Большинство собеседований занимают от сорока пяти минут до одного часа, но мы просим вас выделить дополнительное время. По вашему почтовому адресу отправлена анкета-вопросник, просим подтвердить получение. Анкету необходимо направить нам не позднее семи дней до даты проведения вашего собеседования.

Примите наши поздравления!


Люси перечитала письмо дважды.

– Но… Откуда это у вас?

– Я спросил Кейт, как у вас дела с заявлением, и она сказала мне, что вы ждете собеседования, однако не хотите просить ее или Ганса о каких-либо одолжениях. Но раз уж меня в этом списке нет, я сделал пару звонков, чтобы узнать, на каком этапе находится ваше заявление. Я не выбивал вам собеседования. Просто сделал так, чтобы оно оказалось наверху стопки, вот и всё.

Люси порывисто обняла его.

– Спасибо. – У нее неожиданно выступили слезы. – Это очень важно для меня. Очень. – Она нахмурилась.

– В чем дело? Надеюсь, вы плачете от радости?

Кинкейд прижала ладони к глазам, чтобы стереть влагу.

– Мне кажется, у меня появились некоторые сомнения.

– И не думайте. Вы умнее большинства агентов, с кем мне довелось учиться в Квантико. У вас есть здравый смысл. И сострадание.

– Но я поддалась панике…

– Я ни разу не видел вас в панике. Никто этого не видел, а значит, вы справились со своим страхом. Мы все порой чего-то боимся. ВВС научили меня контролировать свои эмоции, потому что солдаты должны уметь делать это, чтобы выжить. Контролируемый страх делает нас умнее.

Ной поколебался, затем добавил:

– Я скептически отнесся к вам при первой встрече. Я знал о вашем прошлом и считал, что вам не место в ФБР. Эбигейл говорила мне не судить о вас, пока мы не познакомимся, но я ничего не мог с собой поделать. Предубеждения и поспешные выводы – бич нашей профессии. Должен признать, вы оказались совсем не такой, как я ожидал, и я вдруг понял, что нам в Бюро нужно больше таких, как вы.

Люси сделала глубокий вдох, чувствуя прилив радости от теплых слов Ноя, и широко улыбнулась:

– Спасибо.

* * *

Спустя десять минут Люси уже была в банке, в небольшой комнатке перед открытой сейфовой ячейкой Мика Мэллори. Там покоилась антикварная оловянная шкатулка, покрытая искусным резным орнаментом, в канавках которого скопилась, казалось, вековая грязь.

Кинкейд не хотела прикасаться к ней. Она смотрела на нее так долго, что менеджер банка зашел проверить, всё ли в порядке. Люси лишь кивнула, и после того, как он ушел, женщина затаила дыхание и приоткрыла крышку.

Ювелирные украшения в шкатулке лежали в полном беспорядке, цепочки и жемчужные нитки спутались. Лишь одна маленькая белая коробочка лежала словно отдельно от всего остального.

Она достала маленькую коробочку и отложила ее в сторону, вдруг осознав, что тяжело дышит. Ничто здесь не причинит ей вреда. Люси увидела свое кольцо – то самое, какое Адам Скотт снял с ее пальца. Она испытала ярость. Впрочем, кольцо было ей не нужно.

Но что, если б она умерла тогда? Захотели бы родители получить его? О чем бы оно им напоминало – о ее жизни или о смерти? Она не могла принять это решение. И не собиралась принимать его за других.

Люси уже собиралась вернуть белую коробочку обратно в шкатулку и закрыть ее, собиралась сказать Ною, что Бюро нужно связаться с семьями и спросить, хотят ли они получить данные предметы. Но любопытство оказалось сильнее – нужно узнать, что скрывается в белой коробочке. Скотт считал, что эта вещь важнее других. Особенная. Почему?

Внутри Люси обнаружила золотой медальон. Она не слишком хорошо разбиралась в ювелирных изделиях, но драгоценность показалась ей не фальшивой.

Кинкейд достала медальон из коробочки и поднесла к глазам. Он несколько потускнел и требовал чистки, но на его передней панели четко просматривалась гравировка в виде трех букв. МЕП.

Люси почувствовала, как кровь застыла в ее жилах.

Она открыла медальон, чтобы проверить свою догадку, хотя и не сомневалась в том, что права.

Теперь все стало ясно. Хуже того, Мэллори знал, что женщина обязательно узнает этот предмет. Он заставил ее сделать этот невозможный выбор.

Больше всего Люси хотела повернуть время вспять и никогда не открывать чертову шкатулку.

* * *

Шон не спросил Люси, зачем ей вдруг потребовалось ехать в Сенат США в понедельник после обеда. Он просто отвез ее туда. И даже не решился возразить, когда она сказала ему, что должна отправиться в здание в одиночку, хотя и позволила ему проводить ее до входа.

– Пожалуйста, подожди здесь, – попросила Люси, когда они прошли через рамку металлоискателя.

– Я не сдвинусь с места, пока ты не вернешься. Делай то, что считаешь нужным, но я буду здесь.

Люси благодарно поцеловала его, развернулась и отправилась к лифтам, опираясь на одиночный костыль.

Она вошла в просторный офис сенатора Пакстона под удивленный возглас Энн Линкольн, его секретаря:

– Люси! Что стряслось?

– Вот такая уж я недотепа, – ответила Люси, отказавшись объяснять, что произошло на прошлой неделе. – У меня назначена встреча с сенатором.

– Мистер Пакстон все еще в зале заседаний…

– Он сказал, что поднимется, как только я буду здесь. Можно, я подожду в его кабинете?

– Минутку, – ответила Энн, – я позвоню ему.

Люси бросила взгляд на картины на стенах. Сенатор Пакстон подписывает Закон Джесси, мать Джесси у его плеча. Сенатор на митинге по поддержке законодательства в пользу увеличения тюремных сроков для насильников над детьми. Сенатор на похоронах своей дочери, ее портрет на фоне.

Моника Пакстон была очень похожа на Люси. Кинкейд всегда знала, что похожа на погибшую дочь сенатора, и подозревала, что именно в этом кроется его привязанность к ней и его безграничная помощь на протяжении последних лет.

Но теперь, быть может, появились новые причины всему этому…

Энн позвонила по телекому:

– Джонатан сказал, что ты можешь подождать в его кабинете. Он будет через пару минут.

– Спасибо.

Женщина вошла в кабинет и закрыла за собой дверь. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Может быть, она все-таки не годится для службы в ФБР?

Но тогда она никогда не сможет доказать, что за группой мстителей стоит сам сенатор Пакстон.

Люси поняла всю картину, стоило ей только увидеть тот медальон. Поняла столь активное участие сенатора в ФОМД. Его тесные взаимоотношения с Фрэн Бакли. Его личное богатство и то, как он им распоряжался.

Дочь сенатора Пакстона Моника стала первой жертвой Адама Скотта. Не было никакого совпадения в том, что Мэллори желал заполучить ту шкатулку, в которой хранился медальон Моники – подарок отца на шестнадцатилетие. Мик знал, что он хранится в шкатулке Адама Скотта.

Но все это косвенные улики, а Бакли и Мэллори ни словом не обмолвились о Пакстоне. Если только один из них не расколется (а Люси не сомневалась, что этого не произойдет), участие Пакстона в отмщении останется неподтвержденным слухом.

Люси все еще беспокоила одна фраза Мэллори, которую он произнес в разговоре с ней на этой неделе.

Я не сожалею об убийстве Мортона.

Интересный подбор слов. Ее подсознание сразу же обратило на это внимание, но до этого момента она не понимала важности этой фразы. Мэллори сказал, что убивал от имени других жертв, если не считать Мортона. Нет никаких сомнений в том, что он там был – все улики указывали на это, не говоря уже о его собственных показаниях, – и Ной сказал, что Мик подписал свои показания в отношении всех и каждого, кого он убил. Включая Мортона.

Но в этом случае он специально оговорился. Специально для нее.

Я не сожалею об убийстве Мортона.

Курок спустил не Мэллори. Парня заманили в округ Колумбия лишь для того, чтобы сам сенатор мог убить его.

Внезапно Люси осознала, что не хочет терять мистера Пакстона. Да, он поступил неправильно, но она не могла бросить это ему в лицо. Не могла сказать никому о том, что чувствовала в сердце. Что он убийца.

Она даже не могла ненавидеть его за это.

Люси быстро начеркала пару строк и оставила коробочку на его кресле, затем выбежала через боковую дверь, ведущую напрямую в вестибюль. Она не оглядывалась.

Сенатор Пакстон шагнул в свой офис:

– Люси, что за…

Он услышал щелчок замка боковой двери и нахмурился. Почти уже кинулся за ней, но заметил что-то на своем кресле.

Не веря своим глазам, мужчина взял в руки маленькую белую коробочку. Не может быть… Он открыл крышку и уставился невидящим взглядом на золотой медальон, едва разбирая его очертания за пеленой слез. Моника…

Мать Моники умерла от рака еще молодой, и Пакстону пришлось самому растить свою дочь. Ему далеко не все удавалось. Он любил ее больше собственной жизни, но был настолько занят своей карьерой, что никогда не уделял ей достаточного внимания. Не говоря уже о том, что не принимал участия в ее повседневной жизни. Он был удаленным отцом, причем настолько удаленным, что не знал о том, что Моника пересекала сотни миль каждые выходные, чтобы побыть со своим парнем – Адамом Скоттом.

Он любил ее всем сердцем, но не понимал, насколько она важна для него, пока девушка не исчезла в один ужасный день.

Многие годы Пакстон считал, что она сбежала, обвинял ее, затем себя. Хотел вернуть ее, чтобы умолять о прощении за все те огромные ошибки, что он совершил как ее отец. Но шесть лет назад сенатор узнал о том, что действительно случилось с его девочкой. Роджер Мортон предоставил эту информацию, вкупе с финансовыми данными, в обмен на снисхождение. Сенатор Пакстон поддержал его сделку со следствием, потому что должен был знать правду.

Правду о том, что она была мертва все то время, что он искал ее.

Он открыл медальон. Справа располагалась фотография Моники в день ее шестнадцатилетия. Широкая, светлая улыбка. Слева фотография Моники у него на руках в день ее рождения.