— Сколько времени?

— Четыре часа, — отвечает Дэйзи, не открывая глаз. — С тех пор как ты меня последний раз спра­шивала, прошла минута.

— Мы ждем уже больше часа. Они не при­дут. — Джезз встает, потягиваясь.

В этот момент у нее за спиной останавливает­ся фургон, и я вижу, как из него выбираются те­ни и крадутся по лужайке к окну.

— Приехали.

Пока мы подбираемся, внутри у меня все дро­жит, хотя нарушение закона тут ни при чем. Про­сто я думаю про Эда. Джезз заглядывает в откры­тое окно и шепотом зовет:

— Лео, иди сюда.

Он не отвечает.

— Лео, — зовет она чуть громче.

И снова молчание.

— Они, наверное, отключают технику в ком­пьютерном классе. Не хотелось бы туда лезть, ес­ли уж совсем не припечет. Попробую опять по­звонить.

Она набирает номер, а я настороженно ози­раюсь.

— Лео, — шепчет вдруг она. — Ты ответил.

Джезз вытягивает руку с телефоном, так чтоб нам было слышно:

— Ну да, ответил. Прости, что я убежал. И про­сти, что не сказал правду.

— Об этом позже. Сматывайся из информаци­онного центра, пока полиция не приехала.

— Я не в информационном центре, — слышит­ся из трубки. — Я ем гамбургер в «Барриз».

— Но если ты в «Барриз», то кто же тогда в ин­формационном центре?

— Джезз, — слышится торопливый голос. — Сматывайся оттуда. Мы сейчас подъедем, только уходи, не теряя ни секунды.

— Привет, Люси, — из окна высовывается Маль­кольм. Его темные зрачки направлены на меня.

— Бежим! — взвизгиваю я.

Мы бежим кратчайшим путем, за женский туа­лет, мимо учительской. Быстрее всех бегу я, пото­му что по собственному опыту знаю, кто такой Малькольм, а заглянув ему в глаза, не поручусь, что он меня не убьет.

— Мы оторвались? — кричит Джезз на ходу, и я отвечаю, что не знаю: оглядываться некогда.

— Вперед, вперед, — обгоняя меня, не своим голосом кричит Дэйзи. — Они где-то рядом.

Она оглядывается на бегу — и с размаху вреза­ется в охранника.

— Ничего себе, — трясет она головой. — Кто бы мог подумать.

Охранник оглядывает нас, мы — его, и мое бу­дущее тает на глазах, и тут Джезз невиннейшим тоном заявляет:

— Какое счастье, что мы вас встретили. Мы хо­тели срезать, пошли через школу — и вдруг ви­дим, какие-то типы грабят информационный центр. Мы пригрозили, что вызовем полицию, а они погнались за нами.

На премию «Золотой глобус» Джезз не тянет, но охранник верит.

— Стойте здесь, — говорит он. — Могут по­требоваться ваши показания.

Как только он исчезает, мы пускаемся бежать дальше. Встреч с Малькольмом Птахом мне до конца жизни хватит. Через две улицы от школы мы решаемся перевести дух.

— Ну, зато они не пошли грабить. — Голос Джезз еще дрожит от бега. — Все могло быть го­раздо хуже.

— И приключений ты получила, — тяжело ды­шит Дэйзи, прислонившись к забору. — С лихвой.

— Неплохо бы еще капельку романтической истории.

Едва Джезз произносит эти слова, как в конце улицы появляется розовая точка и мчится сквозь ночь, как рассвет в ускоренной перемотке. Вот и они, думаю я. Вот и Эд.

Вот и Эд, и у меня наконец-то будет возмож­ность все исправить. Сказать ему, что он умный, и наверняка есть какая-то причина, почему он не уме­ет читать. Да если и нет причины — мне все рав­но. Я скажу ему, что лучшей ночи, чем сегодняш­няя, когда мы смеялись и разговаривали, закрыв ли­ца руками, в моей жизни не было. Я скажу ему, что хочу провести с ним сегодняшний день, и завтраш­ний, и послезавтрашний; и в один из них я обяза­тельно поведу его в мастерскую Ала и покажу все свои работы. Покажу свойства стекла, как оно ме­няется от нагрева. Покажу, как оно остывает, пре­вращаясь в чудо, сделанное твоими руками.

— Чуете? — ликует Джезз. — Погода меняется.

— Слава Богу, — отзывается Дэйзи. — До смер­ти надоело потеть.

Я вытягиваю руки вверх, всей кожей ощущаю перемены. Под конец не бывает грома и молний. Только легкий бриз. Я чувствую себя как «Ника Самофракийская, крылатая богиня победы», кото­рую показывала мне миссис Джей. Мраморная ста­туя хранится в Париже, в Лувре. Ей снесло голо­ву, но вид у нее все равно торжествующий. Полуангел, получеловек с широко распростертыми крыльями.

Поворачиваюсь к Джезз и решительно заявляю:

— Я поцелую Эда.

Джезз улыбается.

Фургон тормозит, из него выпрыгивают Лео и Дилан. Лео идет к Джезз. Он расплывается в улыб­ке, и в этой улыбке то, чего раньше я не видела: Джезз ему нравится. Она сурово наставляет на не­го палец:

— Я не встречаюсь с уголовниками.

Смотрю, как он берет одну из бесчисленных ко­сичек и медленно наматывает на палец.

— Не пойду я в уголовники. Пора взрослеть.

Я открываю заднюю дверь фургона, и во мне снова «дзынь» наоборот:

— Здесь пусто.

— Так мы же решили не грабить школу, — не переставая накручивать косичку на палец, говорит Лео.

— А где Эд?

Рука Лео замирает, он поворачивается ко мне. И я без слов понимаю, что Эд сейчас с Бет.

— Тем лучше для него.

Сажусь на бордюр.

— Тем лучше для него.

Ложусь на тротуар.

— Тем лучше для него.

Джезз ложится рядом.

— Я смотрю на звезды, — предупреждаю я.

— Ты хочешь уменьшиться, чтобы твои пробле­мы потеряли всякое значение?

— Не-а. Смотрю, потому что сейчас небо не за­стилает смог. Мне нужно, чтобы ярко светили звезды.

— Нервы сдают, да?

— Мне грустно. Зато теперь я знаю правду про Тень. Почти уверена, что знаю правду про роди­телей. Или буду знать, когда утром спрошу у них про развод.

— Извини, что ввязала тебя в сегодняшнюю ис­торию. Я бесцеремонная подруга. Вечно норовлю высказаться о твоих маме и папе, а сама даже не знаю их толком.

— Как ни странно, ты права: реальность — луч­ше. Правда — лучше. Больнее, но лучше.

— Как она? — спрашивает Лео.

— Все в порядке, — отвечает Джезз. — Иди сю­да, на тротуаре всем места хватит. Мы проверяем, все ли звезды на месте.

Теперь мы лежим бок о бок и слушаем, как Ди­лан и Дэйзи выясняют отношения.

— Прости, что я швырял в тебя яйца на твой день рождения.

— Ты лучше число запиши, чтоб не забыть на следующий год.

— Ладно. А какое вчера было число?

И мы хором кричим:

— Девятнадцатое октября!

— То есть мы будем вместе и в следующем го­ду? — веселеет Дилан.

— Надежда есть. Но врать мне больше не смей.

— Хорошо, мне нельзя врать, а тебе нельзя об­зывать меня придурком.

— Логично.

Дилан достает из кармана клочок бумаги и чи­тает вслух.

— Если б мое чувство к тебе было толпой фут­больных фанатов, ты оглохла бы от дикого рева. Если б мое чувство к тебе было боксером, то со­перник лежал бы на ринге мертвым. Если б мое чувство к тебе было сладостями, в двадцать ты бы стала беззубой. Если б мое чувство к тебе было деньгами, ты гребла бы их лопатой.

— Это не твои стихи, так? — спрашивает Дэйзи.

— Мысли мои. Лео только придал им форму.

— Сойдет, — говорит Дэйзи и засовывает ли­сточек в карман.

Полежав еще немного, я встаю и иду за вело­сипедом. Ему порядком досталось, но ехать мож­но. Отматываю от руля шлем. Надеваю. Медлен­но, ощущая кожей прохладный ветер, качу по ули­цам. Эффект темного стекла скоро пройдет, нач­нет светать. Птицы шумно хозяйничают в мире, принадлежащем пока только им. И мне. Я петляю из стороны в сторону. Прошедшая ночь не будет для меня ночью, когда меня бросили ради Бет. Или ночью, когда я чуть не поцеловала Тень. Это ночь-приключение. Начало чего-то настоящего.

5:30