— Давай сюда, сам разберусь.

С этими словами Корецкий взял рукописи и потерял дар речи. Почерк дочери он не узнать не мог.

А он думал с кем она встречается. Вот он, стоит перед ним! Сказать ему? Что сказать? Что он, подлец, спит с его несовершеннолетней дочерью, что она беременна, что ему тяжело на это смотреть, что он не знает как ему быть, как ей помочь? Сказать, что она беременна? А кто его просил? Люба просила не лезть. И только что он сам говорил парню, что работа важнее личной жизни, то есть важнее его Любы? В груди появилось дикое чувство тяжести, воздуха не хватало.

Корецкий достал таблетки.

— Саша, иди работай. Потом поговорим.


Вечером отец удивительно вовремя пришел с работы. Любы не было дома. Корецкий понимал, что за дочерью надо было лучше присматривать, это все можно было предвидеть. А он в это время крутил роман с Катериной, родил в шестьдесят пять лет сына. На что он надеялся? На то, что девочка воспитана на литературной классике? Что она не посмеет влюбиться? Он забрал ее из Штатов из-за боязни наркотиков, но там хоть романов не было, а тут в Москве оставил на произвол судьбы. Так что виноват во всем он один. Надо было дочерью заниматься. И где, как она встретилась с Борисовым? Он снова взял таблетку нитроглицерина. Сердце давило и пекло.

Около девяти вечера в замке повернулся ключ. Люба вошла, сняла обувь, потянулась.

— Папа, ты дома? Ты чего это сегодня рано?

— Люба, ты ела? Дома шаром покати, ты совсем не готовишь.

— Папа, прости, сейчас что-нибудь соображу. Ты дома все равно не живешь, а мне одной много ли надо. Я ела в кафе.

— Что, у Борисова такая большая зарплата, что он может тебя кормить в кафе? Или ты врешь?

Люба покраснела. Потом внимательно посмотрела на отца. «Откуда он все узнал?»

— Дочь, это ведь твоя затея? Он явно не знает, кто ты есть на самом деле. Зачем ты его обманула? Зачем сказала, что иногородняя? Люба, я не понял твоих игр. Он знает о ребенке или это для него тоже будет сюрпризом? Люба, о чем ты думаешь? Что собираешься делать? Какая у тебя гарантия, что он не отвернется от тебя, когда узнает правду? И что прикажете делать мне? Может, мне в суд на него подать за совращение малолетней? Сегодня я промолчал, я видел его статьи в твоем переводе. Мне трудно не узнать твой почерк. Люба, я старался дать тебе образование. Я старался сделать из тебя ученого, врача с большой буквы. Я думал, что после меня ты получишь клинику. Я готовил Борисова, я видел его целеустремленность, талант руководителя, характер, волю. Я видел в нем следующего директора. Я потратил годы жизни, чтобы вырастить из вас людей, вы моя надежда. Понимаешь, вы оба. И что я получил? Внука или внучку. Все? Это все, что вы оба смогли мне дать…

Корецкий перешел на крик.

— Люба, пойми, я не против внуков, но все должно быть вовремя. Я девять лет пытался из Сашки сделать человека, а он — подлец. У него защита в марте. Ему сейчас точно не до ребенка и не до тебя. А ты знаешь, какая у него зарплата? Он нищий, а ты привыкла к другому.

— Папа, прекрати. Не кричи. Давай я пожарю картошку. Потом ты выпьешь валериану, и мы спокойно все обсудим.

Люба взялась за чистку картошки. После ужина она спросила:

— Папа, ты хочешь, чтобы я избавилась от ребенка?

— Чего хочешь ты? Давай поговорим именно об этом.

— Пап, не сердись, я хочу родить своего сына. Я буду хорошей матерью, папа. Поверь, я знаю, какой должна быть настоящая мать. А еще я очень люблю его отца. Согласись, что это не преступление. Да, ты прав, всю эту кашу заварила я. Саша действительно не знает мою истинную фамилию. Я еще не решила, как буду выпутываться, но это моя проблема, папа. И о ребенке он тоже ничего не знает и почему-то не догадывается, это меня настораживает, ты же вон догадался. Папа, я счастлива с Сашей и не хочу пока ничего менять. Я подумаю обо всем позже и все решу. Неужели я хоть немного не могу побыть счастливой? Я все решу позже. Ладно, папа?

Люба разрыдалась. Отец обнял ее. В душе ему было ее очень жалко, да и внуку по большому счету он рад. Но он решил проявить твердость.

— Люба, двадцать пятого декабря тебе исполняется восемнадцать лет. Двадцать шестого декабря ты должна все рассказать Саше. Если ты этого не сделаешь, это сделаю я.


Было двадцать седьмое декабря. Саша встретил Любу после лекции. На улице стоял жуткий мороз. От пронизывающего холода не спасали никакие куртки, шапки и рукавицы.

— Куда пойдем? — спросил Саша. — Холодно очень.

— Пойдем сразу к тебе, — предложила Люба. — В такой мороз гулять не хочется, а я еще на лекции замерзла.

Они пошли в общежитие. Комендант встретила их ехидной улыбкой и как всегда предупредила:

— Борисов, гости только до девяти.

— В курсе, — ответил Саша.

Они поднялись к нему в комнату. Комендант позвонила Корецкому и сообщила, что Борисов с девушкой уже пришли.

Саша с Любой сначала пили чай с печеньем, больше у Саши ничего не было. Потом посмотрели новости по телевизору. В комнате тоже было холодно. Люба прижалась к Саше всем телом,

— Обними меня, — попросила она. — Саш, прости меня за все.

— За что, родная?

— За все. Саша, я обманывала тебя, мне так много надо тебе рассказать. Мне надо очень много тебе рассказать, но я боюсь, я не знаю как и я не хочу.

— Я знаю. Я до сих пор понятия не имею, кто ты на самом деле, но это не мешает мне любить тебя.

— Значит, простишь? Мне очень нужно, чтобы ты меня простил и ни о чем не спрашивал. Я обещала все тебе рассказать, но не буду, я хочу просто быть с тобой. Я счастлива, когда мы вместе, понимаешь? Я не хочу ничего менять. Если ты узнаешь правду, мы уже не сможем быть вместе.

— Люба, перестань, иди ко мне. Мы всегда будем вместе, кем бы ты ни была.

Они легли в постель. Молодость и любовь взяли верх, разговора не получилось. Они были счастливы и беззаботны, когда раздался стук в дверь. Саша встал, натянул джинсы. Любе он кинул свою рубашку.

— Надень и отвернись к стене, я сейчас. Кто? — спросил он

— Саша, это комендант, открой дверь.

— Я не один.

— Я знаю. Открой дверь, я проверю батарею и уйду. Снизу жалуются, что очень холодно. Меня не интересует твоя подруга.

Люба с головой залезла под одеяло. Саша открыл. На пороге рядом с комендантом стоял профессор Корецкий.

— Можно войти? — сказал он, отодвинул Сашу и вошел.

— Папа? Что ты здесь делаешь? — послышался голос Любы.

Саша обомлел. Он не мог двинуться с места. Голова кружилась, в глазах было темно. Кое-как он взял себя в руки и спросил:

— Александр Валерьевич, что здесь происходит?

— Ты у меня спрашиваешь? Это твоя комната, и насколько я понял, ты спишь с моей дочерью — Любовью Александровной Корецкой. Ты не знал? Я всегда думал, что знакомятся до секса, а не после. Кстати, двадцать пятого декабря, то есть позавчера, ей исполнилось восемнадцать лет. Этого ты тоже не знал? И про уголовную ответственность за совращение несовершеннолетних ты тоже не знал?

Корецкий распалялся. Саша никогда не видел его таким. Он стоял бледный и не мог ничего больше сказать. Мысли летели со страшной скоростью. Он понимал, насколько он глуп, он вспомнил девочку, на том далеком празднике, вот откуда были так знакомы ее черные глаза. Как можно было не догадаться? Он так часто видел ее во сне. Или он не хотел замечать очевидного?

Что теперь делать? Он прекрасно понимал, что сейчас он теряет все: Любу, работу, диссертацию, жилье в Москве. А еще его посадят. Вот, это все, чего он достиг. Ему казалось, что он летит в пропасть, вокруг темно, в ушах гул, а дна не видно. Он снова услышал голос Корецкого.

— Кстати, когда у твоей женщины была последняя менструация? Отвечай! Если ты как мужик — придурок, ответь как врач!

— Не было, — ответил Саша и тихо сел на стул. Он понял и это. Значит, она беременна, и это случилось сразу, срок — двенадцать-тринадцать недель. Ну почему он обо всем забыл?! Да, они не предохранялись, Саша боялся обидеть ее, она же об этом и не думала, а за ее месячными он просто не следил. Ему было хорошо с ней, он радовался каждой встрече и все, все остальное не имело значения. Любовь слепа.

— Скажи, может, до тебя у нее были другие мужчины? И ты считаешь, что ребенок не твой?

— Нет, у нее никого не было. Это мой ребенок. — Саша опустил голову.

— Папа, прекрати, я просила не лезть в мою жизнь. Занимайся своей. У тебя это очень хорошо получается. И не смей его трогать. Я виновата во всем, только я одна. Оставь нас в покое, я тебе сказала, что это мой ребенок, и я все решу сама, я его никому не навязываю. Ни тебе, ни ему. Что ты здесь устроил? Уходи.

Люба уже оделась. В этот момент она натянула пуховик, повернулась к Саше и сказала:

— Саша, прости меня, я все решу сама. Я не могла сказать кто я, но я тебя любила. Видишь, моя правда все изменила, я не хотела…

Она хлопнула дверью и ушла. Саша пришел в себя. Ступор прошел.

— Александр Валерьевич, мне нужно идти. Вы остаетесь?

— Да. Я буду ждать тебя здесь.

Саша накинул куртку на голое тело и побежал искать Любу.

Она стояла на набережной и смотрела на реку. Саша подошел сзади, обнял ее за плечи. Она резко повернулась, слезы катились по ее щекам.

— Саша, ты не волнуйся, у меня к тебе нет никаких претензий, я тебе не навязываю ребенка. Я уеду, скорее всего, обратно в Америку. Закончу образование там, я уже закончила четыре курса и была в интернатуре, но там была практика — дежурства девяносто-сто часов в неделю, а мне было всего пятнадцать, потом шестнадцать, я не выдержала, чтобы было легче, стала курить и употреблять стимуляторы, отец узнал, приехал и забрал меня. Но я училась на отлично и практика была на отлично. Они возьмут меня снова. Я буду работать, там в больницах есть ясли. Я смогу сама вырастить ребенка. С наркотиками все кончено давно, правда, я курю, но беременная курить не буду. Саша, прости, иди домой. Я сама, ладно? Я все сама. Ты не беспокойся. Иди, холодно очень, а ты не одет, замерзнешь, заболеешь. Теперь ты знаешь, кто я, но это все разрушило. Я же говорила. Видишь, как все кончилось. Прости. Я всегда буду помнить тебя.