Обращайся со стеклом правильно, и оно не треснет. Знай его свойства, и добьешься нужного оттенка: у изделия будет цвет заката, или ночи, или любви. Но люди не подчиняются таким законам, а мне очень бы хотелось, чтоб подчинялись. Почему мир — не стекло?
Я поняла, что папа не вернется в дом, в тот самый момент, как увидела его пьющим лимонад у сарая. Я поняла это по тишине, наступившей с его уходом. Не знаю, почему они разводятся. Ведь любят друг друга они по-прежнему. Похоже, любовь — нечто вроде пастилы, разогретой в микроволновке на высокой температуре. От взрыва пастила не перестанет быть пастилой, но есть ее теперь затруднительно. А взрывов за те два месяца, что мама с папой ругались, было достаточно.
Вот за что я люблю картину Ротко, так за то — как сказал Эд, — что не надо выражать чувства словами. Я просто смотрю. А пока смотрю — понимаю что-то про любовь. В ней нет розового. В ней разные оттенки красного истекают друг в друга кровью. Мама и папа — тоже в этих оттенках. Когда ругались — ближе к багровому, когда папа переехал, мамин оттенок стал спокойнее. Она почти закончила книгу, и по пустякам больше не заводится, но иногда лежит на кровати, раскинувшись, как морская звезда, и вздыхает. А папа в это время приколачивает на дверь сарая номер своего «дома». Почему же они не примут все как есть и не разведутся? Может, они вместе ради меня?
От этой мысли меня и замутило. В фургоне я пыталась выйти в астрал, но безрезультатно. От правды не левитируешь. Даже если удастся, рано или поздно все равно рухнешь в мир, каков он есть.
А мои мама и папа — такие, какие есть, разведены они или нет — хорошие. Конечно, они немного чудные, и их большая любовь закончилась картофельным порошком, который не растворяется, но ко мне-то их любовь не прошла. Меня никогда не переселят в сарай.
Я вытягиваю руки к небу и рисую желаемое. Рисую папу в доме с красивым видом из окна, с хорошей кофейней на углу улицы и не очень далеко от меня. Рисую сарай, где он больше не живет. Рисую письменный стол в сарае, чтоб у мамы был свой кабинет. А потом, после сложных подробных рисунков, рисую кое-что попроще.
Рисую поцелуй с Эдом.
— Длинная была ночь, — говорит он. — Мы почти подошли к той стадии, когда она редеет.
— И нам еще предстоит поездка в розовом фургоне и поход в казино.
— А ты так и не встретила Тень.
— Знаешь, — признаюсь я, — он мне почти не интересен.
Поворачиваюсь к Эду, и мы чуть не сталкиваемся носами. У него уши в брызгах белой краски.
— И ты больше не хочешь, чтоб у тебя это было с парнем, любящим искусство?
От того, как он произносит «это», у меня по телу бежит ток.
— Искусство нравится и другим. Тебе, например.
Ну же, думаю я, ну же, поцелуй меня.
— Люси, мне надо кое-что тебе сказать.
Что ты до смерти хочешь меня поцеловать, я знаю.
— Что?
— Это про Тень. Про меня и Тень.
Хватит разговоров, мистер. Положи руку мне на задницу.
— Я действительно его знаю. В смысле, мы встречались. Я не говорил, чтоб тебя не разочаровывать. Он неплохой, просто недавно потерял работу, и его маме не всегда удается оплачивать счета. Ты хотела романтической истории, идеального парня. Он не такой.
— Не нужен мне никакой идеальный парень.
Дура я, что так думала.
Я говорю сейчас не про Тень. Я боюсь, как бы Эд не решил, что мне он не нужен, потому что идеального первого свидания у нас не получилось. Я снова думаю о влюбленных, что целуются с укутанными головами. Кто знает, что идеально, а что — нет? Я с удовольствием поцеловала бы Эда сквозь полотняный мешок. Судя по всему, то, что рассказывают про гормональный взрыв у подростков, правда. Я теряю над собой контроль. Совсем не по-джейностински, но такое классное чувство!
Беда, что по-джейностински ведет себя Эд, и говорит он теперь без умолку. Да замолчи же, чуть не вырывается у меня. Разговоры без действий приводят меня в отчаяние.
— Да он рядом не стоял с тем парнем, которого ты себе нарисовала, — продолжает Эд и садится для убедительности.
— Хорошо, хорошо, я поняла. Тень — плохой.
Эд — хороший. Люси — глупая. Все настолько проще, чем я думала. А теперь снова ложись рядом.
— Нет, ты не поняла. — Он вытягивает руки вдоль колен и похлопывает ладонями по ботинкам.
— Ближе к утру Тень отправится грабить твою школу. Информационный центр.
— Класс миссис Джей? Он что, ворует у других художников? — Я тоже сажусь. Думаю. — Он ворует? Но он же преступник.
— Ну, ты и раньше это знала. Он же граффитчик.
— Это не то же самое, что вор.
— Не то же самое. — Эд медленно кивает, провожая взглядом каждую проезжающую машину. Теперь и я слежу за машинами. Мы смотрим на них целую вечность. Два человека, застрявших на обочине и влезших на крышу фургона свободной любви. Не знаю, о чем думает Эд, сама я думаю, как сильно мы порой ошибаемся.
— А люди едут куда-то, — наконец произносит он. — Вон та синяя, как считаешь, куда направилась?
Знакомая игра.
— В пустыню. Где красный песок и неподвижная жара.
— Пустыня уродлива. Там нет ничего живого, — возражает Эд.
— Есть, надо лишь знать, куда смотреть. — Щелкаю три раза браслетом — на счастье и чтоб собраться с духом — и говорю что думаю: — Ну и ладно. Что ты молчал про Тень. — Щелкаю браслетом еще раз. — Я знаю почему. Как бы там ни было, все изменилось.
Я двигаюсь, и теперь мы сидим рука к руке. Он тоже двигается.
Мы сидим наяву, и мне больше не нужно искать утешения в воображаемых сюжетах. Пусть Тень грабит школу, пусть рисует океаны. Пусть что хочет, то и делает. Я сижу, касаясь Эда.
Скребу ногтем по фургону, и краска в нескольких местах сходит.
— Знаешь, — показываю я, — в другой жизни этот фургон был синим.
Я смотрю только на нее. Стоит наклонить голову — и я прильну к ее веснушке, а если прильну, меня уже не остановить.
"Лунное граффити" отзывы
Отзывы читателей о книге "Лунное граффити". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Лунное граффити" друзьям в соцсетях.