В довершение всего, я утратил всякий контакт с Германией. Мой парижский связной был арестован во время первой же облавы. В дни массированного наступления германских войск на Париж я был откомандирован сопровождать французское правительство в Бордо и наблюдал за массовым бегством французов на юг страны. Прошло немало времени, прежде чем я снова связался с Краузе, поэтому судьба Герши оказалась в руках кривого Адама фон Рихтера, постоянно путавшегося у меня под ногами.

Ах, почему меня не было с нею! Накануне войны она приехала на гастроли вместе со своей придурковатой служанкой. Не было ни афиш, ни такси, ни мест в гостинице, ни импресарио, ни цветов и репортеров. На рекламных щитах ипподрома было лишь одно слово: «Krieg»[96]. Импресарио, Зигфрид, поспешил вступить в резервный полк, утратив всякий интерес к четвероногим артистам и танцовщице со львиной шкурой в багаже. Фрау Мак-Леод очутилась в полицейском участке. Ей предстояла срочная депортация на одном из поездов, специально для этого предназначенных. (В Берлине с лицами иностранного подданства не церемонились. Детальные планы военных действий включали и очистку страны от паразитов.

И тем не менее Мата Хари бесстрашно затеяла скандал. Она упоминала имя кронпринца, которого и в глаза-то не видела, стала заявлять, что в числе ее покровителей члены кабинета и генералы. Полицейский чиновник, пытавшийся было занести ее «показания» в протокол, махнул на нее рукой. Он связался с министерством иностранных дел, и на сцену вышел Краузе. «Дядя Гельмут» послал на выручку Герши очкастого Адама.

Герши не стала ломать голову над тем, что ей делать, поскольку удача улыбнулась ей. Адам снял ей квартиру и отправил Елену домой в Бельгию (выяснилось, что ее родной город захвачен немцами). Мата Хари должна была ждать моих «распоряжений». От нее требовалось одно — быть любезной с мужчинами, опьяненными и измученными войной, которую они выигрывали, сидя в своих кабинетах; к их числу относился и барон фон Ягов. Она была словно создана для войны.

Война — это естественное для «фатерлянда» состояние, а мир — лишь каникулы. Не армия существовала для Германии, а Германия существовала для армии. С началом войны Kultur и милитаризм слились в единое целое, а высшим существом стал кайзер.

Воздух звенел от криков «hoch»[97]. Повсюду — в лавках, учреждениях, частных домах — вывешивались карты. Ни у кого не было сомнения в победе. Меню имели вид «цеппелинов» и аэропланов. На открытках, портсигарах, пепельницах, предметах фривольного содержания изображался «Железный Крест». Кто-то подарил Герши пару полосатых черно-белых гамаш с крохотными «Железными Крестами», изображенными на розетках.

Нейтралитет не допускался даже со стороны представителей нейтральных государств. «Das geht nicht»[98]. Кто не за нас, тот против нас. Единственным ответом на лозунг «Gott strafe England»[99] был «Er strafe uns»[100]. Не Германия начала войну, но она ее выиграет. «Gott mit uns, wir MUSSEN siegen»[101].

Аккредитованные в Берлине сотрудники консульств или посольств государств, не участвовавших в конфликте, или же хранили молчание, или выражали откровенно прогерманские симпатии. Бог на стороне Германии, она должна победить. «Германию нельзя уничтожить, — сообщал в Вашингтон некий американский наблюдатель. — Это единственная в мире страна, которая управляется самым совершенным образом, и народ ее сплочен воедино». Если Англия не капитулирует немедленно, кайзер выпустит свои субмарины и прикажет «цеппелинам» и аэропланам наносить систематические удары по беззащитному Лондону, чтобы принудить ее просить мира.

По данным разведки, война должна была закончиться задолго до Рождества, даже учитывая некоторые потери, которые мы понесли, перестраивая на военный лад свою систему шпионажа. К примеру, английский Скотленд-Ярд оказался чрезвычайно осведомленным. Большинство наших британских агентов были арестованы в одну ночь. Получил повышение Краузе. Ему было поручено воссоздать систему, а на Адама фон Рихтера было возложено руководство шпионской сетью в Нидерландах и Швейцарии.

Герши выполняла все поручения и умела держать язык за зубами. Несмотря на то что шла война, она могла жить в роскоши и не подвергаться преследованиям. Все были уверены, что она находится под покровительством германской секретной службы и может «использоваться» лишь как хозяйка. Адам, давший обет воздержания до дня победы кайзеровской армии над Францией, не знал, что делать со своей подопечной, хотя и не признавался в этом.

Потом неумолимое, как колесница Джаггернаута, наступление неожиданно остановилось. Победу отложили до весны следующего года. Французское правительство вернулось в Париж, защищенный траншеями, которые протянулись от Немецкого моря до Альп.

Наши доблестные германские солдаты, готовясь к продолжению конфликта, надели на сверкающие остроконечные каски чехлы из прочной серой ткани. Лицо нашего бога войны, кайзера, прорезали морщины. На людях он появлялся лишь в полевой форме с черно-белой ленточкой ордена «Железного креста» в петлице. У жителей столицы укрепился дух решимости.

Адама мучила совесть. Он наслаждался престижем, который приносили ему вечера в резиденции Мата Хари, но он признавался самому себе, что никакого прока от него не было.

— Настало время агенту Х-21 заняться серьезным делом, — проговорил он напыщенно. — Nicht wahr[102], Х-21?

Г ерши никогда прежде не слышала этого кодового обозначения, между тем как Адам был уверен, что ей оно известно. Подобно диким зверям и детям, в ней был сильно развит инстинкт самосохранения, и опасность она чуяла издалека. Адаму следовало обратить внимание на то, как расширились ее темные глаза, как перехватило у нее дыхание. Следовало знать, что ее молчание вовсе не знак согласия. Когда Герши испытывала неуверенность, она ничего не говорила.

— Я решил, что больше всего вы будете полезны в Париже. Вы сможете встретиться там с ван Веелем, но, полагаю, предварительно вам следует получить соответствующую подготовку. Наши шпионские школы находятся на чрезвычайно высоком уровне! Чему вы там только не научитесь! Мы более не используем старые нелепые методы. К примеру, вместо посланий на папиросной бумаге, зашитых в подкладку, которые легко обнаружит любой солдат пограничной стражи, мы печатаем текст прямо на ткани подкладки. Это новейшее наше достижение. Мы получили растворитель, с помощью которого текст становится невидим. Любой портной в два счета заменит вам подкладку. И ничего не заподозрит. Гениально, не правда ли?

— Да, — ответила Герши.

— А пока продолжайте вести себя совершенно естественно. Однако днем и ночью будьте начеку. Понимаете, дорогая Х-21? — И с этими словами он поцеловал ее в губы.

Если ты дал обет воздержания, тебе не следует целовать Герши в губы.

— Вы… Завтра вечером вы останетесь со мною. Одна, — пролаял он.

По словам Герши, последнее, что она заметила, пробираясь в гостиницу «Адлон», неся в одной сумочке драгоценности, а в другой — самые необходимые вещи, это большое объявление на желтой бумаге, призывавшее всех истинных патриотов сдать золотые изделия в рейхсбанк.

Никакого определенного плана у нее не было. Она просто решила сбежать. В гостиной отеля она увидела людей самых разных национальностей, которые внимательно наблюдали друг за другом. Американский бар отеля «Адлон» теперь назывался «американской штаб-квартирой». В толпе иностранцев находилось несколько американских офицеров в мундирах, перетянутых портупеями, и высоких негнущихся сапогах, собиравшихся у щиколотки в гармошку.

Номерной предложил Герши газеты на выбор — немецкие, французские и английские. Внимательно изучив их заголовки, Герши взяла двухдневной давности номер «Таймса», который стоил в полтора раза дороже обычной цены «вследствие сложности доставки», и стала просматривать.

— Вы говорите по-английски? — обратился к ней, как она и рассчитывала, какой-то американский офицер.

— Да, — сказала она так тихо, что американцу пришлось нагнуться к ней, и до него донесся аромат ее духов. — Хотя лучше всего я понимаю язык любви.

За исключением отеля «Адлон» и официальных приемов говорить по-английски было чрезвычайно опасно, поэтому они поужинали у него в номере.

По мере того как шла война, стали неизбежно возникать трения между различными ведомствами. Велась постоянная грызня между военным министерством и министерствами иностранных и внутренних дел; контактов между ними почти не существовало. Военное руководство по собственной инициативе пригласило группу американских офицеров посетить завоеванную Бельгию. Цель поездки состояла в том, чтобы убедить Соединенные Штаты в германском военном превосходстве и опровергнуть заявления британской пропаганды, изображавшей нас дикими зверями.

Любой из сотрудников германской разведки мог бы наперед сказать, что затея обречена на провал. Увидев у себя в селениях этих горластых, облаченных в форму цвета «хаки» офицеров, свободно расхаживавших по улицам их селений, бельгийцы решили, что это пришло освобождение. Собирались толпы, кричавшие «Vive l'Angleterre!»[103] К американскому полковнику, покровителю Герши, на улице подошел мальчуган и, отсалютовав ему деревянной саблей, поклялся в верности «королю Альберту и королю Георгу». Приказ военных властей отменили, и вся делегация вернулась в Берлин.

Герши уговорила полковника взять ее с собой в поездку. Как ей это удалось, одному Богу известно. В военной сумятице возможно все, и чем ближе к передовой, тем более невероятные вещи случаются. Как бы то ни было, голландка по имени Маргарита Зелле покинула Германию и в Бельгии куда-то исчезла. Она, видимо, проникла на территорию Голландии вместе с беженцами, толпы которых устремились в эту низинную нейтральную страну.

А уж там она почувствовала себя как дома. Чтобы отыскать ее, мне понадобился без малого год.