Но из кареты она выбралась с решительным видом, опередив лакея, с улыбкой спешившего помочь ей. Совершенно окоченевшая, она жаждала побыстрее очутиться у теплого очага. Уловив легкий намек на улыбку, слуги поспешили устроить ее поудобнее.

Внутри дома она узнала, что прочие гости либо на охоте, либо переодеваются к обеду у себя в комнатах, и это ее успокоило. Она еще не была готова встретиться с толпой незнакомых ей людей.

Отведенная ей комната была обставлена в египетском стиле, ставшем популярным после победы Нельсона над Наполеоном у берегов этой страны. Обри никогда не правилась нарочито грубая резьба по красному дереву и палисандру с гротескными изображениями сфинксов и крокодилов, и она думала, что этот стиль уже вышел из моды – но не в деревне, как оказалось. Она взглянула па сфинкса, взирающего па нее с комода, и набросила на его голову свою пелерину. Мэгги помогла раздеться, и Обри решила прилечь до обеда. Пока Мэгги занималась багажом и сновала туда-сюда с вещами, чтобы просушить их на кухне, Обри закрыла глаза и попробовала уснуть, но не смогла.

От Девона ее отделяло полдня пути, и она почувствовала, что тоска усилилась. Она хотела знать, где сейчас Остин, что он делает, о чем думает. Леди Хитмонт ничего не говорила о продаже аббатства, и Обри хотелось знать, не вернулся ли его корабль, чтобы дать ему передышку.

К тому времени, как вернулась Мэгги, голова Обри раскалывалась, и она не имела никакого желания участвовать в разговоре за столом. После всех событий она вообще не хотела обедать. Но другой альтернативы, кроме как сидеть в четырех стенах и мысленно убивать Остина, не было, так что не оставалось ничего другого, как встать и одеться к обеду.

Лорд Килларнон с воодушевлением встретил ее и провел по комнате, представляя ее гостям. Обри время от времени встречалась с большинством из них – многие были по возрасту ближе Килларнону, чем ей, – но она благосклонно улыбалась и повторяла заученные с детства учтивые фразы. Голова раскалывалась, но этикет должен быть соблюден.

Встреченная странными взглядами гостей, узнавших ее и шепотом пересказывавших последний слух о разводе с Остином, Обри решила не обращать на это внимания. Все ее мысли были поглощены текущими заботами.

Килларнон провел ее в столовую и усадил справа от себя, не только как почетную гостью, но также из-за ее титула. Никто из прочих гостей не имел титула графини и не происходил от герцога. Это не произвело на нее впечатления. Обри насильно заставляла себя с улыбкой выслушивать шуточки Его светлости и невнятный гул голосов. Она поняла, почему его считают гостеприимным хозяином, но ей хотелось тишины или хотя бы серьезного разговора.

После обеда она с облегчением удалилась в салон с прочими леди, оставив джентльменов наедине с их портвейном. К ней подошла баронесса, игравшая роль хозяйки дома у Киллариона, и Обри заметила слабый проблеск неудовольствия в ее глазах, но не придала этому значения. Баронесса принадлежала к тому типу увядающих красоток, возраст которых определить трудно, и Обри очень хотелось задеть ее, но не было сил вступать в перепалку.

Она немедленно воспользовалась этой возможностью, чтобы принести извинения и удалиться, сославшись на головную боль. Даже тоска в четырех стенах показалась ей сейчас лучше вежливой болтовни.

Глаза баронессы сузились, когда Обри промямлила свои извинения, но бледные щеки и темные круги под глазами исключали любые подозрения. Старшая из женщин пообещала передать ее записку лорду Килларнону и даже предложила услуги своей служанки, весьма сведущей в лечении головных болей.

Обри с трудом отделалась от нее и с облегчением закрыла за ней дверь своей комнаты. Она надеялась, что утром ей станет лучше, а там и праздники начнутся.

Мэгги поспешила помочь ей переодеться в ночную рубашку, выражение тревоги на ее лице сменило утреннюю хмурость. Обри редко болела; это казалось дурным предзнаменованием для визита. На всякий случай, вместо того чтобы удалиться на чердак, Мэгги решила остаться в покоях госпожи. Кто-то же должен остаться рядом с этой глупенькой девчонкой.

Царапанье в дверь вывело Обри из ступора, но Мэгги поспешила ответить, и она снова погрузилась в дрему, предоставив своей служанке разбираться с визитером.

Лорд Килларнон встретил твердый взгляд служанки с замешательством, но постарался быстро его скрыть.

– Я пришел осведомиться по поводу самочувствия леди Обри. Ей не лучше? Может, послать за аптекарем?

Он выглядел озабоченным хозяином, хотя и старался заглянуть служанке за плечо.

– Леди спит. Лучше ее не беспокоить. Я скажу ей, что вы приходили, и если понадобится врач, опадает вам знать, – твердо ответила Мэгги, копируя своих хозяев. Она не могла быть компаньонкой леди, по не хотела срамить свою хозяйку, делая что-то хуже, чем умела.

Килларнон неопределенно кивнул.

– Позовите меня, если Ее светлости станет хуже. В любом случае передайте, что я сочувствую, и скажите, что я хотел бы видеть ее утром.

Он поспешно удалился, и Мэгги цинично отметила про себя, куда. Комната для слуг была средоточием сплетен, и она уже узнала, что кичливая баронесса было его любовницей. Направление, в котором он сейчас двигался, подтвердило это. Ее беспокоили другие слухи и жадные расспросы по поводу ее хозяйки. Какие грязные мысли надо иметь, чтобы подумать, будто ее невинная юная госпожа легла бы в постель с этим слащавым стариком? Мэгги возмущенно тряхнула головой и крепко заперла дверь.

* * *

Остин рухнул в старинное кожаное кресло и уставился на огонь в камине, отрешившись от стука молотков и ругательств рабочих в холле и салоне. Конюшни, с появлением в них уютного уголка для потомства питомцев Обри, ожили, и ремонт аббатства проходил как бы между делом, но его не интересовал.

Его взгляд вернулся к веленевому конверту рядом с чернильницей на его столе. Адресованное Обри письмо завораживало его, как змея свою жертву. Рабочий выудил его из укромного местечка, куда оно провалилось сквозь сгнивший пол и спряталось за отвалившейся панелью, так что при обычной уборке оно могло лежать там годами. Остин знал, что должен его переслать, но все еще не мог прийти в себя.

Он знал его содержание. Знакомый почерк его поверенного сказал ему обо всем. Когда он последний раз был в Лондоне, он сделал все необходимые приготовления и перестал о них думать. Ему не приходило в голову, что Обри не получала этого письма, предназначенного к отправке в день ее восемнадцатилетия, два месяца тому назад. Она должна считать его отъявленным негодяем, это так, но предложить ей сейчас свободу, заключенную в этом письме, значило уничтожить последнюю надежду.

По-прежнему, кроме издевательской посылки, он не имел о ней никаких сведений. Возможно, она решила, что свобода замужней женщины лучше скандального развода. В этом случае письмо дает ей средства поступать, как ей заблагорассудится, что очень похоже на совет уехать от него подальше.

Остин встал и потянулся к бутылке бренди на столе. Было утро, ему не следовало так рано прикасаться к спиртному. Он посмотрел на стакан в своей руке и неохотно поставил его обратно. Не хватало последовать примеру своего отца. Нужно принять решение с ясной головой и не совершать опрометчивых поступков под воздействием злости или спиртного.

Повернувшись на каблуках, Остин прошел к окну и невидящим взглядом уставился на лужайку. С помощью Адриана он выкрал свое конфискованное судно, и сейчас оно должно было находиться на пути в Америку с драгоценными пассажирами на борту. Дом лишился шума маленьких шалунов, смеявшихся в коридоре, но, казалось, еще хранил громовые раскаты смеха Адриана, озорные шутки Эмили и… и светлый образ Обри. Он не позволял себе думать о золотистом призраке, исчезавшем за дверьми везде, куда бы он ни пошел. Корабль уплыл, а он остался.

Хватило совсем небольшой суммы, чтобы капитан оказался на свободе, и эти деньги сразу же вернулись, как только этот честный человек рассказал, где спрятаны деньги от продажи контрабандных товаров. Теперь, вместе с суммой, которую Адриан передал ему за корабль и его груз, этих денег Остину хватало, чтобы надолго избавиться от финансовых трудностей. Но не от дум о безрадостном будущем.

Как ни был затуманен взор Остина, он все-таки увидел Харли Сотби, шагавшего по заново вымощенной дороге к парадному входу. Молодой человек выглядел чем-то озабоченным, и, вспомнив, что прошлым вечером он должен был привезти из Лондона сестер, Остин поспешил навстречу. Письмо подождет. Харли радостно пожал руку своего друга. Он ни минуты не был спокоен с тех пор, как сестры рассказали ему о планах Обри, и ему было нелегко сообщить Его светлости эту новость. Но жесткие черты лица Хитмонта требовали правды, и оп набрался мужества действовать.

– С вашими сестрами все в порядке? – учтиво спросил Остин, ведя молодого человека к себе в кабинет, подальше от любопытных слуг.

– Великолепно. Они всю дорогу болтали без умолку.

Харли вошел в кабинет и услышал, как за ним закрылась дверь. Он поднял глаза и встретил треножный взгляд Хита.

– А Обри? – потребовал граф.

– Она осталась, точнее, как говорит Анна, она приняла одно приглашение. Кажется, старый друг ее отца пригласил ее к себе домой в Суссекс на праздник.

Почему-то эти слова не понравились Хиту.

– Имя этого человека? – осведомился он.

– Килларнон.

Это имя прозвучало, как ругательство в церкви в воскресенье, и эхо ответа Остина заставило всех пауков обратиться в бегство.

Харли попытался утихомирить взбешенного графа.

– Он друг герцога, не сомневайся. У него вполне могут быть самые благие намерения.

– У самого отъявленного распутника века могут быть благие намерения?! Не будь так чертовски глуп, Сотби. Единственное, что можно сказать об этом человеке – что он оставляет в покое незамужних женщин. Я должен поехать и забрать ее.