— Ты куда нас притащила?

— Кто бы мог подумать, что тебе не все нравится в Петербурге. — съязвила я.

* * *

На этот раз сначала нам пришлось пообщаться с неприветливой прислугой. Бесцветная женщина лет сорока смерила взглядом наши дорогие платья, остановилась на островке белого пуха, что предательски выпал из какой-то нижней юбки и наотрез отказалась меня пропускать. Куда до нее охранникам ночных клубов.

— Голубушка, мы к хозяину. — я начала весьма себе дружелюбно. Даже улыбнулась. Вот моя прислуга ценит доброе отношение.

— Нету тут никого. — буркнули из-под платка. Поджала губы и намерена была отстаивать рубежи. Интересно, вдвоем мы сможем ее повалить? А если с разбега?

— А ты поищи. — дала ей какую-то мелочь.

Вот все проклятая воспитанность — нет бы вбежать в дом, покуда она ныряла в его глубины и получала наставления от жильца.

— Не велено пускать. — сообщили нам через несколько минут.

Неожиданно. Досадно. Но я его и в прошлом могла переупрямить, здорового, уж с калекой-то справлюсь. Огляделась, не нашла ничего подходящего и уселась прямо на крыльце. Платье все равно пострадало, а после этой поездки отдам девушкам своим на сувениры.

— Сообщи ему, что я тут останусь.

Громко сказала, чтобы во всех комнатах услышали. Женщина осуждающе покачала головой и скрылась в недрах дома не забыв запереть дверь.

Люська прошлась по округе, но вскоре вернулась — да, тут нам не Невский проспект, и даже не Английская набережная.

— Ксюха, а мы сюда зачем приехали? — с сомнением наблюдала она за моими маневрами.

— В гости. — желчно сообщила я.

— Но нас не ждут. В твоей книге про это особенно подробно прописано. — нашла, когда попрекать полезной литературой.

— Ждут, просто еще не созрели в этом признаться. — хотя бы верить в это я обязана.

Со стороны пустыря появился пьяный мужик, который исподлобья оглядел нас и прошел в сторону складов. Пару раз оглянулся, неприветливо разглядывая столь чужеродные объекты: Люська щеголяла в шикарном черном шелке, я в темно-красном сукне и бархате. На фоне грязи и покосившихся сараев это выглядит как авангардная фотосессия, но до них еще лет шестьдесят не додумаются. Неуютно тут.

Еще минут пятнадцать ожидания и попа начала ощутимо мерзнуть. Обидно будет застудить себе все ценное в попытке вернуть невозвратное. Эй, на корабле, что мы думаем?

— Ксюш, мы и в другой раз заедем, если надо. — заканючила Люся. — Мне еще вещи собирать. Я хотела с мамой съездить в это наше поместье.

Да кто бы сомневался-то?

— С каких это пор маму Димой зовут? — не успокаиваюсь я.

— Да хоть бы и с ним. — окрысилась сестра. — Ты тоже можешь поехать. Федя рад будет.

Да уж Федя больше остальных порадуется, полагаю. У него ожидается сюрприз года.

От складов давешнего мужика сопровождал еще один, и они споро направились в нашу сторону. Первые их сорок шагов я даже не отдавала в этом отчет, а потом стало слишком поздно. А ведь могла бы пистолет взять. Расслабилась вчера, а сейчас даже до извозчика не добежим. Их двое против нас двух — шансов нет.

- Глянь, какие барышни! Может знакомство сведем? — глумливо произнес новенький.

— Любезнейший, шли бы Вы по своим делам. — я попыталась оттеснить Люську к двери и чуть прикрыть собой. Вот опять подвергаю других людей опасности из-за своих порывов. Это карма плохая или дурь невыбиваемая?

— Так мы и пришли по своему делу. — усмехнулся лидер этой пары и протянул руку к моей сумочке.

Камень ему в лоб угодил небольшой, с кулак, зато с хорошей силой. Все же Хакас чему-то сестру уже научил. Мужик охнул, схватился за лицо и сквозь ладонь хлынула кровь.

— Дура, что ж ты делаешь! — заорал второй, оглядываясь по сторонам.

— Бежим! — шепнула я Люське, но тут дверь открылась и нас за шкирку буквально втащили внутрь. Следующим мы услышали выстрел в воздух и несостоявшиеся грабители сочли за лучшее скрыться.

— Спасибо. — я обернулась к мужчине, который в очередной раз спасает мою шкуру. Очень хотелось повиснуть на его шее и больше никогда не отпускать, но он аккуратно обошел меня вместе со всеми порывами, покачал головой и прихрамывая двинулся вглубь дома. Мы засеменили следом.

Люська быстро перестала сереть и теперь строила страшные рожицы, указывая на раскачивающуюся впереди спину. Я только приложила палец к губам.

— Михаил Борисович, позвольте представить Вам Людмилу Михайловну Шестакову, подающего надежды врача.

— Михаил Борисович? — На Люсином лбу отражалась титаническая работа ума.

Я кивнула и горько улыбнулась.

— Слухи о смерти моего жениха. — и тут я сделала паузу, покосившись на спину в жилете из овчины — оказались несколько преувеличенными.

— Надо же! — Сестра словно забыла, что только что едва избежала насилия и полностью включилась в происходящее. — Какой удивительно насыщенной жизнью Вы живете, Ксения Александровна.

Люся осторожно подошла к отвернувшемуся в угол хозяину.

— Вас не затруднит подойти к свету?

Свист, хрип, отрицательный жест.

«Уходите».

— Нет, мой дорогой, я год провела без Вас, и теперь видеться мы будем чаще.

Я нашла табуретку, поставила ее возле двери, чтобы остановить его в случае побега.

Люся с мягкой улыбкой, которую я в свой адрес от нее ни разу не видела, подвела Тюхтяева к окну, раскрыла занавески и углубилась в осмотр.

— Это давно?

— Триста пятьдесят восемь дней. — чеканю я.

Спина вздрагивает, а сестра хмыкает:

— Но кто считает!

Рассматривает его шею, горло, просит произнести хоть что-то, настороженно вслушивается в хрипы. Тонкие пальцы умело растягивают кожу, определяя глубину повреждений, нежно касаются наиболее травмированных мест. И пусть она моя сестра, пусть врач, но я почувствовала укол ревности. Слабенький, и я его стыжусь, но был.

— Разденьтесь, пожалуйста.

«Нѣтъ». И возмущенный взгляд в мою сторону.

— Она же врач, Михаил Борисович. — и я сейчас жалею, что не пошла медицинский.

Хрип становится булькающим и переходит в приступ кашля. Вот это меня смущает куда больше шрамов.

Пытаюсь помочь ему расстегнуть жилет, но мою руку отталкивают. Не знаю, что там на груди, но спина в общем-то прежняя. Люська ворчит, что без фонендоскопа она как без рук, осекается, извиняется.

— А с ногой что? — Он только машет культей. Люська пожимает плечами и поискав глазами полотенце вытирает руки платком.

— Михаил Борисович, когда Вам оказывали первую помощь, вряд ли заботились об эстетической стороне результата. Поэтому получилось то, что получилось. Но это не приговор, и кое-что, пусть и не все, исправить можно. Предупреждаю сразу — возможен риск воспалений, и это будет больно и долго. Очень долго и очень больно.

Нет, в рекламе ей не работать.

Мы вежливо прощаемся и уходим. Я замираю в дверном проеме, чтобы еще хоть немного посмотреть на поникшую спину в углу. И знаю, что он чувствует мой взгляд. Вопреки ожиданиям, кучер так и не сбежал даже после стрельбы.

* * *

Люська молчала минут пять.

— И что же я, по-твоему, могу сделать? — язвительно зашептала сестра, словно продолжая воображаемый диалог. — Ты бы еще попросила в пещере каменным топором операцию на мозге провести. Резать я его чем, пальцем буду? Мама набросала кое-какие инструменты с собой, но это капля в море. Шлифовку шрамов сделать нереально, ибо лазеров нет и не будет.

— Что конкретно тебе нужно? Напиши, зарисуй и я попробую найти тех, кто это сделает.

— Проще сказать, что мне не нужно.

— Люся…

— Год запущенной травмы. И я даже не догадываюсь, что у него с легкими. Фтизиатрия — это вообще не мое. Насчет ноги тоже интересно.

Молчу.

— Ты когда узнала? — она отвлекается от своих претензий и всматривается мне в лицо.

— Вчера. Позавчера догадалась, а ночью его нашла.

— Бедная моя. — Люська обнимает меня за плечи. — Он что, скрывал это от тебя, да? Ксюш, — она заглянула мне в глаза. — я постараюсь, но вернуть тебе то, что ты потеряла, не получится. Я не отращу ему руку, не сделаю новый глаз и не вставлю нормальные мозги вместо той херни, которой он думал.

Люся посопела и уже совсем другим тоном добавила.

— Ксюха, реанимации нет, антибиотиков кот наплакал, диагностику только на ощупь можно проводить. Шансы на то, что он просто переживет операцию — не очень. Там я бы за такое не бралась.

Подождала ответа, продолжила.

— Ксюх, он может умереть прямо на столе.

— Умрет — так могилка уже есть.

Некоторое время мы едем в молчании.

— Ты уже думала, что будешь делать дальше с ними? — уточнила Люся. — Нам ведь может и повезти, и он не только переживет операцию, но и оклемается. А потом твой немец узнает.

— Я стану решать все проблемы только в порядке возникновения.

* * *

— Михаил Борисович, Ваше нынешнее состояние — не приговор. — а он ходит по комнате уже не обращая на меня внимания. Навестила я Большую Охту во вторник уже увереннее, да и он привык к моему ворчанию. Сидит вон, газеты просматривает, пишет что-то.

— Не собираетесь же Вы вечно меня игнорировать!

«Хотя бы попытку-то мнѣ оставьте».

Смеюсь.

Дел полно, нужно столько еще находить, решать, договариваться, а я выйти не могу.

— Ну хотя бы рентген пройдите?

Берет чистый лист.

— Прошу, ради меня.

Молчит.

— Помните, Вы говорили, что стали моим вечным должником? А долги платежом красны.

«Для чего этотъ Вашъ ренгенъ?»

— Рентген — это картинка того, что у Вас под кожей. Можно сказать, весь Ваш внутренний костяной мир.