— Любовь Александровна, раз уж мы работаем вместе, давайте дружить.

— Давайте. Как?

— Я понимаю, что моя лаборатория призвана продолжить дело вашего отца.

— Вы хотите рукописи?

— Да, а что?

— Увы. У моего отца есть сын. Рукописи принадлежат ему.

— Он врач?

— Биохимик.

— Почему вы его не поставили во главе лаборатории?

— Он в Гарварде.

— Если честно, я шел к вам с надеждой.

— Облом.

— Вы мне не нравитесь. Я не думал, что буду работать с такой, как вы.

— Увольняйтесь или играйте по моим правилам. А у меня они не так уж нереальны. От вас требуется профессионализм и все.

— Меня рекомендовал министр, он мой хороший знакомый.

— Поговорите с ним обо мне и примите мои условия.

— Так самоуверенна?

— Я уверенна в себе, в коллегах, в работе. Я не привыкла сомневаться.

— Не слишком ли молода?

— Да нет, была и моложе. Я в теме с двенадцати лет. Стаж уже приличный.

— Типа гений, как говорите вы, молодежь?

— Типа, как говорят профессора биохимики. Я хочу почитать ваши работы, принесите мне в четверг публикации, можно копии, можно электронную версию.

— Не много на себя берешь, девочка? Или это послеродовые заскоки? А может, Борисов на тебе женился и сделал ребенка ради работ твоего отца?

— Четырех детей сделал, однако. И он был лучшим учеником моего отца. У него есть доступ к его наследию. Еще вопросы? Или разойдемся?

— Будем работать, а дальше жизнь разведет.


Уже закончилась среда. Завтра приедет Саша. Я не оперировала, сидела на приеме, консультировала, сделала обход во всех отделениях. Вечер выдался тоскливый, я даже никак не могла уснуть. Одна в этой огромной-преогромной кровати. Взяла к себе сына, долго смотрела на моего кукольного мальчика. Такой яркий, хорошенький, с темными волосиками, длинными черными ресничками, алым ротиком и бледной, матовой кожей. Глядя на маленького сына, задумалась о Валере. Ему пятнадцать. Рост сто девяносто три сантиметра, он выше Саши. Очаровательный блондин, была бы я девушкой, влюбилась бы, а вот Сережа невысокий, всего метр семьдесят восемь. Немного полноват, накачанный, все-таки танцами они с Мариной занимаются не первый год. Поддержки он делает идеально. Носит мою дочь на руках в прямом смысле. Маринка балованная, но уже есть в ней женщина. Крутит Сережкой, как может, а он крутится, ни в чем ей не отказывает. Он уже мужчина, как бы не вышло у них чего. Нет, она маленькая, всего девять, хотя развита не по годам. Но он мне обещал, мы с ним серьезно поговорили. Он посмеялся, потому что на эту тему с ним уже говорил Саша. С дочерью тоже пыталась говорить. Она не стесняется его, может зайти к ним в комнату в одних трусиках. Я объясняла ей, что они уже не дети, что надо вести себя по-другому и не провоцировать Сережу. Она не понимает, почему вчера это было нормально, а сегодня стыдно. Так, в раздумьях, я провалилась в сон под милое сопение сына. Проснулась и не поняла от чего, оказывается, приехал Саша, поцеловал меня.

— Привет.

— Привет, родная. Смотрю, ты с мужчиной.

Я встала и увидела, что мы с Борей устроились поперек кровати. Саша положил сына в манеж и лег со мной рядом.

— Все хорошо? — спросил он, целуя мои волосы.

— У меня к тебе куча вопросов.

— Отвечу на все, только на рабочие на работе, а все что о нас, хоть сейчас.

— Тогда о нас. Ты смирился?

— С чем?

— С тем, что Боря наш последний сын.

— У меня нет выбора. Нет, Люба, я не смирился. Мне трудно это пережить, но я все равно люблю тебя. Одно другого не касается. У нас пятеро детей с Сережей. Все хорошо. Я хотел еще девочку, но хотеть уже не приходится. Я рад, что ты со мной. Я счастлив, что ты жива. Что еще ты хочешь услышать?

— Саша, ты меня не бросишь?

— Да разве ж тебя бросишь?

— Что, я такая прилипучая?

— Не то слово. Родная, я приехал на двенадцать часов раньше, чтобы увидеть тебя. А ты мне «бросишь-не бросишь»? Давай спать. Я так мечтал обнять тебя. Иди ко мне.


Я проснулась оттого, что плакал Боря, мне было сложно выпутаться из крепких объятий мужа и не разбудить его. Я встала, взяла на руки сына и отправилась на кухню разводить смесь. На душе было непонятно. С одной стороны, я знала, что он любит меня, нас. Но я боялась. Слишком уж он любит владеть всем, все должно быть только по его. Он хотел еще дочь. Он всегда добивался того, что хотел. А я больше не могу иметь детей. И выхода я не вижу. Я допускаю мысль, что рано или поздно он станет искать и встретит другую женщину. Хоть бы я умерла к этому времени. Нет меня без него, он мой смысл жизни. Сначала он, а потом дети. Я почувствовала его объятия. Боже, как хорошо!

— Не думай о глупостях, — произнес он, как бы прочтя мои мысли. — Люба, для меня важна ты и только ты. Неужели ты мне не доверяешь?

— Доверяю, Саша, просто боюсь.

— Родная, у нас есть дети, у нас большая семья и много работы. Кстати, Федор прекрасный зам, с ним удобно работать, он понимает, что я от него хочу до того, как я скажу об этом. Это твоя заслуга. Это ты увидела и разглядела его.

— А ты?

— Я ревновал, видел только достойного соперника.

— Глупый.

— Знаю. Но и теперь ревную, но уже не так. Федор — достойный человек. А тебя я никому не отдам. Все, передай Борьку Ангелине, попрощайся с детьми и пойдем на работу. Я там двух завлабов взял. Юрий Степанович вроде ничего, а вот зав биохимией — премерзкий мужичонка. Гнида, короче. Но он — часть большой игры. Мне его министр навязал, я согласился работать с ним полгода, затем его заберут в министерство. Там гнид любят, а я возьму одну женщину. Я тебя с ней познакомлю. Твое мнение будет решающим.

Мы шли на работу вместе пешком, потому что вчера у мужа был банкет, и он пил, болтали, как будто видели друг друга в первый раз, смущались. Я держала его за руку, и он периодически сжимал мою ладонь. В приемной, перед тем как разойтись по кабинетам, он прижал меня к стенке и впился в мои губы. Я ответила на поцелуй, получая невероятное наслаждение. Нас прервала Татьяна, появившаяся из дверей лифта.

— Доброе утро, господа. А можно не в приемной? Вы бы хоть в один из своих кабинетов зашли, закройтесь и делайте, что хотите. И прерывать никто не будет. Ведете себя как подростки, право.

Я почувствовала, как краска заливает мое лицо, но Саша не растерялся, схватил меня на руки.

— Татьяна, откройте кабинет Любовь Александровны, и нас еще нет. Начальство задерживается, так всем и говорите.

Она открыла двери. Саша положил меня на диван и запер дверь на задвижку. Затем снял мои шпильки, стянул колготки, а дальше произошло то, что детям до шестнадцати знать не положено.

Я была счастлива, это случилось впервые после рождения Борьки. Я подождала, пока он вышел из душа.

— Спасибо, муж.

— Пожалуйста, жена. А ты реагируешь так же, как и раньше, прости, я сомневался, боялся как-то. Простишь?

— При одном условии, — я рассмеялась, — если будешь так делать каждый день.

Он тоже рассмеялся в ответ. Я приняла душ, надела пижаму и ушла в хирургию. Сегодня я оперировала.


Я снова начала курить


Я работаю уже четыре месяца. Все хорошо на работе, и у меня замечательная семья, самый красивый и умный муж на всем белом свете, дети, это наше с ним произведение искусства. Во-первых, все как один похожи на него. Даже младший Боренька — обладатель черных глаз и волос. Да, они у него черные, но папины. Я рада, потому что дети красивые. Бореньке уже семь месяцев. Крупный, тяжелый, толстый ребенок. Няня у нас замечательная, только перекармливает его, а так цены ей нет. На работе тоже порядок. Я оперирую сколько и кого хочу, беру самые сложные случаи, у меня есть аспиранты и даже один докторант. С коллегами отношения нормальные. Этот противный Максим Николаевич перевелся в министерство и оттуда попытался руководить Сашей. Как он был не прав! Саше хватило его присутствия в институте, я видела, что он терпит из последних сил. Он выдержал, он игрок по природе и может терпением многого добиться. Но вот власти над собой он не терпит. Хорошо, что у нас частное учреждение, а то не представляю, как бы мой муж должен был перед кем-то отчитываться. А так он лишь ставит в известность министерство, и на этом их общение заканчивается. Его уважали, с его мнением считались, его звали на консультации другие директора медицинских и исследовательских институтов. Он был величиной по праву, и я понимала его как ученного, которому не было равных, и как человека, с которым прошла уже длинный путь. Вот так я не могу не восторгаться собственным мужем. Мой внутренний покой изменил один случай. Даже не один, но начну все по порядку.

Утро выдалось морозным, меня знобило. Пришлось горло забрызгать каметоном и выпить горячего чаю. А я хотела кофе, но что поделать. Решив, что кофе получу на работе, я отправилась в институт. Саша уехал пораньше, а у меня, как всегда, домашние дела. Посмотрев дневники моих учеников и расписавшись за много недель, я пешком дошла до института. Татьяна была учтива и приветлива, что означало, что у моего мужа в кабинете очередная хорошенькая посетительница. Татьяна таких посетительниц переносила гораздо хуже, чем я. Она же пыталась сделать мне что-нибудь приятное, чтобы я не расстраивалась. Если бы я реагировала на всех женщин, что заглядывались на моего мужа, то уже давно бы повесилась. Он личность публичная, много с кем контактирует. А может, я не реагировала потому, что я все-таки жена, человек, имеющий на него права по закону, а она лишь секретарша, грезящая о своем начальнике. Она действительно его любила, столько лет. Без всякой надежды на взаимность. Она не пыталась устроить свою жизнь, она прилепилась к нам и стала невероятно необходимой. Она умело организовала нашу с Сашей работу, она помнила о всех встречах, занималась корреспонденцией, распорядком дня, даже нашей едой на работе. И она всегда организовывала время для нашего личного общения. Она знала, что ему необходимо оставаться со мной наедине, иногда просто поговорить, а иногда и заняться любовью. Это снимало напряжение, давало разрядку и возможность поддерживать работоспособность. При всей своей любви к моему мужу, она уважала меня и никогда не показывала предпочтений. И то, что она сопереживала мне, когда, по ее мнению, я должна дико ревновать, я ценила в ней.