– Бог мой!

Остин почувствовал новую тяжесть на своих плечах и автоматически выпрямился. Если Эверсли на свободе, никто из них не может чувствовать себя в безопасности. У сэра Джорджа тыква между ушей.

Шериф ожидал дополнительных распоряжений, кроме призывов к всемогущему. Молиться полезно так же, как постучать по дереву или перебросить через плечо соль, но ему всегда казалось легче позаботиться о делах самому, а не ждать милости с небес.

Остин быстро принял решение: Он не сказал шерифу, что собирается убить Эверсли в тот же момент, как тот ступит на его землю. Единственное, на что оставалось посягнуть, был дом и его жители. Он не мог вообразить, что этот человек обезумел настолько, чтобы вернуться, но не собирался давать ему шанс.

– Возможно, он захочет отомстить за прошлую ночь, Флетчер. Мне нужен человек, который бы все время присматривал за поместьем. Если вы знаете кого-нибудь, пришлите его ко мне. Я буду вам благодарен, если вы будете сообщать мне о местопребывании Эверсли. Если у него осталась хоть капля здравого смысла, он должен быть сейчас на полпути к побережью, но я не могу на это полагаться.

Граф говорил с известной долей равнодушия, которое изумило шерифа. Он ожидал проклятий и ругательств, но такая холодная оценка ситуации казалась ему более разумной. Однако он мало, что мог сделать.

В это время чья-то карета на полном ходу повернула на подъездную аллею, забрызгивая грязью элегантную ливрею лакея. Возможно, в этом таилась разгадка спокойствия графа, но Флетчер почувствовал себя лишним и не решился медлить. Пробормотав несколько слов о том, что охрану он постарается обеспечить, шериф ускользнул, с любопытством поглядывая на приближающийся экипаж. В этой глуши такой кареты не видали, а крест на дверце говорил о дворянстве. Люди благородного происхождения редко здесь появлялись.

Остин узнал визитера прежде, чем карета подъехала ближе, и сердце у него екнуло. Судя по состоянию экипажа и его скорости, герцог путешествовал большую часть ночи. Это не сулило ничего хорошего. Он взглянул вверх, на окно, за которым спала Обри, и душа его сжалась. Он не хотел позволить ей уехать так рано, но вести об Эверсли требовали, чтобы она уехала.

Остин молча стоял, пока лакей соскользнул с запяток, чтобы откинуть подножку и открыть дверь перед своим хозяином. Герцог вышел сам. Он выглядел похудевшим, лицо заострилось по сравнению с тем, каким видел герцога Остин в прошлый раз, но в обжигающем взгляде, которым он одарил своего зятя, не было и намека па слабость.

– Где моя дочь? – сразу же спросил он, не протягивая руки и направляясь к парадному входу.

– Спит.

Остин не поспешил за ним, заставив герцога обернуться и смотреть на него, пока он подходил.

– Что, черт возьми, она делает в постели в такой час? Она никогда так поздно не спала. Что здесь происходит? – добавил он, взглянув на почерневшие остатки некогда шикарной конюшни. Он заметил их еще раньше, но ярость мешала любому вежливому разговору на эту тему. Теперь же они показались ему уместным дополнением к цели его приезда.

– Небольшая неприятность, – сухо ответил Остин, идя впереди по парадной лестнице. – Мы поздно легли, и я велел служанкам не беспокоить ее.

Он открыл широкую дубовую дверь и жестом пригласил герцога войти.

– Хорошо, скажите им, чтобы привели ее сюда немедленно с собранными чемоданами. Она едет со мной.

Герцог последовал за Хитмонтом в холл. Не обращая внимания на величественную готическую архитектуру, он огляделся и, увидев зажженный в боковой комнате камин, направился туда.

Мэгги стояла, широко раскрыв глаза, на нижней ступеньке, и Остин отрывисто кивнул ей.

– Разбудите леди Обри и пригласите ее вниз, когда она оденется.

Он не дал ей возможности задать вопросы и последовал за тестем в кабинет, закрыв за собой дверь.

– Вы намерены объяснить этот визит? – сухо осведомился Остин, глядя на бутылку с бренди, оставшуюся с прошлой ночи. Добрый глоток был бы, кстати, но сейчас только утро, и подобный поступок наверняка не вдохновлял отца Обри.

– Вам нужны объяснения? – проревел герцог, оглядываясь вокруг. Он мрачно посмотрел на потрескавшуюся кожу кресла, стоявшего у камина, и остался стоять.

– Осмелюсь полагать, я ничего не сделал такого, о чем бы вы не знали раньше. Полагаю, в свое время я предельно ясно дал понять, что не в состоянии предоставить Обри ни того комфорта, к которому она привыкла, ни общества. Я обрисовал ситуацию предельно четко, как мне кажется.

Нога болела, но пока герцог стоял, Остин не мог сесть.

Герцог фыркнул. Осмотрев обтрепанные предметы меблировки, он уселся в, кресло Остина, предоставив своему зятю кушетку, на побитой молью обивке которой тот устроил свою больную ногу.

– Я знаю, что у вас есть идиотское предубеждение не использовать наследство Обри, вот почему я дал за ней хорошее приданое. На что, черт возьми, вы его потратили, если не на то, чтобы сделать эти руины комфортабельными для нее? – возмущенно спросил герцог, т– Эти проклятые слухи никогда меня не волновали, пока они не касались Обри, но им нет конца. В чем там дело с убийством вашей служанки? Это зашло слишком далеко.

– Если вы дадите мне время, я объясню, но не вижу необходимости посвящать в это Обри. Дело касается только меня, и Обри пойдет во вред, если она в него вмешается.

– Она через неделю будет в своей комнате в Эшбрук-Хаус. Возможно, я бы и выслушал ваши объяснения, почему вы обманули мое доверие, по никакие объяснения не извинят этого.

: Герцог вытащил из кармана сверток бумаг и бросил на стол. Когда Остин осторожно опустил ногу на пол, чтобы взять сверток, герцог нетерпеливо отмахнулся.

– Вам нет нужды сейчас читать их, я сам скажу, о чем они. Это ордера на ваш арест по обвинению в контрабанде. Вы можете попытаться объяснить это.

Остин откинулся на кушетку и закрыл глаза. Спорить оказалось невозможно. После прошлой ночи он понял, что что-то пошло не так. Он подозревал, что Эверсли подкупил кого-то из его окружения, но мог винить только себя. Он поспешил испытать судьбу и рискнул тем, чем не должен был рисковать. Риск казался оправданным тогда, когда он не рисковал ничем, кроме себя и своих земель. Он не собирался втягивать Обри, пока не устроится сам. Теперь же риск был чрезмерным и непростительным.

– Где корабль и капитан? – устало, спросил Остин.

– Корабль конфисковали в Эксетере. Капитана отвезли в Лондон для допроса. Он сопротивлялся как мог, но без кучи адвокатов был вынужден назвать ваше имя. Не очень честно было покинуть этого человека на произвол судьбы, – прорычал герцог.

– Я ничего не знал о его аресте. – Остин подумал о письмах, скопившихся за время его болезни, и хотел бы знать, какие еще неудачи ускользнули от его внимания. Но сейчас слишком поздно об этом волноваться. – У меня есть покупатель на часть моих земель. Я хочу, чтобы этого человека защитили.

– Хм. – Герцог откинулся на спинку стула и посмотрел на своего зятя. – Осмелюсь сказать, что он сможет сам себя защитить, как только вы найдете, куда он спрятал ваше золото. Товары на обратную дорогу на борту, но результатов первого плавания так и не нашли. Наверняка прибыль была намного больше, чем деньги, вложенные в товары на борту.

Прибыль была значительной, но осознание этого перевешивалось свертком бумаг на столе. Сношения с врагом – обвинение, требующее смертной казни. Его могли бы выслать в Австралию. Высылают ли туда лордов? Или, возможно, заточат в Тауэре до конца его дней. Остин раздумывал об этом с мрачным юмором.

– Я предпочел бы, чтобы Обри ничего не знала, пока благополучно не уедет отсюда. – Остин пытался придумать, как лучше сообщить ей эту новость, но его мозг отказывался трезво мыслить. Перед ним стояли ее огромные зеленые глаза, они смотрели на него со смущением и обидой, и он не мог приказать им уйти.

– Я не собираюсь сообщать ей, как плохо разбираюсь в людях. Держитесь от нее подальше, и эти писульки не пойдут никуда дальше моего кармана. Я надеялся, что до своей смерти увижу ее под надежной защитой, но теперь понимаю, что в этом я должен положиться на свою семью. Мой брат – лентяй и дурак, а его сын – мечтатель, но они смогут ее уберечь. Я никогда больше не буду так глуп, чтобы желать ей счастья.

Остин раскрыл глаза и уставился на когда-то гордого герцога.

– Вы надеялись сделать ее счастливой, заставив выйти за меня замуж?

Герцог неловко пожал плечами.

– Я представлял ее всем, кого выбирал, дли нее, а она совершенно не могла вспомнить, как их зовут, когда я ее спрашивая. Я не мог связать ее с сельским сквайром или с чертовой канцелярской крысой. Казалось, вы ей понравились, Бог знает почему.

Мои люди не смогли найти в слухах о вас ни грамма правды. Вас хорошо рекомендовали люди, которых я уважаю. Я знал, что вы никогда бы на нее не посягнули, а после скандала, который вы вдвоем постарались устроить, я не уговорил бы никого из людей, которых я хотел бы женить на ней. Вы оставили мне ничтожный выбор. Теперь я об этом жалею. Я не умер так быстро, как надеялись врачи. Можно было подождать, пока она подрастет, чтобы найти более подходящую пару, но теперь уже слишком поздно. Только держитесь от нее подальше, а я о ней позабочусь.

– Если врачи оставляют вам так мало надежд, это будет трудно, – сухо ответил Остин. – И вы забыли, я ее муж. Я не могу пожелать ей быть замужем за уголовником, но не могу и пожелать ей множества других вещей. Я буду держаться вдали от нее, если такова цена, которую я должен заплатить, но только до тех пор, пока буду считать, что она счастлива и в безопасности. Даже это может оказаться слишком тяжело.

Остин предпочел бы казнь или заключение, чем знать о том, что Обри где-то рядом, но недосягаема, однако он не мог выбирать. Будущее Обри должно быть на первом месте. Муж и жена, не живущие вместе, не были необычным явлением в их кругу, и, выбирая первое, она должна сама предложить развод или раздельное проживание.