– Знаете, есть удивительное выражение, которое всегда восхищало меня своей лаконичностью: «Помни о смерти». Каково его значение? Что все бренно, поскольку смерть неминуема, или, наоборот, веселитесь сейчас, пока жизнь прекрасна? Кто знает? Но это вы должны иметь в виду, когда поете Недду. Ведь в конце она умирает, как и ее любовь.

– Но мне не нравится конец! – воскликнула девушка.

– Разумеется. Вы молоды и хотите, чтобы Недда с любовником сбежали и жили долго и счастливо. Это естественно. Но будь это так, кто пришел бы слушать «Паяцев»? Это была бы уже не трагедия, а фарс, очаровательная легкая комедийка. Водевиль.

– Почему она не оставила все и не ушла к любовнику? Ей ничто не мешало.

– Ничто… кроме привычки, страха и слабости. Все те вещи, которым не подвержены юные.

– Чего она боялась? Сильвио любил ее.

Бейер пожал плечами:

– Счастья. Будущего. Гибели любви.

– Однако она все равно погибла.

– Да, ради любви. В попытке спасти жизнь возлюбленного.

– Но это не помогло, ведь и его убивают!

– Конечно. Любовь либо умирает сама, либо уничтожает. Вы или отдаете какую-то часть души любимому, или теряете его и любовь.

Корри в глубокой задумчивости долго молчала и наконец резко бросила:

– На ее месте я убежала бы. Вместе с Сильвио.

– Знаю, – улыбнулся Бейер. – Поэтому вы недостаточно взрослая, чтобы петь Недду. Коломбину – возможно, но только не Недду.

Снова молчание.

– В таком случае что мне петь?

Она к тому же еще и практична. Он говорил с ней куда откровеннее, чем с любой прославленной звездой, однако не сумел запугать.

– Ничего. Вы вообще не будете петь.

Бейер с неожиданной энергией вскочил на сцену и подошел к фортепиано.

– Вот что вам надо делать.

Он сыграл несколько нот в среднем регистре, повторяя каждую с нарастающей громкостью.

– Ежедневно упражняйтесь, контролируя дыхание. И когда вы станете делать это в совершенстве… могут уйти годы, а могут всего лишь месяцы, – снова придете ко мне.

Девушка сосредоточенно хмурилась, пытаясь запомнить последовательность упражнений. И Бейер внезапно ощутил, что сильно устал. Наверное, было бы лучше, если бы она навсегда забыла о музыке.

– И никогда не пойте во весь голос. Наращивайте мощь постепенно, оттачивайте каждый самый тихий звук. Ну а потом посмотрим.

– Это все?

– Все? – улыбнулся Бейер. – Да это, вероятно, самое трудное, что вам придется совершить! Научиться этому так же нелегко, как сделать первый вдох при рождении. Возможно, вам никогда не достичь успеха. Но зато, пока практикуетесь, кто знает, вдруг вас посетит самое главное для настоящего артиста – истинная и несчастная любовь.

– Хм-м-м, – протянула Корри, лукаво сверкнув глазами. – Вряд ли вы подскажете мне, где ее обрести?

– Она придет сама, рано или поздно. Жизнь щедра на неприятные сюрпризы. А сейчас…

Бейер потрясенно сообразил, что даже не потрудился узнать ее имя.

– Боюсь, сегодня у меня уже не осталось времени на обучение.

Мысль о дневной репетиции была странно успокаивающей. Что ни говори, а ему придется работать с опытными музыкантами, пусть и не всегда совершенными. Его просто ужасали столь безграничные способности девушки.

– Подождите. – Она торопливо порылась в сумочке. – Я не упоминала об этом раньше, но у нас есть общий друг.

Она показала листок бумаги, встряхнула, и он развернулся, превратившись в цепочку танцующих клоунов.

Бейер ошеломленно уставился на нее. Кусочки головоломки неожиданно встали на место. Так вот она, протеже его старинного приятеля…

– Почему вы не сказали мне?

– Не хотела, чтобы ваше мнение оказалось предвзятым. Мне была необходима беспристрастная оценка.

– Дорогая девочка, я слишком стар, чтобы судить пристрастно.

– Но не настолько, чтобы не сделать одолжение приятелю, верно?

Она смотрела ему прямо в глаза.

– Вы отнеслись бы ко мне по-другому, не так ли?

Надо признаться, она права. Он был бы более осторожным, менее откровенным.

– Простите. Это меняет все. И поскольку вы его подопечная, я, конечно, попытаюсь помочь, чем смогу.

– То есть станете давать мне уроки?

– Разумеется.

Улыбка девушки, казалось, осветила даже самые темные уголки зрительного зала.

– Благодарю, месье Бейер, но вынуждена отказаться. Я только что узнала от человека, которого безмерно уважаю, что не готова к карьере певицы. И ни за какие блага мира не осмелилась бы ослушаться его совета.

Она протянула Бейеру руку. Пожатие оказалось на удивление крепким.

– Я вернусь.

Это прозвучало почти угрозой. Дирижер с облегчением посмотрел ей вслед. Какая выразительная спина! Он был одновременно рад и опечален, что она ушла.


Корри с сожалением покинула мир позолоченных кариатид и мраморных колонн. Это был самый большой театр в мире! Как ей хотелось видеть зал вечером, заполненный от партера до галерки публикой в нарядных костюмах, блистающей драгоценностями. Восторженно выжидающие лица в каждой ложе. В ее воображении вставали красочные картины, напряженная тишина предвкушения и она сама – крохотная фигурка на огромной сцене. Она удержит их внимание. Заворожит, привлечет, околдует. Ее голос озарит солнечным сиянием самый густой мрак. Она развеет тьму, покажет им миры, о существовании которых они не подозревали. Вот ее единственная мечта, вот в чем заключается волшебство.

И она добьется этого, непременно добьется.

Девушка вышла в пустое фойе, сказочно прекрасное, с лестницей из оникса и белого мрамора и потолком, расписанным Шагалом. Здесь в тишине и одиночестве она дала себе клятву. Когда-нибудь люди специально придут, чтобы услышать ее. Это обязательно случится, потому что она так решила.

На улице Корри выбрала на лотке спелый нектарин и впилась в него зубами так, что сладкий сок побежал по подбородку. Мистер Бейер прав насчет среднего регистра. Придется упражняться, ведь Арлекин сказал, что лучшего дирижера нет на свете. Но что касается остального… Она отказывается верить, что только влюбленная женщина может петь по-настоящему. Будь это так, ирландские горничные в «Савое» – лучшие певицы, чем она сама.

Однако странно и немного неприятно, что он так подчеркивает необходимость дисциплины и самоограничения. Слишком эти наставления напоминают тирады некоего Гая де Шардонне.

Корри, подумав, выплюнула косточку в ближайшую урну с достойной восхищения меткостью. Дисциплина… самоограничение… как ей надоели эти слова. И что они понимают? Должно быть, давно забыли, каково это – быть молодым, а скорее всего просто никогда не знали. Но ничего, она еще докажет, как они ошибаются, и когда станет знаменитой, будет одеваться как пожелает и петь как пожелает. И никто ей слова не посмеет сказать!

Глава 8

Однако почему-то после целого дня упражнений по системе месье Бейера, на первый взгляд очень простых, но доводивших до изнеможения, ее самоуверенность несколько поубавилась. Поужинав в одиночестве в просторной столовой девушка удалилась в свою комнату, где немного утешилась горстью драже, а заодно решила написать Арлекину.


Дорогой Арлекин! Мне так много надо рассказать тебе, что не знаю, с чего начать.


Корри помедлила, задумчиво прикусив кончик ручки. Может ли она открыться ему, не нарушив пункт девятый, внесенный Гаем де Шардонне? Он выполняет свою часть договора, она обязана делать то же самое. Но это нелегко. Она не привыкла вести двойную жизнь.


Я в Париже и уже успела понять, как ты был прав. Чувствую себя так, словно умерла и попала в рай. И все же, не знай я, что это твой город, о котором ты так много рассказывал в письмах, мне было бы очень одиноко. Я чувствовала бы себя здесь совсем чужой. Подумать только, что когда-то я собиралась взять Париж штурмом! Он немного пугает меня… такой красивый, шикарный… словно прекрасная, но бессердечная дама… Да и почему он должен быть добр к какой-то провинциальной девчонке?

Но мне повезло, и я не должна забывать об этом. Теперь я работаю личным секретарем у французского бизнесмена, ведаю приемом гостей, рассылаю приглашения, организую приемы. Он был так добр, что нашел для меня квартиру. Однако продолжай писать в контору мистера Уитейкера, поскольку еще неизвестно, останусь ли я в этом доме. Очень многое зависит от мистера Бейера.

Да, в первый же свободный день я поехала к нему. Мне он понравился, как ты, впрочем, и предрекал. Я так волновалась, что думала, будто не смогу петь, но в нем было нечто такое… он слушает так, будто важнее занятия нет в мире. Не знаю, что он подумал, но полностью своего мнения, видимо, не высказал. Вежливо попрощался, дал мне упражнения, велел выполнять их каждый день и не петь до того, как мы снова встретимся.

Представляешь мое состояние?! Все равно что он велел бы мне не дышать и не есть. Как мне совершенствоваться, если петь нельзя? Я просто не пойму, иду ли вперед или топчусь на месте. Это так ужасно – наконец оказаться в Париже и не петь! Я полна сомнений и тревог. Как бы я хотела, чтобы ты был здесь и я могла тебя увидеть, хотя бы однажды! Мы бы выпили с тобой кофе в маленьком баре, поговорили о музыке, о Париже и вообразили бы, что город принадлежит нам.

Я хочу видеть тебя. Пожалуйста.

Твоя бедная Коломбина.


К счастью, пока Корри ждала ответа, ей было чем заняться. Прибыл ее новый гардероб, и, к своему немалому веселью, девушка обнаружила, что Гай велел снабдить каждый наряд номером, от первого до двадцать четвертого. Как это на него похоже, он даже не доверяет ей выбрать платье самой! Ее решимость расстроить его планы и помешать замыслам окрепла. Она тщательно обдумала свою стратегию, с тем же скрупулезным вниманием к деталям, которое раньше уделяла пению. Она начнет битву сразу на нескольких фронтах. Зная, что Гай предпочитает модную бледность в женщинах, каждый раз, когда во внутренний двор проникали солнечные лучи, она сбегала вниз, чтобы немного позагорать. В садике не было ничего, кроме зелени, – кустарник и низко подстриженная живая изгородь, так что Корри купила маковое семя и посеяла его в ящиках на балконе, где всегда было светло. По вечерам она сидела в своей комнате, примеряя платье за платьем. Постепенно, неуклонно ее план обретал очертания и обрастал подробностями. Через пять дней она получила письмо от Арлекина.