Джил Грегори - Любимая

Когда Коул вошел в нее, Джулиана вскрикнула от острой боли, но он тут же успокоил ее нежным поцелуем.

– Джулиана, ты прекрасна, ангел мой, ты безумно прекрасна…

Прекрасен был и Коул, но у нее не хватило сил сказать ему об этом. Он двигался внутри ее, пробуждая доселе неизведанные ощущения. Джулиану охватило пламя страсти, дрожь восторга вознесла ее на вершину, более высокую, чем любые горы на земле, более горячую, чем само солнце. Она плыла, плыла на огненном облаке, полная жизненных сил. Перевалив через вершину, она, трепещущая, спустилась вниз, чувствуя себя спокойной, целостной и чистой, как голубка, которая грациозно завершила свой прекрасный полет.

Джулиана затихла в объятиях Коула. В золотистом свете керосиновой лампы она видела темные курчавые волоски на его груди, ощущала под рукой его перекатывающиеся мышцы. Возможно ли, чтобы мужчина, такой суровый и сильный, был одновременно таким нежным и ласковым? Она не знала. Ей было известно только то, что она счастлива. Впервые за многие годы она была счастлива.

Коул лежал с закрытыми глазами и вдыхал ее аромат. Она удивительна. Красивая, пылкая и потрясающе нежная. Она с готовностью, изумившей его, отдала ему себя без остатка. Она будто создана для его объятий. В его душе возникло опасение, что, стоит ему шевельнуться или заговорить, и она исчезнет как дым и он больше никогда ее не увидит.

– Моя тетя Катарина очень глупая женщина, – неожиданно прошептала Джулиана, вернув Коула к действительности.

– Почему ты пришла к такому выводу?

При виде озадаченного выражения на лице Коула Джулиана улыбнулась и, прижавшись к нему, чмокнула в шею. Ей было уютно и спокойно рядом с ним, как будто она знала его всю жизнь.

– Вечером, перед тем как я сбежала из «Двух дубов», тетя Катарина сказала мне, что, когда я выйду за Джона Брина, мне придется выполнять свой супружеский долг, и объяснила в очень туманных выражениях, страшно смутившись, чего мне ждать или, вернее, что меня ждет во время медового месяца.

– Серьезно?

– Да, и из ее слов получалось, что мне следует рассчитывать на самое худшее.

Мышцы Коула напряглись, когда он представил Джулиану в постели с другим мужчиной. Он обнял ее, словно в попытке защитить.

– А тебе было хорошо? – спросил он.

Черт, до чего же она мягкая! Ее тело состоит из соблазнительных выпуклостей и с каждой минутой все сильнее возбуждает его. Как же приятно, когда она рядом с ним!

Рассмеявшись, Джулиана высвободилась из его объятий и бросила на него кокетливый взгляд из-под пушистых ресниц, чем только сильнее разожгла тлевший в нем огонь.

– Что навело вас на эту мысль, мистер Роудон? – поддразнила она его.

Коул схватил ее за талию и повалил на себя.

– Кое-какие признаки, – с важным видом ответил он. От его лукавой улыбки Джулиана затрепетала, в ней вновь пробудилось желание. – Придется показать тебе, что я имею в виду.

– Это действительно необходимо? – осведомилась Джулиана, проведя ногой по его голени.

– Да, ангел мой, необходимо.

Они забыли об усталости. Они забыли о синяках и ранах, о сердечной боли, гораздо более сильной, чем боль от побоев. В объятиях другого каждый из них обрел то, к чему стремился.

Через час после рассвета, когда первые солнечные лучи позолотили краешек неба, они заснули, очищенные от тоски и страданий, уставшие, но счастливые как моряки, в тихой гавани нашедшие спасение от жестокого шторма.

Коул проснулся первым. Джулиана спала в его объятиях. Жизнь, размышлял он, отбирала у него все хорошее, о чем он мечтал или чем владел. Но Джулиана, со страхом думал он, это дар свыше, это сокровище, которому нет равных на земле.

Над «Двумя дубами» собирались грозовые облака. Джон Брин перечитал телеграмму, присланную из Платтсвилла.

– Шериф Люциус Дейн, – с презрением произнес он, похлопав листком по ладони. – Кажется, он спит и видит, как бы заполучить вознаграждение.

– Что ты сказал, дорогой? – промурлыкала из кровати Джет Ривз, новая танцовщица из салуна «Счастливчик».

Брин хмуро посмотрел на нее, сложил телеграмму и бросил ее на бюро времен Людовика XVI.

– Ничего. Просто разговаривал сам с собой – наверное, так на меня действует погода.

– Так на тебя подействовала эта телеграмма, сладкий мой. С тех пор как Барт принес ее, ты сам не свой: все время на взводе, все тебя раздражает. Наверное, мне нужно изобрести какой-то способ, чтобы успокоить тебя.

Успокоить? Брин давно забыл, что такое спокойствие. Он был взвинчен до предела – он не чувствовал себя так даже тогда, когда исчезла Джулиана Монтгомери. Невероятно, но за эти месяцы никто не напал на ее след. Ни охотники, ни его люди. С тех пор как она продала кобылу в Эмбер-Фоллз, она словно растворилась в воздухе. И вот наконец-то! Наконец пришла телеграмма.

Шериф Люциус Дейн – или кто он там еще – получит вознаграждение, если его сведения окажутся верными. И если он поможет поймать эту красивую сучку. Эту надутую золотоволосую дебютантку, которая с первого дня воротила от него нос. Никто за последние двенадцать лет не осмелился на такое!

В глубине души Брина мучило то, что его обвела вокруг пальца женщина – да нет, глупости, вовсе она его не обманула. Просто из-за нее ему пришлось немного изменить свои планы. Он вернет Джулиану Монтгомери, поклялся себе Брин, глядя на протянутые к нему руки Джет. Еще до конца месяца он уложит ее в свою постель, она окажется полностью в его власти, и условия будет диктовать он.

Утром, разразится гроза или нет, он отправится в Платтсвилл.

Будто бросая ему вызов, небо сотряс раскат грома, и на землю обрушились потоки воды.

– Сладенький мой, иди в постель. – Черные волосы Джет, благодаря которым она получила свое имя,[1] рассыпались по плечам, почти полностью скрывая огромную, обвисшую грудь. – Я знаю, как успокоить тебя, – криво улыбнувшись, пообещала она.

– Убирайся отсюда.

У Брина не хватало терпения на нее. Имя Джулианы Монтгомери в телеграмме – особенно после столь долгого отсутствия каких-либо известий о ней – всколыхнуло в нем прежние чувства. Он горел как в лихорадке.

– Мне надо подумать, – бросил он темноглазой Джет. Терпкий запах ее духов вызывал у него тошноту. – И мне нужно собрать вещи. Утром я уезжаю.

– Но сейчас еще рано – нет и восьми. Да и льет как из ведра. Ты же не можешь заставить меня добираться до города в такую погоду!

Брин стремительно приблизился к кровати и наотмашь ударил Джет по лицу. Она вскрикнула и повалилась на пол.

– Не смей указывать мне, что я могу или не могу, ты, дешевая шлюха! – Его голос звучал, как удар гонга. – Я сказал, убирайся! Немедленно. И если я позову тебя через час, ты прибежишь. Придешь пешком, если я велю. Ты слышишь?

Джет всхлипнула, на ее щеке расплылось огромное красное пятно, густо накрашенное лицо приобрело испуганное выражение. Брин схватил ее за руку и вытолкал из спальни, а потом швырнул ей вслед одежду.

Его сжигало нетерпение. Он по горло сыт и Джет, и ей подобными. Ему нужна только эта хрупкая чертовка, с ее высокомерием и изумрудными глазами, в которых можно утонуть. Брину до боли захотелось увидеть, как лицо Джулианы Монтгомери исказит тот же страх, что и лицо Джет. Ему захотелось уложить ее в свою постель и заставить ее делать то, что прикажет он.

И он уложит ее в свою постель – именно там ей и место. Если этот дурак Люциус Дейн не лжет, если он спьяну что-либо не напутал, она очень скоро окажется в его власти.

«Это видение или сон», – думала Джулиана. Она лежала в высокой траве рядом с Коулом и любовалась белым мустангом, который щипал траву вдоль берега речки и охранял своих кобыл.

– Он великолепен, – выдохнула она, не в силах отвести взгляд от белоснежного животного, казавшегося призраком в бледном утреннем свете.

Позади мустанга высилась Орлиная гора, а дальше, над порослью осины и кустарника, поднимались небольшие скальные выступы. Вдоль речки росли можжевельник и сосны.

Мустанги мирно паслись на открытой лужайке под опаловым небом. Ветер дул с севера, поэтому животные еще не учуяли человека. Джулиана и Коул не двигались, наблюдая за кобылами с косматыми гривами и жеребцом, зорко следившим за ними.

За завтраком между ними ощущалась некоторая неловкость, но потом Коул предложил Джулиане отправиться на прогулку верхом и показать ей другие достопримечательности и красоты этого укромного уголка под названием «Огненная гора». Дикая и величественная природа успокоила обоих и соединила их невидимой нитью благоговейного восторга. Джулиана не знала, куда направляется Коул и почему он выбирает то одну тропу, то другую, пока они не добрались до этого места. Им пришлось оставить лошадей в лощине и подниматься сюда пешком.

Они заговорили только тогда, когда появился табун, и искренне восхищались гордыми и непокорными животными, которые обитали в долинах, на крутых холмах и в глубоких каньонах «Огненной горы». При виде этих смелых и дерзких созданий в душе Джулианы что-то дрогнуло. Она не сомневалась, что Коул, при всей своей суровости, чувствует то же самое. Его глаза блестели, а лицо светилось радостью, когда он смотрел на табун. Увлеченность, с которой оба наблюдали за мустангами, избавила их от остатков неловкости. Джулиана согласилась бы лежать здесь, в этом сказочном уголке, целую вечность, бок о бок с Коулом, и любоваться дикими лошадьми.

Неожиданно ветер переменился, и жеребец учуял их запах. Он мгновенно вскинул голову и сердито фыркнул. Увидев людей на другой стороне речки, он поскакал вперед и остановился у кромки воды. Сначала он замотал головой, потом в ярости забил копытом, а затем встал на дыбы. Ветер трепал его серебристую гриву.

– Прощай, дружище, – еле слышно произнес Коул.

Будто услышав его слова, жеребец заржал, предупреждая кобыл об опасности. Те вскинули головы и почти одновременно сорвались с места. Табун поскакал в сторону Орлиной горы, к сулившим безопасность глубоким каньонам.