Можно, конечно, попросить Федьку тряхнуть стариной и выкопать еще одну могилку, но сдается мне это при любом исходе неудачный план.

Я марала лист за листом, собирая доводы за и против смерти моего Тюхтяева, но не могла прийти к окончательному выводу.

Что у нас за: собственно взрыв, моя одиночная госпитализация, могила на Большой Охте, крест, слова графа и реплики жандармов, раздербаненная квартира, новый чиновник в его кресле, ни единого признака жизни покойника за целый год, а ведь любил же. Неужели мог бросить просто так?

Против: газета. И упавшая свеча в вичужском храме, но уж это совсем за уши притянуто.

Любой судья адвоката с таким набором доказательств отправил бы переучиваться, но я сегодня без мантии, а верить так хочется. Страшно, но очень хочется.

И вот я хлещу виски как воду, отвлекшись лишь на Фрола. После нашей с Люсей ссоры и отъезда родственниц на квартиру, он чередовал визиты к нам по дням недели, и я зафрахтовала вторники, но этот он пропустил, поэтому заглянул в субботу.

— Фрол Матвеевич, как же я Вам рада! — бросилась на шею человеку, который никогда меня не предавал.

— Да что с Вами, Ксения Александровна? — он неловко гладил меня по спине.

— Я, наверное, с ума схожу, Фрол Матвеевич.

И рассказала ему обо всех своих подозрениях.

— Как-то слишком мудрено все. — проговорил он после долгой паузы.

— А давайте попробуем вдвоем порассуждать! — я ухватила Фрола, с тоской провожавшего накрытый стол взглядом и уволокла в кабинет.

— Но он же схоронен? — начал увещевать меня бывший начальник.

— Могила с его именем точно есть. Но я тот вечер по секундам расписала и не все сходится. То есть сходится, но я все равно не верю. И ведь каждый раз бывала у могилы и не чувствовала его, как раньше не догадалась?

Фрол погладил меня по голове, как утешают слабоумных.

— Так вот, Фрол Матвеевич, мне нужен Ваш взгляд, как человека незаинтересованного. В пять часов пополудни я вышла из дома. На углу встретились с экипажем Михаила Борисовича. Пересела бы к нему — не было бы беды. Всю дорогу мы… В общем я поклясться могу чем угодно, что это точно был он. У Усадьбы графа карета остановилась, и эта бомбистка бросила пакет. Тюхтяев накрыл его собой. После взрыва его тело не разорвалось на куски как рассказывают теперь — я помню, как обнимала его и голова точно оставалась на месте. Лицо, скорее всего, пострадало — крови было более чем… А еще я не встречала пока ни одного очевидца, видевшего тело в гробу. Граф теперь не в счет.

— Ксения Александровна, я все понимаю, с таким тяжело примириться. — начал было Фрол.

Переживает за меня. Я и зимой-то не очень хорошо выглядела, а сейчас немного покачалась на границе безумия, да и соскользнула на темную сторону. Там печеньки, месть и Тюхтяев.

Я громко стукнула о стол газетой.

— Да, это конечно, запросто не объяснишь. — Фрол и на свет газету рассматривал, и сравнивал тайнопись с блокнотом, который я вытащила по такому случаю.

— И как же они ухитрились это провернуть? Чтобы ни в одной больнице ни один служащий не проболтался? — недоумевала я. — Тюхтяев же знатный параноик, он свои болячки от начальства еще когда скрывал.

— Да и все видели, что тело увезли, а при такой беде счет на минуты идет. — внес свою лепту Фрол. Разговоры о трагедии гуляли по столице и после приезда купца, так что слухов он набрался куда поболее моего.

— На минуты. На секунды. — Я взвизгнула и бросилась целовать самого доверенного человека. — Родной мой, золотой Вы мой, точно! Они не возили его далеко. Они его вообще не увозили. Медицинская карета только меня забрала, а Тюхтяев оставался там. Все время он был в Усадьбе.

Во флигеле за Татищевской усадьбой на Моховой улице расположилась небольшая фармацевтическая лаборатория, поставившая на поток разработку новых медикаментов. Конкуренты кусают локти и не могут понять, отчего доктор Сутягин и его помощники безошибочно находят средства излечения самых разнообразных заболеваний. И как же так выходит, что львиную долю доходов от этих открытий получает граф Татищев, до прошлого лета вообще не замеченный в интересе к химии, а также, почему вдовствующая графиня Татищева стабильно получает треть от каждого контракта. Все это мы замыслили больше года назад, когда Тюхтяев упал на пороге моего дома с порезанным животом, а я попыталась его спасти подручными средствами. Так и пришлось легализовать зеленку, антибиотики и некоторые другие находки из справочника по фармации. После смерти Михаила Борисовича я несколько остыла к научной работе, да и Сутягин находил кучу отговорок, урезав наши встречи до минимума. Общались мы теперь записками, что, впрочем, не мешало научному прогрессу и моему финансовому процветанию.

Но это что же выходит — нас один врач лечил?! Пока я выбирала место для прыжка, чтоб наверняка, за белыми занавесками флигеля лежал мой любимый мужчина. Это на палату Тюхтяева я из окон смотрела. Каждый день я могла видеть его, а не обживать бездну. Ненавижу.

Сутягин, к тебе только что пришла жирная полярная лиса.

* * *

Договорившись с Фролом о планах на ближайшие часы, я отправилась по разным адресам. Все-таки кровожадность не главная черта моего характера, поэтому до неприятной процедуры я проведала еще пару догадок. Но квартирка в доходном доме на Васильевском уже нашла новых хозяев, а вот на Каменном острове царило запустение.

Неубранная листва и заросший травой участок намекали на отсутствие ухода, но мне этого было мало. Рискуя нарядом, я пробралась на задний двор дачи и вскоре нашла подходящую заднюю дверь, которая изнутри закрывалась простой щеколдой. А что нам щеколда, коли в руках нож? И через несколько минут уже пыталась рассмотреть что-то во мраке дровяника. Тогда еще это был какой-то невозможный лабиринт, а сейчас, когда я одна, без моего верного рыцаря — и вовсе затея так себе. Но повсюду лежала пыль — и говоря это слово я не имею в виду легкое изменение цвета на белоснежном носовом платке, опущенном на перила — тут в полпальца слой. Неужели с того раза сюда так и не заглядывали? Я по памяти с четвертого раза нашла спальню. Покрывало посерело от пыли, но на столике нашлась шпилька с золотистым цветком — все же кое-что тогда потерялось…

Год прошел, я думала не будет такого — уже сколько всего с Федей пережито, но спазм чуть ниже пояса заставляет содрогнуться все тело, по спине пробегает дрожь. Я помню ту ночь, слишком хорошо помню, в мельчайших подробностях, каждое прикосновение, каждый поцелуй, совершенно необузданные ласки. Все. Черт-черт-черт, зачем мне такая память, если все получилось настолько чудовищно? Почему это все до сих пор со мной?

Я задушила в памяти ностальгию по тем часам, которые мы провели с Тюхтяевым в этих зданиях. Не время сейчас раскисать, впереди маленькая победоносная война.

Я вышла из дома тем же путем потратив куда больше времени, чтобы с помощью лески и тихого нецензурного слова вернуть щеколду на прежнее место. Но справилась же. Может в домушники пойти? Сразу вспомнилось, сколько отпечатков каблучков и пальцев я оставила в этом доме — и передумалось.

Кучер меланхолично поджидал меня на том же месте, за углом этой улочки. А что, небось, каждую неделю катает титульную знать на дело, а за отдельную плату и на шухере стоит.

* * *

Остается визит на Моховую. Нашла свое самое красивое черное платье, бархатную мантилью, укрылась плотной вуалеткой, в маленьких бархатных лапках тереблю букетик траурно белых роз. Со стороны — само воплощение трагедии. А так засунуть бы тебе, дорогой родственник этот букетик в любое физиологическое отверстие и после уже поспрашивать.

Граф только горестно вздохнул, когда я картинно склонилась над бутафорской могилой, гладила крест и долго держала платок у лица. Найду — добью.

Я же помню, как зимой укладывалась на этот холмик и по часу могла что-то рассказывать его обитателю, покуда кучер или Устя не уговаривали уйти. Да я тут всю душу вывернула и высушила — и это над пустой могилой что ли?

К экипажу мы шли по продуваемой сырым ветром аллее, и граф трогательно поддерживал мой локоть.

— Может хотя бы молебен за помин души заказать? В Валаамском монастыре, лет на пять? — чуть срывающимся голосом (дома час репетировала) спросила я.

В общем-то зря время потратила, теперь с голосом такое творилось, что не сыграешь — я словно рассыпалась на куски прямо на тропинке.

— Да уж отпустить пора, Ксения. Он бы точно для тебя другой участи хотел. — начал было увещевать граф.

Угу, после дождичка в четверг я это сделаю.

— Так и тут можно. Вон и церквушка, Святого Георгия. — ведь ты ж настоящий христианин, не рискнешь молиться за упокой живого.

— Поздно уже, пора домой. — Он обнял меня и погладил по спине. Змей подколодный. Ну расскажи мне правду, я постараюсь все понять.

Но граф молчал и новый, приобретенный на смену тому, взорвавшемуся, экипаж уносил нас на острова. Прижавшись к боковой стенке экипажа, я следила за волнующимися водами Невы.

— Знаете, Николай Владимирович, я не чувствую, что он там. Все время кажется, что он на службе остался, с его-то энергией.

Благородные черты свело судорогой.

— Трудолюбив он был, конечно, без меры. Но где ж ему теперь быть, как не в могиле.

Вот и я этим вопросом интересуюсь.

— Спасибо Вам, Николай Владимирович. — порывисто обернулась к графу. — За чуткость и добро. Отец родной для дочери столько не сделает, как Вы для меня.

И даже руку ему поцеловала, чего раньше никогда не делала.

Расчувствовался, долго протирал усы, поцеловал в темечко. Лжец, но способный на искреннюю привязанность. Все равно не прощу.

* * *

Когда уже хорошенько смерклось, Фрол и Демьян, наряженные в черные зипуны, сопровождали меня в не менее интересной поездке. Лучше бы Хакаса на это дело взять, но он с Фохтом как раз собирался проведать мамино именье, а заодно размяться на природе, так что работать надо с тем, что есть. Да и вообще, это мое самое личное дело. Одинокий силуэт доктора Сутягина мелькнул в окне спальни, когда мы входили в его доходный дом. Несмотря на приличный заработок, медик продолжал жить в дешевой квартире с ушлым консьержем, готовым за денежку двухзначную продать мать родную, не говоря уже о дубликате ключа.