— Хотелось бы обойтись. У Евдокии живот скоро в дверь проходить перестанет. Думаешь что? — я строго сдвинула брови. Надо же хоть изредка вспоминать о том, кто в доме строгая хозяйка, несущая погибель?

Горбун покраснел.

— Да как-то ей совестно…

— А тебе не совестно? Жениться сначала, а потом уже остальное — вообще не получается?

Не мне бы разбрасываться камнями в хрустальном доме, но…

— Да я с самого начала готов. И девчонку ее люблю как свою.

Марфушу он носил в клюве, это верно. Даже на Лазорке иногда катал по двору, намотав на седло кокон из одеялец.

— Сегодня к отцу Никифору сходи договорись, денег дам. А пока позови нашу красавицу.

Евдокия зашла с пунцовыми щеками. Если бы не фасон платья, то черта с два бы я догадалась о беременности, но помимо обрисовывавшегося на вторую беременность животика, она начала чудить с солью в еде. И то, что поначалу можно списать на разовую ошибку, потом на совпадение, вызвало подозрения в саботаже моего образа жизни. Хотя прислуга здесь четко видит границы между дозволенным и нет, все возможно. А мой резкий переход от полумонашества к плохо закамуфлированному блуду не мог пройти незамеченным. Как начать разговор, я все еще не придумала, но раз возвращаясь с утренней прогулки на Лазорке застала ее судорожно обнимающей косяк с восхитительной зеленью в лице. Волшебно!

— Доброго дня, милая моя. — все же беременных обижать не стоит, мыши в доме заведутся.

— Спасибо на добром слове, Ваше Сиятельство!

— Как на этот раз будем поступать? — я красноречиво опустила взгляд на уже расставленное в талии платье.

— Только его не выгоняйте. — бросилась мне в ноги и тем смазала монолог строгой хозяйки.

Я гладила ее по голове и утешала.

— Мефодий хороший человек, Марфушу принял как свою, и другого ребенка тоже будет любить. Тебя не обижает. Не обижает же? — повернула ее лицо за подбородок к себе.

Та замотала головой и снова разразилась слезами.

— Ну вот, что еще для счастья надо? — а может быть и мне тоже попробовать?

— А вдруг я опять урода рожууууууу?!!! — завыла Евдокия.

Ну здравствуй, елка, Новый Год.

— Дуся! Если тебя быть во время беременности никто не будет, то история с Марфушей не повторится. Обещаю. — по правде говоря, я не знаю, чем обусловлено такое уродство, но в семье Евдокии проблемных детей не было. Хотя у Мефодия я не узнавала насчет причин его горба. — Да и коли что пойдет не так, тоже вырастим.

В общем, детей в цоколе будет прибавляться и первое время опять же попробуем жить по-прежнему. А там посмотрим.

* * *

Приближалась годовщина смерти Петеньки, и я решила снова навестить Вичугу.

— Люсь, я тебя умоляю, прочитай книгу. — мы уселись в поезд вдвоем, оставив дом на попечение мамы.

— Я читала уже. — буркнула сестра, безучастно наблюдая, как грязные окраины Питера сменялись пока еще зеленой листвой перелесков.

— Ольга Александровна не дура, она очень придирчива к мелочам. Попробуй хотя бы попытаться следовать рекомендациям по поведению.

— Да. — на чело Люси возвращалось уныние.

— Как обращаться к графине? — ну вот как сейчас предугадать любые сложные ситуации?

— Ваше Сиятельство, Ольга Александровна. — отчиталась сестрица.

— Отлично. А к графу?

— Ваше Превосходительство Николай Владимирович. — она помахала передо мной листком со шпаргалками.

— А с французским у тебя как, двигается дело?

В отличие от меня, с трудом освоившей английский, Люська обладает патологической способностью усваивать новые языки. Это ей очень помогло с латынью, и теперь я усадила ее за учебники и наняла репетитора — престарелую француженку мадам Дюбуа.

- Тrès bon[4].

Отлично. Хоть кто-то в семье сможет соответствовать местным ожиданиям, где аристократы владели тремя-пятью языками и не считали это чем-то невероятно сложным.

Еще предстояло уговорить ее не пренебрегать париком — а то отрастающие волосы вызывают лишние вопросы.

К моему малодушному облегчению, графиня накануне что-то съела и теперь маялась животом, так что наш двухдневный визит прошел в полупустой усадьбе. Дети занимались с гувернанткой, на этот раз немецкого происхождения, Николай Владимирович настороженно смотрел на Люську, опустившую глаза под черной вуалью.

— Рад Вас приветствовать, сударыня, в моем доме.

И потом, уже наедине.

— Ты в ней уверена? Шестаковы — не очень знатного происхождения. Раз уж заскучала одна, то Ольга бы…

Нет, он что, серьезно? Второй раз на те же грабли?

— Она уже в прошлый раз мне нашла потрясающую подружку во всех смыслах, Николай Владимирович. А Людмила Михайловна — не революционерка, родителя только потеряла, Богу угодно таким помогать. Тем более, госпожа Дубровцева, упокой ее Господь, очень за нее просила.

Он пожевал губами.

— Ладно, дело твое. А как настроение у тебя? — вот кто бы тогда Петеньке рассказал о нашей трепетной дружбе.

— Спасибо. Я стараюсь о настроении не думать, а то спугну.

Он улыбнулся.

— Да, прав он был, необычная ты девочка.

И вот теперь интересно, кто из моих несостоявшихся мужей был прав?

Весь остаток времени я молилась — истово, отчаянно, чтобы Люська не накосячила. Похудела за поездку на пару килограммов.

Возвращались домой мы не очень дружно — Люську достало мое постоянное одергивание, и она начала огрызаться. Требовался праздник.

Я пересчитала, кого можно позвать с тем, чтобы и повеселить сестру и не проколоться, и выходило только, что надежных в любой авантюре горняков. Поводом можно было объявить все, что угодно, но у меня же были фотографии. Пусть сам фотоаппарат не пережил возвращение из Греции в Россию, но экспозиция видов Ретимно — прекрасный повод выпить.

Кто первым предложил позвать для антуражности еще и живого грека, я не поняла, но полагаю, что Дмитрий Михайлович Еремеев, так активно поддержавший мою патриотическую инициативу весной. Мы втроем с его невестой отправились в греческое посольство, где представились и сумбурно изложили свою просьбу мелкому чиновнику — поискать, нет ли вдруг в окрестностях Петербурга патриота Греции, охочего до халявной выпивки.

— Госпожа Татищева, вся наша страна признательна Российской империи и Вам лично, за сотни спасенных жизней. Все семьи солдат вспоминают русских госпитальеров в своих молитвах. — торжественно произнес маленький человечек за столом и громко крикнул что-то по-гречески. Вскоре из недр мраморных коридоров неслышно выткалась широкоплечая фигура с кошачьей грацией.

— Господин Хакасидис назначен к нам внештатным консультантом по культуре. — представили нам пришедшего. — У него как раз есть русские корни и он с удовольствием поддержит Ваше торжество.

А я тупо улыбалась от уха до уха, словно в один день случились Рождество, Новый Год, Пасха и именины.

— Мы знакомы с графиней. — Хакас в строгом костюме поклонился и поцеловал мне руку. Научился это делать очень красиво.

— Господин Хакасидис, я имею честь пригласить Вас на вечеринку в память о событиях этой весны. В пятницу, в 7 пополудни.

Он улыбался одновременно и мне, и невесте Еремеева, внося аромат какой-то нерафинированности и дикой мужской силы. Как бы до дуэли не дошло.

— Конечно, почту за честь.

* * *

Горные инженеры помнили размах гулянок в доме с трилистниками по прошлому году и лицом в грязь не ударили. Спиртное лилось рекой, фотографии все вскоре позабыли и пьянка понеслась. Мама по причине траура не присутствовала на мероприятии, пережидая его в своем крыле, Фохт прогуливал горняков из-за должности и сомнительного социального статуса, зато мы с сестрой отрывались за долгие месяцы огорчений.

- Ксюха! — жарко зашептала мне на ухо сестра. — Это что за мужик?

Я отследила ее взгляд, споткнулась о смеющиеся чуть раскосые глаза и стало вдруг жарко-жарко. Словно две намагниченные иглы в доме, полном народа, эти двое шли навстречу друг другу. А ведь еще недавно, по ту сторону наших путешествий, Люська вовсю глумилась над моей симпатией.

— Это, моя дорогая, подданный Греческого Королевства господин Димитрос Хакасидис.

— Гонишь! — восхищенно проскулила Люська. — Это он?

— Он. — обреченно согласилась я.

— Вот я верила, что он тогда не погиб.

Бежать было некуда.

— Господин Хакасидис, имею честь представить Вам Людмилу Михайловну Шестакову, мою младшую сестру. Родную. — подчеркнула я и брови изумленно взметнулись над невозможными глазами.

- Графиня, Вы преподносите мне один дар за другим.

Их поведение было совершенно неприличным, парочка негромко обсуждала что-то свое весь прием и к исходу вечера он обязан был бы сделать ей предложение, но определенно, женщинам нашего рода с местными мужиками не везло. А Люся подтвердила, что и с неместными тоже. И ведь стоило проваливаться в позапрошлый век, чтобы так увлечься современником.

10

Неделю спустя на литературные чтения свежего романа англичанина мистера Стокера мы с Люськой пошли в компании грека. Поржали, конечно, комментируя сюжет о сложной романтической страсти и кровососах, чем заслужили репутацию людей циничных и придирчивых.

Потом Хакас провожал нас домой, и естественно не смог отказаться от ужина.

Из распахнутых окон библиотеки хриплый баритон вытягивал родное, о том как где-то далеко зима заметает дома, а тихий (это точно моя сестра?) голос Люськи добавлял, что над возлюбленным идет снег, льдом отмеряя каждый новый год.

Спелись.

— Мама, и вот стоило затевать это путешествие с твоим замужеством и вдовством, если вместо ожидаемой светской жизни она закрутит роман с таким же подснежником, да еще со столь насыщенным жизненным багажом? — шипела я родительнице.