплом, которого был лишен долгие годы.

Джулиана, одетая в белое платье – в этом платье ее мать венчалась с Эндрю Монтгомери, – спускалась по лестнице. После отъезда Джулианы в Сент-Луис Уэйд и Томми сложили множество вещей Сары Джейн Монтгомери в кедровый сундук и поставили на хранение в подвал банка в Индепенденсе в надежде, что когда-нибудь они понадобятся их сестре. Сундук привезли за неделю до свадьбы. Сияющий Томми торжественно вручил Джулиане ключ. Когда она увидела музыкальную шкатулку, фарфоровую кошечку, которую так любила ее мать, хрустальный флакон от духов, прежде стоявший на бюро Сары Джейн в спальне над магазином, подвенечное платье, а также еще с десяток прочих безделушек, у нее на глаза навернулись слезы. Помимо прочего, в сундуке была фотография родителей – Джулиана часто видела ее в детстве. Она взяла ее в дрожащие пальцы и долго смотрела на старый снимок – мать, Сара Джейн, сидит на стуле, а отец, Эндрю Монтгомери, высокий, стройный, стоит рядом, его рука лежит на ее плече.

Джулиана взглядом взрослого человека внимательно изучала лица дорогих ей людей, о которых у нее сохранились только детские воспоминания. В отце она увидела так хорошо запомнившиеся ей стойкость и силу духа. Она будто услышала, как он смеется, подбрасывая ее в воздух и ловя. Слезы снова заструились у нее по щекам. Что касается матери, то на портрете она выглядела такой же белокожей красавицей, какой помнила ее Джулиана. Только сейчас она увидела то, что не замечала в детстве: глаза матери печальны, а плечи устало поникли. Та, которую тетя Катарина называла «позором семьи», была отнюдь не салунной шлюхой, а утонченной и нежной женщиной, познавшей в своей жизни бедность и лишения и вынужденной самой зарабатывать деньги, чтобы не умереть с голоду. Теперь Джулиана понимала, что в этом не было ничего постыдного – разве она сама, когда у нее украли деньги, не работала горничной в гостинице в Колорадо? Разве ей не преподали незабываемый урок о том, что богатые и наделенные властью иногда бывают подлее змеи, а у тех, кого общество презрительно отвергает, сердца полны ангельской доброты?

Как у Коула, подумала Джулиана. Его избегали, боялись, он был одинок и замкнут, хотя в душе его жили доброта, мягкость. Мама бы восхищалась Коулом. А папа уважал бы его. Он сильный, гордый, независимый, но, как и папа, он нуждается в семье и любви.

«Он не понимал этого, пока не встретил меня», – не без самодовольства подумала Джулиана и прижала к груди портрет родителей.

Уэйд и Томми настояли на том, чтобы она приняла портрет в качестве свадебного подарка – первой части подарка, уточнили они. Вторая часть, заявили братья в день свадьбы, находится на столе красного дерева, в гостиной, среди свертков и коробок – подарков от Джози и Джила, Серого Пера и Янси – от всех, кто прибыл на свадьбу.

По мнению Джулианы, Коул затмевал всех присутствовавших на свадьбе гостей. Спускаясь по лестнице с букетом желтых роз, она видела не празднично убранный дом, не платтсвиллского священника, горящего желанием начать церемонию, – нет, она видела только Коула. Его темные волосы были зачесаны назад и ниспадали на воротник батистовой рубашки, на загорелом лице отражалось нетерпение. При виде любимого Джулиана испытала приятное волнение. В элегантном черном костюме и белой сорочке с шелковым галстуком он выглядел потрясающе красивым. Ее как магнитом потянуло к нему. С каждым шагом сердце Джулианы билось все быстрее и быстрее. Спустившись на последнюю ступеньку, где ее ждал Коул, она улыбнулась, и в этой ослепительной улыбке отразилось такое счастье!

Наклонившись, Коул посмотрел на нее через прозрачную ткань фаты. В его глазах горел яркий огонь любви. В этот момент снаружи послышалось пение колибри, отчетливо прозвучавшее в прозрачном утреннем воздухе.

– Приди ко мне и стань моей любовью, – тихо произнес Коул.

Ответом ему послужило восторженное выражение на лице Джулианы. Этот человек, который ни в ком не нуждался и стремился к одиночеству у костра и в пути, понял, что она нужна ему! И он нужен ей, она любит его каждой частичкой своего существа, всем сердцем и душой.

Джулиана вложила свою руку в его.

Церемония была простой и сердечной. А потом начался праздник. Гости танцевали, веселились, пили шампанское. Уэйд и Томми провозглашали тосты за новобрачных.

Между танцами Джулиана подошла к Джози и, обняв ее, радостно произнесла:

– Думаю, скоро мы будем танцевать на вашей свадьбе – твоей и Джила.

А потом она подошла к брату, уныло стоявшему в конце зала.

– Пожалуйста, Томми, попытайся порадоваться за них. Джози нужен спокойный и уравновешенный человек, надежный отец для Кельвина, – сочувственно глядя на брата, проговорила Джулиана. – Ты же, как мне кажется, еще не готов для этой роли, – добавила она.

К ее удивлению, Томми кивнул и слабо улыбнулся.

– Между прочим, мы с Уэйдом намерены остепениться и вместе с Коулом займемся разведением лошадей, если он, конечно, согласится. Но что касается женитьбы, ты права, Джулиана, я к этому не готов. Семейная жизнь мне кажется слишком спокойной. Кстати, – его улыбка стала шире, и перед Джулианой опять стоял прежний Томми Монтгомери, – должен признаться тебе кое в чем. Когда я ездил в Платтсвилл, то познакомился с новой учительницей из Канзас-Сити. Господи, до чего она симпатичная! И ласковая. Если ты не против, я уйду пораньше, потому что мы с ней отправляемся на пикник…

Джулиана больше не тревожилась за разбитое сердце Томми.

Гости разошлись перед закатом, и они с Коулом остались одни в «Огненной горе».

Осенний ветер принялся грохотать ставнями, когда Коул поднял Джулиану на руки и понес в спальню. Она положила голову ему на грудь, и последние лучи заходящего солнца окрасили ее волосы всеми оттенками золота.

На кровати с балдахином, застеленной покрывалом цвета морской волны, лежала маленькая коробочка из черного бархата.

– Открой ее, – попросил Коул, посадив Джулиану на кровать и вложив коробочку ей в руку. – Это мой свадебный подарок.

Джулиана впервые видела его таким счастливым. Его голубые глаза блестели, а сам он излучал довольство и спокойствие.

– Венчание преобразило тебя, – поддразнила она его и открыла коробочку.

– Впереди еще медовый месяц, – напомнил Коул.

Рассмеявшись, Джулиана взглянула на то, что лежало в коробочке. На бархатном ложе покоились золотой медальон в форме сердца и цепочка. Коул взял украшение и надел его ей на шею.

– Восхитительно, – восторженно прошептала Джулиана, ощущая, как ее переполняет счастье.

Коул сжал ладонями ее лицо.

– Когда я встретил тебя, ты украла мое сердце, Джулиана, – тихо проговорил он дрожащим от волнения голосом. – И теперь оно принадлежит тебе. Все без остатка. Надеюсь, ты всегда будешь помнить об этом – на тот случай, если я забуду выразить тебе свою любовь…

– Я тебе этого не позволю, – заявила Джулиана и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в губы.

Их руки сплелись, тела пылко приникли друг к другу, и вспыхнувшая страсть разгоралась все сильнее и сильнее. А вокруг сгущались сумерки, которые плыли над горами, холмами и долинами «Огненной горы», над старым домом, являвшимся центром этого восхитительного пейзажа, и окрашивали их в сиренево-серые тона…

Когда наступило утро, яркое и свежее, на дубовом бюро возле окна Джулиана увидела перевязанную розовыми и голубыми лентами коробку, которую не заметила вчера.

– Это от Уэйда и Томми, – сообщила она Коулу, прочитав карточку.

– Вчера я видел, как Уэйд принес ее сюда, но забыл о ней, – рассеянно проговорил Коул, любуясь своей очаровательной женой, единственным одеянием которой был солнечный свет.

– Что они задумали? – пробормотала Джулиана, тщетно пытаясь развязать ленты. Коул без труда разорвал их и снял оберточную бумагу.

Открыв коробку, Джулиана смущенно ахнула.

– Детская одежда, – объявила она и начала вынимать крохотные ночные рубашечки, ботиночки, шапочки, одеяльца. – Ну разве они не прелестны? Ну и озорники эти мальчишки! Мы женаты всего один день…

– Строить планы на будущее не вредно, – солидно заметил ее муж и с улыбкой посмотрел на детские вещи. Их вид вызвал у него теплое чувство, оказавшееся созвучным тому, которое он испытывал, глядя на обнаженное тело и распущенные волосы Джулианы. – Думаю, нам подали отличную идею, – медленно произнес Коул и, заключив жену в объятия, с наслаждением вдохнул аромат ее волос. – Дом большой, и надо постараться заселить все комнаты. Мне не терпится начать. Что касается исполнения супружеских обязанностей, то лучшего времени не найти, я всегда это говорил…

– Что-то не помню, чтобы ты это говорил… – пробормотала Джулиана.

Он слегка шлепнул ее.

– Я же никогда прежде не был женат.

Их поцелуй был долгим и жарким.

– А теперь я женат, – добавил Коул, перебирая пальцами ее волосы. – Совсем женат. И у меня есть куча детской одежды. Но нет малыша, который носил бы ее. Нельзя же, чтобы она пропадала…

То, что он делал с Джулианой своими руками и губами, заставляло ее задыхаться от восторга.

– Нельзя, – еле слышно согласилась она, прижимаясь к нему. Радость, желание, страсть, любовь – все эти чувства нахлынули на нее. – Нам больше ничего не остается, – прошептала она и, закрыв глаза, отдалась приятным ощущениям.

Вопросительно подняв брови, Коул вгляделся в ее разрумянившееся лицо.

– «Приди ко мне и стань моей любовью», – с улыбкой повторила она слова, которые Коул сказал ей вчера. Сегодня они обрели для нее новый, восхитительный смысл.