– Не надо оформлять. Это так, подарок… Нам уже не надо. Мы выросли, – затараторила Танька и вытащила Веньку в коридор.

Из дверей детдома они вышли вместе. Теперь Веньке было неловко бежать впереди. Он совершенно потерялся, потому что надо было о чем-то говорить. О чем? От безысходности он, наверное, опять отмочил бы какой-нибудь номер, но перед ними вдруг непонятно откуда материализовался Антуан.

– Гуляем? – с усмешкой спросил он.

Венька хотел ему объяснить про книги и детский дом, но Танька выпалила:

– Гуляем! А что?

– Да так… И давно?

Венька снова открыл рот, чтобы все расставить по своим местам, но Осокина не дала.

– Давно, – процедила она, враждебно глядя на Антуана. – А что тебя не устраивает?

– Все устраивает. – Антуан пнул ногой поребрик тротуара. – Меня абсолютно все устраивает. Более того, я просто счастлив… за вас…

Осокина, схватив Веньку за рукав, потянула за собой вперед. Антуан остался стоять посреди тротуара.

Венька брел за Танькой, чувствуя, как над его головой сгущаются тучи очередных неприятностей.

– Испугался? – резко спросила Танька.

– Чего? – вздрогнул Венька.

– Не чего, а кого. Клюшева.

– Чего мне бояться? – вопросом на вопрос ответил Венька.

Тревога уже успела охватить весь его организм, но он был уверен, что как раз Клюшева не боится. Его смущало и тревожило что-то другое, непонятное, еще не изведанное и этой своей необъяснимостью пугающее.

– Не боишься? – переспросила Танька, остановившись и заглядывая Веньке в глаза. – А если даст в зубы?

– За что?

– Так, – улыбнулась Осокина. – Он найдет, за что.

– Ты думаешь, я не умею драться?

– Думаю, не умеешь.

– Мне просто не приходилось.

– Конечно, кто ж с тобой станет связываться!

– Что ты имеешь в виду?

– Сам знаешь.

Венька действительно знал. Но ему почему-то захотелось, чтобы Танька сказала все до конца, домучила его и добила. Все равно уж. Одно к одному.

– Ты-то что знаешь? – Венькин голос звенел и готов был вот-вот сорваться.

– А ты можешь не психовать? – взяла его же тональность Осокина. – Можешь… ну… как мужчина?

– А я кто? – крикнул Венька. – Ну, скажи свое любимое слово, скажи!

– Какое? – в ответ выкрикнула Танька.

– Такое! Скажи, что я… баба…

Но Осокина молчала. А через минуту сказала:

– Ты просто не такой, как все.

Венька поперхнулся. Зачем она это сказала? Кто ее научил? Он попятился от Таньки, потом развернулся и побежал прочь так быстро, что воздух загудел в ушах.

На следующий день идти в школу ему не хотелось. Танька его разгадала. Что теперь делать? Мерзко было ощущать себя «бабой», но быть «не таким, как все» еще хуже. Нытики и плаксы – в общем-то, довольно распространенное явление в школе. А вот «не такие» – это ужасно. Это клеймо: изгой, отщепенец и прочее, и прочее, и прочее.

И Венька не пошел бы в школу, если бы не Преображенская церковь. Сегодня был последний день сдачи работ на конкурс. И Венька решился. Аккуратно поставил свою поделку в большую коробку из-под печенья, которую выпросил в хлебном ларьке, и осторожно понес ее в школу.

Он понимал, что такая работа не может не понравиться, но все же произведенного эффекта не ожидал. Когда он поставил церковь на учительский стол, класс во главе с Маргаритой Ивановной некоторое время в оцепенении молчал.

– Вень, – наконец выдохнула Маргарита Ивановна, – неужели это ты сам сделал?

Венька хотел рассказать, как ему помогал папа, но тишину разорвал громкий голос Винта:

– Конечно, сам! Я видел! Он сначала из ватмана трубочки клеил, ну… как будто это бревна, а потом сруб собирал. Вот эта штука, – Пашка выскочил из-за парты и ткнул пальцем в церковь, – называется «бочка», а вот это – «венец». Он мне все рассказывал. Он по книге «Русский Север» делал. Так что тут все тютелька в тютельку! Я-то знаю!

– Подожди, Винтуев, не мельтеши! – остановила его Маргарита Ивановна. – Веня нам все сам расскажет, ведь правда? – И первый раз за все время их знакомства учительница посмотрела на Веньку не с брезгливостью и жалостью, как обычно, а с восхищением.

– Да что рассказывать? – смутился Венька. – Пашка правильно сказал. Только я не все сам делал. Мне папа помогал.

– Да что там папа! – опять заверещал Винт. – Папа ему только крыльцо и помог сделать. А так Козлов все сам. Я видел! Верно я говорю, Венька?

Весь день прошел под знаком Преображенской церкви, то есть хорошо. Все Веньку хвалили, восхищались его работой, а Маргарита Ивановна сказала, что первое место в школьном конкурсе ему обеспечено, и попросила разрешения послать церковь на районную олимпиаду по истории. Венька, конечно, разрешил. Винт все время крутился возле него и явно не прочь был помириться, но Венька делал вид, что не замечает его намерений. Не из гордости, нет. И не потому что не хотел, а как раз наоборот – потому что очень этого хотел. Это было бы для него целым событием, и он должен был внутренне к нему подготовиться. Чтобы все произошло не с бухты-барахты. Пусть это случится завтра. Сегодня с него хватит и церкви…

После уроков за углом школы Веньку поджидал Антуан. Он загородил ему дорогу и сквозь зубы произнес:

– Оставь ее в покое, а то хуже будет.

Венька сначала решил, что Антуану не понравился его успех с церковью, а потом он вдруг догадался, что речь идет о Таньке.

– Что может быть хуже? – спросил он.

– Потом узнаешь.

– А сейчас можно?

– Сейчас еще рано. Ты ведь оставишь ее в покое, не так ли?

– А ты ее спросил?

– Это тебя не касается.

– Очень даже касается. – Венька сам не знал, зачем он так сказал. Какое ему дело до Осокиной? Конечно, это его не касается.

Антуан глянул куда-то вперед, поверх Венькиного плеча. Через несколько минут с ними поравнялась идущая из школы Аллочка Любимова. Она безразлично посмотрела на Веньку и с обожанием – на Антуана. Венька тут же, во спасение, попытался зацепиться взглядом за Аллочку: вот она – та, которая для него действительно важна. Но почему-то сегодня Аллочка не вызвала в нем обычного подъема чувств. Ее глаза показались ему маленькими, тусклыми и невыразительными.

Аллочка медленно прошла мимо. Может быть, ей казалось, что, чем медленнее она идет, тем больше вероятность того, что Антуан ее окликнет? Но тот даже не смотрел в ее сторону. Он молча и сосредоточенно ковырял кроссовкой подтаявший снег. Когда Любимова завернула за угол соседнего дома, Венька опять неожиданно для себя заметил Антуану:

– Может быть, тебе стоит посмотреть в сторону Любимовой?

Клюшев сплюнул, оценивающе оглядел Веньку с головы до ног, будто примериваясь, стоит ли обсуждать с ним такой щекотливый вопрос, и все же ответил:

– Я сам разберусь, в чью сторону мне смотреть. А тебя, Козлов, я предупреждаю: не нарывайся! Пожалеешь! – Он еще раз смачно сплюнул и пошел в сторону своего дома.

Венька остался стоять столбом возле школы, как вчера стоял Антуан возле детского дома на улице Десантников.

Таня

Она не знала, что ей еще предпринять. Козлов не давался ей, ускользал. Он явно пугался ее взглядов, отскакивал, как ужаленный, при любом ее неосторожном прикосновении. И, как назло, активизировались Антуан и Петя Комиссаров. Осокина постоянно нужна была им обоим. Антуан после встречи у детского дома к Тане не подходил, но смотрел на нее такими глазами, что ей делалось не по себе. Страшным взглядом он провожал и Козлова. Казалось, он чувствовал, что Тане вдруг стал интересен Венька, и, похоже, мириться с этим не собирался. Таня побаивалась, что он как-нибудь отлупит Козлова, но, как предотвратить драку, не знала.

Петя Комиссаров навязывался активно: по каждому пустяку звонил по телефону, приглашал гулять, каждый день пытался проводить ее из школы. Лена Прижняк давно перестала на это обижаться. Она уже воспринимала откровенное ухаживание Комиссарова за Таней как должное и даже начала давать подруге советы:

– Я на твоем месте как-нибудь обнадежила бы Комиссарова, а то что-то он совсем спал с лица. Прямо на себя не похож!

– Забери себе обратно своего Комиссарова, – хмуро отвечала Таня. – Он мне надоел и совершенно не нужен.

– Мне он, знаешь, теперь тоже не нужен.

– Да ну? – рассмеялась Таня. – А ведь, кажется, такая любовь была! Я хорошо помню, как ты рыдала у меня на плече и от расстройства не могла даже правильно куртку застегнуть.

– Да! – кивнула Лена. – Не спорю, было дело: я хотела отдать ему все самое чистое и нежное в моей душе, а он этого совершенно не оценил. Я ему – почти что признание в любви, а он что?

– Что?

– А он в кафетерии купил мне всего один молочный коктейль, а на мороженое денег пожалел.

– Так, может, у него их не было?

– Надо было накопить, если уж решил девушку в кафетерий сводить. И вообще, мне теперь Максим Петренко из 7-го «Б» нравится. У него такой хвостик прикольный, как у какого-нибудь представителя шоу-бизнеса. Прямо удивляюсь, как ему разрешают в таком виде ходить по школе!

– А кроме хвоста, тебе в нем что-нибудь нравится? – усмехнулась Таня.

– Пока ничего, но я же его еще совсем не знаю. У нас с ним все впереди. Я, знаешь, хочу для завязывания с ним серьезных отношений воспользоваться старым проверенным способом, если ты, конечно, не возражаешь.

– Это каким же?

– Тебе ведь не нужна та розовая анкета, которую тебе Вера купила?

– Не нужна…

– Так вот: я хочу там написать, что была бы очень рада собирать грибы вместе с Максом Петренко, и подкинуть ее ему. Будто бы я эту анкету потеряла. Он найдет, прочитает – и все: в моих руках, как миленький!

– Смешная ты, Ленка, там же написано, что ты без ума от Комиссарова.

– Ну и что! Я те листы вырву. Там еще чистых, то есть незаполненных, – полно.

– Но ведь с Комиссаровым тебе этот способ абсолютно не помог…