— В нем дырка от циркуля, ты же знаешь. Горит.

Она обхватывает меня руками, мы летим сквозь парк, летим на нашем велосипеде, позволившем нам сбежать. Все как когда-то с Бет: я дышу пол­ной грудью, и дорога для меня открыта, открыта. Вот и скейт-парк. Я торможу, бок о бок мы ва­лимся на траву, смешивая жар дыхания с ночной жарой.

— Здорово ты ему врезала.

— Надеюсь, у него все обошлось.

— Надеюсь, он в больнице.

— Думаешь, мы в безопасности? Он нас не до­гонит?

— Поверь мне, я был на его месте. Ему не до нас. В любом случае, когда они сюда доберутся, Лео уже приедет.

Она достает бумажный носовой платок, доволь­но мятый и не слишком чистый, но даже если я получу заражение крови, мне все равно. Плевать, потому что она близко-близко, и веснушка на шее близко, и я снова у той стены, рисую пути на за­гадочном лице, которое так хочу разгадать. Только теперь мой автомобиль не дымится, потому что ей не все равно. Кажется.

Осторожно трогая мое ухо, она глядит через мое плечо на мою же картину. Шквальный шторм, чудовищный. Волны высотой с небоскреб. Я по­тратил всю ночь, чтобы потоки синего и зелено­го накатывали друг на друга, чтобы клочья желто­ватого неба клубились над темной водой и двумя фигурками на берегу. Парнишка с доской для сер­финга и рыбка с ним рядом. Я и Бет в начале от­ношений. Я и Берт. Я и Лео.

Люси переводит взгляд со стены на мое ухо, и я теряюсь в догадках: поняла ли она, что там, на стене, я? Ведь это я, неужели не видно? Больше обо мне сказать нечего — парень на берегу ищет, как проплыть сквозь стену волн.

— Ну как?

Она снова смотрит на мое ухо.

— Знаешь, оно не насквозь проколото. Подо­жди, пока заживет, или доведи начатое до конца.

Я бегу глазами по новым дорогам — они сов­сем близко; я касаюсь ее дыханием, и она замира­ет. Застывает.

— Я за то, чтоб довести до конца, — говорю я, как полный идиот, но идиот или нет — не имеет никакого значения. Она подается ко мне, и я вот- вот ее поцелую. После всего я наконец-то ее по­целую. Мои губы уже почти... почти коснулись ее. И тут она мертвенно бледнеет, и я откатываюсь в сторону, потому что — сомнений нет — ее сей­час вывернет.

Дыханием Эд касается моей кожи, его взгляд прикован к веснушке на моей шее, и в нестерпи­мой ночной жаре мне чудится, что мы свисаем с неба — или с потолка. Раскачиваемся друг вокруг друга, не доставая до земли. Я не удивилась бы, если б от нашего соприкосновения раздался звон. Когда я прикладываю к его уху салфетку, по паль­цам бежит огонь. Он спрашивает: «Ну как?» — и я говорю, что можно дать уху зажить, а можно довести начатое до конца. Он за то, чтоб довести до конца.