Жанна Даниленко - Люба

А Борька причитал:

— Папочка, ты ведь все можешь. Ты спасешь Ванечку. И не оставляйте меня одного. Я боюсь один, папочка.

— Ты не один, пойдем со мной. С Ванечкой все будет хорошо, ты не бойся. Ты уже большой мальчик, сильный, смелый. Ты уже вырос и стал храбрым. Ты кого или чего испугался?

— Я думал, что в доме чудовища.

— А теперь ты тоже так думаешь?

— Нет, когда ты со мной, мне не страшно. Я только за Ванечку боюсь. Папа, я его очень люблю.

Валентина издали наблюдала за всем происходящим. Она не знала, что у Борисова четверо детей. Валеру Корецкого она соблазнила еще год назад, он был ее постоянным любовником, хотя всерьез их отношения она не воспринимала. Только сейчас она поняла, что он очень похож на отца, только выше, немного тоньше. Как она раньше не догадалась? Наверно, ее сбили с толку разные фамилии. А так такие же волосы, те же темно-голубые, почти синие глаза, рот, нос. Он был очень похож, только моложе, глупее, без лоска — просто мальчишка. А девочка, пусть она еще не совсем оформилась, но какая фигура! А лицо! Просто мадонна. Волосы у нее темные, вьющиеся, как у Любы, а глаза синие, как у отца. Ванечку Валентина не разглядела, а вот младший копия мать. Значит, Люба — профессор Корецкая, ведущий хирург страны — мать четырех детей. Борисов — тиран! Нужно подумать, стоит ли продолжать за него бороться? Он не подарок, при всем его положении и деньгах. И еще стоит понять, чьи же это деньги? Его или Любы? Может, остаться с сыном? Тогда она хоть что-то получит. Но позволят ли ему родители? Да и захочет ли сам? Да, она сглупила, надо было выяснить, кто есть кто в этой семейке, а потом разрабатывать план, а так она влипла. Девочка-истеричка будет плести интриги, а Борисов слишком любит детей. Это очевидно. Что же ей теперь делать?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ванечка после операции лежал в отделении реанимации. Саша и Люба сидели рядом с ним.

Мысли. Люба

Я смотрела на сына. Бледный тоненький мой мальчик еще не отошел от наркоза. Я держала его холодную ручку в своей, стараясь согреть. Его вторую ладошку держал Саша. Мы оба молчали у постели сына. О чем мы думали, было ясно. Только о нем, о нашем мальчике, и его неутешительном диагнозе. Федя сделал все, я знала это. Да при чем тут Федя! В болезни Ванечки виновата я и только я. Я искалечила его, спасая других. Зачем? Он важнее, он все, что у меня есть — мой единственный сын. Единственный? Как я могла подумать так? У меня их трое, даже четверо, и еще дочка. Просто они все единственные. Но у них все хорошо, а вот Ванечка! Почему же рука не теплеет, а вторая… Саша ее недостаточно греет. Я подняла глаза на мужа. В этот момент и он посмотрел на меня. Он плачет! Я ужаснулась. Слезы катились из его синих прекрасных глаз. "Счастливый, — пронеслось в голове, — ты можешь плакать, а я нет". Я как будто умерла. Вот почему я не могу согреть ручку сына, у меня у самой руки ледяные. Я отпустила Ваню, встала и обошла кровать. Наклонилась и дотронулась до той ладошки, которую держал Саша. Она была теплой. Он молча накрыл наши с Ванечкой руки своими. Теплые, даже горячие ладони. Я не отстранилась. Он встал и прижал меня к себе. Я понимала, что больше этого не будет, сегодня и все. У МЕНЯ БОЛЬШЕ НЕТ МУЖА! Только очень было нужно его тепло. Чтобы было на кого опереться. Чтобы не захлебнуться чувством собственной вины. Вот почему Бог не дал мне возможность больше иметь детей. Потому что я недостойна их. Потому что я плохая мать. Я вообще не мать. Я сама сделала такое с сыном. Саша гладил меня по голове и держал в своих сильных руках. Его слезы капали мне на щеки и наконец смешались с моими. Он увидел, что я наконец заплакала, и отпустил меня.

— Папа, — раздался слабый голос сына.

Саша бросился к нему и снова схватил его за руку. А я так и стояла и смотрела на моих мужчин, самых дорогих и любимых. И где-то глубоко-глубоко внутри появился очажок тепла, я задрожала от контраста тепла и холода внутри меня, зубы стучали, и все вокруг исчезло.

Открыв глаза, я увидела его. Мы так и смотрели глаза в глаза. Он помог мне встать с кушетки. Не знаю, как я на ней оказалась. Подвел к кровати сына. Ванечка был такой же бледный, но он улыбался. Я на коленях целовала его ручки и молилась вслух. Медсестра открыла дверь палаты, но Саша жестом попросил ее уйти. А потом вышел сам, оставив нас с сыном наедине с Богом…

Следующий день

Операция прошла успешно. Насколько успешной может быть такая операция. Как они пропустили гидронефроз? Даже не подумали. Надо было больше внимания уделять детям, а не чужим людям на работе. Люба не смотрела в сторону Саши, только на ребенка.

— Люба, нам надо поговорить.

— О чем и зачем? Саша, тут не о чем говорить. Ты подписал ее заявление на увольнение?

— Нет, она его не приносила. Люба, я не хотел…

Она рассмеялась.

— Саша, ты знаешь, когда мне было шесть лет, отец привел очередную женщину. Он просил меня не выходить из моей комнаты, когда он приходит не один. Я всегда очень скучала по нему, у меня больше никого не было, и я его очень любила. Отец зашел ко мне в комнату и в качестве оправдания объяснил, что каждому мужчине нужна женщина, хотя бы на час в день. Он просил меня не расстраиваться, говорил, что они все временные и проходящие. Я его поняла и проревела всю ночь. Я очень боялась, что я тоже буду нужна только на час в день. Саша, помнишь, как сказал Овод? «Я верил в Вас как в Бога, а Вы лгали мне всю жизнь». Не оправдывайся, не говори ничего, я должна просто все пережить, я не прощу тебя, даже не надейся, но с ней ты не будешь. У нас дети. Это твои дети. Может быть, их меньше, чем ты хотел, но, извини, разрешение на гистерэктомию дал ты сам. Мое мнение тогда никого не интересовало… Саша, мне больно, очень больно, но я переживу. Все хуже с Мариной, я не знаю, как она это переживет, но ей тоже нужен отец. Кроме того, мы с тобой являемся руководством института, это то, что нами создано, функционирует и процветает. У нас работают сотни людей. Мы не можем их подвести из-за твоих сексуальных игр. Думай, принимай решение. Делай так, как тебе говорит совесть. Ты еще хочешь со мной говорить?

— Хочу, очень хочу. Я хочу, чтобы ты меня простила. Я не хочу терять тебя. Люба, в моих отношениях с тобой ничего не менялось, мы оба были очень заняты, нам не хватало времени друг для друга, просто мне было как-то одиноко. А она так похожа на тебя, я даже сам не понял, как все получилось.

— Не смешно. Саша, разве ты не понял? Для всех между нами ничего не изменилось. Но простить тебя я не могу. Я не буду спать с тобой, ты мне больше не муж. Но мы будем жить в одной квартире и ложиться в одну постель, чтобы никто из детей не подумал, что что-то не так.

— Люба!

Ванечка открыл глаза. Он был спокоен, с ним были мама и папа. В комнате ожидания сидели Валера, Марина и Боря. Марина уже не плакала. Валера пытался объяснить ей, что мужчины не однолюбы, что простое сиюминутное половое влечение могло привести к сексу с другой. Что женщины все время пытаются соблазнить отца, потому что он очень красив. Что ничего особенного не произошло. Что отец любит по-настоящему только маму. Марина слушала его с безразличием. Она потеряла кумира. Борька спал, свернувшись калачиком на кушетке.

***

Прошли сутки, Ванечка явно шел на поправку. Саша и Люба сидели с ним по очереди. Надо было работать. Люба не оперировала, но административная работа никуда не делась. Люба снова стала курить, и курила очень много. Валера отвел Борьку домой и остался с ним там, нужно было отводить его в школу, кормить, делать уроки. Марина старалась подольше быть с Ванечкой. Она ему все рассказала про отца. Марина была твердо уверенна, что родители разведутся. Что такой отец им не нужен. Ванечка очень переживал и не хотел терять ни маму, ни папу. Он лежал и думал, что можно сделать, как все исправить.

Прошла неделя. Саша и Люба дежурили около Ванечки по очереди, через ночь. Днем с ним были Марина или Валера, тоже по очереди.

Мысли. Саша

Ваня спал. Милый оловянный солдатик. Я просто поражался его стойкости и жизнелюбию. Все эти дни мы говорили с ним. Наверно, за всю его жизнь мы столько не говорили. Жалко, что только в такие экстремальные моменты начинаешь анализировать, понимать и сожалеть, что был не прав, что не успел, что не понял или не захотел понять. Мой сын потрясающий человек, очень умный и не по годам мудрый. Интересно, в кого? В меня или в Любу? Люба мне все высказала. Правильно, как всегда толково и то, что должна была сказать. Ее слова ранили душу, как тот кнут, которым отчим избивал меня. Я чувствовал физическую боль от ее слов. Нет, не от ее слов, а от того, что я сделал с ней, с нами, с собой. Что же чувствует она? Ненавидит ли она меня, как ей положено? Или любит, несмотря ни на что? Я оказался много ничтожней и слабее ее. Она единственная необходимая мне в жизни женщина. Любопытно, что о Валентине я даже не вспоминал до сегодняшнего утра. А утром меня вызвала Татьяна, сказала, что меня ждут в приемной, и она очень бы не хотела, чтобы с этим человеком столкнулась моя жена. Татьяна открыто высказывала свое разочарование мной. Как бы она себя вела, если бы я ее взял в любовницы? Как бы она вела себя тогда? Я улыбнулся сам себе, поцеловал Ваньку, обещав скоро вернуться, и пошел в приемную. Валентина была шикарна. Одета с иголочки, подчеркивая все достоинства фигуры, причем стараясь показать, в чем она лучше Любы. Неужели я велся на эти дешевые уловки? Моя Люба цельная и искренняя, а эта фальшива до мозга костей. Чем она меня привлекала? Я жестом пригласил ее в кабинет, вспомнив о манерах, отодвинул стул и предложил сесть. Сам прошел к своему креслу. Удобно устроившись, я поднял на нее глаза. Она сидела нога на ногу, обнажив коленки и часть бедра. Неужели эта женщина возбуждала меня? Она и сейчас пыталась быть обольстительной, но я ничего не чувствовал кроме брезгливости.