– Блейр, – строго произнесла Опал, – мистер Гейтс мой муж, и, каким бы он ни был, я уважаю его и не позволю тебе говорить о нем в таком тоне.

Блейр подняла на мать заплаканные глаза:

– Я говорю не о нем. Да, он здесь, но Хьюстон может уехать отсюда. Я имела в виду Лиандера.

– Ли? – с удивлением переспросила Опал. – Но Лиандер такой милый мальчик. Да любая молодая леди Чандлера умирает от желания хотя бы потанцевать с ним, а Хьюстон выходит за него замуж. Не может быть, чтобы их брак так беспокоил тебя.

Блейр отодвинулась от матери.

– Я всегда была единственной, кто видел, что он представляет из себя на самом деле! Ты когда-нибудь наблюдала за Хьюстон, когда он рядом? Она же леденеет! Она сидит так, словно боится всего на свете, и его в частности. Хьюстон всегда весело проводила время, смеялась, а теперь она даже не улыбается. Ах, мама, как я жалею, что тогда уехала! Если бы я осталась, я бы не дала ей согласиться выйти за него.

Она придвинулась к матери и спрятала лицо в ее коленях. Опал улыбнулась, ей было приятно, что дочь выказывает такую заботу о сестре.

– Нет, ты все сделала правильно, – мягко сказала она. – Иначе ты бы стала такой же, как Хьюстон, и верила, что единственное, на что способна женщина, – это вести хозяйство в доме мужа, и тогда мир потерял бы прекрасного врача. Посмотри на меня, – она подняла лицо Блейр. – Мы не можем знать, как ведут себя Хьюстон и Ли, когда они наедине. Никто не знает личной жизни других людей. Полагаю, что и у тебя есть кое-какие секреты.

Блейр моментально подумала об Алане, и щеки ее порозовели. Но сейчас не время говорить о нем. Он приедет через несколько дней, и тогда у нее появится единомышленник.

– А я могу представить их отношения, – настаивала Блейр. – Они никогда не разговаривают, не касаются друг друга, я ни разу не видела, чтобы кто-то из них посмотрел на другого с любовью, – Блейр поднялась. – По правде говоря, я всегда терпеть не могла этого напыщенного, твердолобого, самодовольного Лиандера Вестфилда. Он из тех избалованных детей богатых родителей, которым все преподносится на серебряном блюде. Ему не случалось разочаровываться, преодолевать трудности, бороться или хотя бы услышать слово «нет». Когда я училась в школе, пяти лучшим студенткам нашего женского колледжа было разрешено посещать некоторые занятия в соседней мужской медицинской школе. Мужчины были весьма обходительны до тех пор, пока женщины не стали набирать больше баллов за контрольные работы, чем они. И тогда нас попросили покинуть это заведение, хотя семестр еще не закончился. Лиандер напоминает мне тех самонадеянных молодых людей, не выдержавших соревнования.

– Но дорогая, ты считаешь это справедливым? То, что Ли напоминает тебе кого-то, вовсе не означает, что он и в самом деле такой, как они.

– Я несколько раз пыталась заговорить с ним о медицине, но в ответ он лишь таращил на меня глаза. А что, если Хьюстон захочется заняться в жизни еще чем-то, помимо штопанья его носков? Да он обойдется с ней хуже, чем Гейтс со мной. И ведь ничего нельзя будет изменить. От мужа не уйдешь.

Опал нахмурилась:

– Ты говорила с Хьюстон? Я уверена, что она сможет объяснить тебе, почему любит Лиандера. Возможно, наедине они ведут себя по-другому. И несмотря на все твои слова, Лиандер – хороший человек.

– Как и Дункан Гейтс, – пробормотала Блейр. Она уже знала, что «хорошие» мужчины способны загубить душу женщины.

Глава 2

Блейр попыталась вызвать Хьюстон на откровенность, поспорить с ней, но на лице сестры появилось напряженное выражение, и она ответила, что любит Лиандера. Блейр хотелось плакать от отчаяния, но, когда она спускалась вслед за сестрой по лестнице, в голове у нее стал созревать план. Они собирались сегодня в город. Блейр нужно было забрать медицинский журнал, посланный Аланом через контору газеты «Чандлер Кроникл», Хьюстон хотела пройтись по магазинам, а сопровождать их должен был Ли.

До сих пор она была вежлива с Лиандером, а что, если она заставит его показать свое истинное лицо? Что, если Хьюстон увидит, каким бесчувственным твердолобым тираном он является на самом деле? Если она сможет доказать, что Ли такой же деспот и ограниченный человек, как Дункан Гейтс, может быть, тогда Хьюстон раздумает связывать с ним свою жизнь.

Конечно, она может и ошибаться в отношении Ли. И если это так, если Ли тактичный, не страдающий предрассудками человек, – такой же, как Алан, тогда Блейр громче всех будет петь на их свадьбе.

Когда они спустились вниз, Лиандер уже ждал их.

Блейр молча вышла за ними из дому. Они не взглянули друг на друга. Хьюстон просто медленно шла, возможно, как подумала Блейр, из-за тугого корсета, не дававшего ей дышать, и позволила Ли помочь ей сесть в его старый черный экипаж.

– Ты считаешь, что женщина может быть только женой и матерью? – спросила Блейр их спутника, когда он помогал ей садиться в экипаж. Она краем глаза следила за Хьюстон, чтобы убедиться, что сестра слышит ответ Ли.

– Ты не любишь детей? – с удивлением спросил он.

– Я очень люблю детей, – быстро ответила она.

– Тогда, я полагаю, ты не любишь мужчин.

– Мне нравятся мужчины, по крайней мере некоторые. Ты не отвечаешь на мой вопрос. Ты считаешь, что женщина может быть только женой и матерью?

– Я думаю, что это зависит от женщины. Моя сестра может сварить такое варенье из чернослива, что ты язык проглотишь, – ответил он. В глазах у него таились искорки, и, прежде чем Блейр смогла отреагировать, он подмигнул ей, схватил за талию и втолкнул в экипаж.

Блейр должна была успокоиться перед тем, как заговорить снова. Абсолютно ясно, он не принимает ее всерьез. «У него хотя бы есть чувство юмора», – отметила она.

Они ехали по улицам Чандлера, и Блейр попыталась сосредоточиться на том, что видела вокруг. Двери старого каменного здания оперы были выкрашены заново, и в городе прибавилось, по меньшей мере, три гостиницы.

Улицы были полны людей и повозок: ковбои с отдаленных ранчо, хорошо одетые приезжие с Запада, желающие разбогатеть в Чандлере, рабочие из шахтерских поселков, жители города. Последние приветственно махали сестрам и Лиандеру.

– Добро пожаловать домой, Блейр-Хьюстон, – кричали они им вслед.

Блейр взглянула на сестру и увидела, что та смотрит на запад, на чудовищно огромный дом, самый большой из всех, что она когда-либо видела. Белый дом, воздвигнутый на высокой горе, вершина которой была выровнена неким мистером Кейном Таггертом, чтобы он мог выстроить это большое, неуклюжее сооружение, отбрасывавшее тень на старую часть города.

Блейр понимала, что не может судить о доме непредвзято, потому что уже в течение нескольких лет мать и Хьюстон писали ей о нем. Они забывали сообщать о рождениях, смертях, свадьбах, несчастных случаях – ничто из происходившего в Чандлере не заслуживало внимания, если оно не было связано с этим домом.

И когда строительство было завершено, а его владелец никого не пригласил посмотреть дом изнутри, отчаяние, сквозившее в полученных Блейр письмах, заставило ее улыбнуться.

– Весь город все еще пытается туда проникнуть? – спросила Блейр, приводя в порядок свои мысли. Если Лиандер не воспринимает ее вопросы серьезно, уклоняется от прямых ответов, как она сможет что-нибудь доказать Хьюстон?

А та говорила о чудовищном доме странным, мечтательным голосом, словно считала его сказочным замком, где сбываются все мечты.

– Не думаю, что все разговоры о нем – лишь сплетни, – отозвался Лиандер, когда Хьюстон упомянула имя Таггерта. – Джекоб Фентон сказал…

– Фентон! – вскричала Блейр. – Этот негодяй, который на многое смотрит сквозь пальцы, чтобы использовать личную жизнь других людей в своих интересах.

Фентону принадлежала большая часть угольных шахт в окрестностях Чандлера, а своих рабочих он держал в поселках под охраной, как в тюрьме.

– Думаю, нельзя обвинять только Фентона, – сказал Ли. – Существуют акционеры, и он должен выполнять условия контрактов. В этом участвуют и другие.

Блейр не поверила своим ушам. В эту минуту их экипаж остановился, чтобы пропустить конку, и она, взглянув на сестру, порадовалась, что та это услышала. Лиандер защищает угольных баронов, а Блейр знала, как глубоко Хьюстон сочувствует шахтерам.

– Ты никогда не работал на угольной шахте, – сказала Блейр. – Ты и представления не имеешь о том, что такое ежедневная работа за средства к существованию.

– А ты, по-видимому, знаешь.

– Во всяком случае, больше, чем ты, – бросила она. – Ты изучал медицину в Гарварде. Женщин туда не принимают.

– Ты опять за свое, – устало произнес Лиандер. – Скажи мне, ты возлагаешь вину на всех докторов-мужчин или выделила только меня?

– Ты единственный, кто женится на моей сестре. Он повернулся к ней, подняв в изумлении брови:

– А мне и в голову не приходило, что ты ревнуешь. Приободрись, Блейр, ты обязательно найдешь себе мужа.

Блейр незаметно сжала кулачки, уставилась вперед и попыталась припомнить, зачем она вступила в разговор с мужчиной, у которого настолько преувеличено чувство собственной значимости. Она надеялась, что Хьюстон оценит то, что она делает ради нее!

Блейр сделала глубокий вдох:

– А что ты думаешь о женщинах как о врачах?

– Мне нравятся женщины.

– Ага! Женщины нравятся тебе, пока они на кухне, а не в твоей больнице.

– Это твои слова, а не мои.

– Ты сказал, что я не «настоящий» врач и не могу делать с тобой обходы.

– Я сказал, что, по моему мнению. Больничный совет не согласится на это. Получи его разрешение, и я покажу тебе все, что захочешь.

– А разве твой отец не в совете?

– Я мог влиять на него, когда мне было пять лет.., или еще меньше.

– Я уверена, что он такой же, как ты, и не верит, что женщины могут быть врачами.

– Насколько я помню, я не высказывал своих мыслей относительно женщин в медицине. Блейр почувствовала, что сейчас закричит.