А еще можно отвести ее в доки, где у меня на­рисованы весы. Как те, что я видел у Вермеера, на картине «Женщина, занятая весами». Миссис Джей когда-то говорила мне, что те весы — мера чего-то важного, типа поступков или души. Мы с Бертом пошли на выставку Вермеера, и когда сто­яли у картины, я спросил: «Что нужно, чтоб ду­ша не оказалась легкой?» «Про душу не знаю, но жить человек должен правильно. Если живешь не­правильно, то и смысла нет».

Люси поглядывает на меня во время разговора, но, кроме восклицаний «О Боже», «не надо» и «нет», я ничего не слышу.

Лео, что ты ей рассказываешь? Я судорожно пы­таюсь придумать, почему не сказал правду. Нако­нец она подходит и протягивает мне трубку.

— Все в порядке? — спрашиваю я.

— Отлично, — отвечает она улыбаясь.

Я перевожу дух. «Пронесло», — мелькает у ме­ня в голове, пока я меняю дислокацию, чтоб по­говорить с Лео по телефону. Его смех я слышу еще до того, как поднес трубку к уху.

— Вы что, свалились с холма? — веселится он. — Вот умора!

— Конечно, умора, — шепчу я. — Тьма хоть глаз выколи, а вызывать полицию, собираясь на грабеж, как-то не с руки. Если копы меня заметут, они мо­гут решить, что Люси тоже как-то замешана.

Лео больше не хохочет.

— Точняк, полицейских вызывать не надо. Слу­шай, мы с Диланом скоро сваливаем за фургоном. Потом вернемся за девчонками, а к половине вто­рого можем заехать в парк — к тому времени вы как раз закончите восхождение.

С шепота я перехожу на шелест:

— Нельзя раскатывать с ними в фургоне для побега!

— Может, не будем называть его «фургон для побега»? Мало ли что придет людям в голову.

— А как прикажешь его называть?

— Может, ограничимся просто «фургоном»?

— Сути дела это не меняет, как и того, что де­ло — дрянь. Девчонок могут увидеть. — Я огля­дываюсь на Люси, которая сидит в пятне электри­ческого света и подкидывает монетку. — Не втя­гивай ее.

— Между вами что-то происходит?

— Ничего не происходит. Ты только Джезз не заикнись про «что-то происходит».

— То же самое ты говорил в пятом классе, ког­да миссис Пери учуяла, что мы затеяли неладное. Она чуть пеной не изошла, пытаясь выведать, в чем дело, а ты стоял и бубнил: «Ничего не про­исходит».

— И что?

— И то. В штанах у тебя лежала рыбка из школьного аквариума. Все уже произошло.

— Только попробуй сказать Джезз, что у меня в штанах лежала рыбка!

Напряженная тишина, а потом Лео спрашивает:

— А как тебе Леди-джазз? У нее столько то­неньких косичек, симпатичных таких! И еще она все время тыкает пальцем. И знает хорошие сти­хи. Я читал ей свои, ей понравилось.

— Ты читал ей тексты со стен?

— Успокойся. Не со стен. Другие.

— Какие другие?

— Другие, и все. Не переживай.

— Никто и не переживает. Просто я не знал, что ты не только для наших работ стихи пи­шешь. — Я вдруг вспомнил слова Люси. — Кста­ти, ты кто больше: поэт или социальный обозре­ватель?

— Не знаю. — Он давится от смеха. — А ты кто больше: дурак или кретин?

— Понял, больше вопросов не задаю.

— Так что ты думаешь о Джезз?

— Думаю, что она тебе серьезно нравится, так что постарайся ничего не испортить. Проводи ее до дому пешком, потом ступай за фургоном для побега и молись, чтоб тебя сегодня не сцапали.

— Точности ради, пока мы ничего не соверши­ли, фургон нельзя назвать фургоном для побега. А до кражи еще часа два. Давай, мы заедем за ва­ми в скейт-парк, заглянем куда-нибудь перекусить, посмеемся все вместе, развезем девчонок, а по­том — сам знаешь.

Пока я раздумываю, он добавляет:

— Кстати, тут тебя Бет ищет. Ей вроде как на­до что-то тебе сказать. Не смогла до тебя дозво­ниться. Я объяснил, что мобильник отключен за неуплату.

— Вот спасибо.

— На это ей наплевать. Она хочет к тебе вер­нуться. Привезти ее?

— Не впутывай ее! Скажи, я позвоню из авто­мата. Кстати, Люси считает, что мы с Бет встреча­емся, так что держи язык за зубами.

Гробовое молчание не сулит мне ничего хоро­шего.

— Лео?

— Такое дело. Джезз передала мне, что между тобой и Люси что-то начинается, потому что Лю­си на что-то такое намекнула, а Бет была рядом и услышала. Потом Джезз стала уверять, что ничего не началось, поскольку ты встречаешься с Бет, и тогда Бет сказала, что вы уже три месяца как рас­стались.

— Отлично.

— Все не так плохо, — уверяет Лео, но я не даю ему договорить и вешаю трубку.

Иду к Люси. Перехватываю монетку, которую она только что подкинула. Кладу на тыльную сто­рону руки и спрашиваю:

— Чем ты занимаешься?

— Задаю вопросы Вселенной.

— Вселенная только что сбросила тебя с круто­го холма — и ты с ней советуешься?

Люси не смеется, и я инстинктивно прикры­ваю нос.

— Не тебя же спрашивать, — говорит она. — Ты врун.

— Допустим, а теперь локти по швам и успо­коились.

— Не смешно, мистер.

— Какая тебе разница, встречаюсь я с Бет или нет? Бороздишь же ты ночной город в поисках Те­ни, надеясь, что у тебя с ним будет!

— Ложись, — требует она. — Сейчас разгоню велосипед и довершу начатое.

— Очень мило.

Мы молчим, и я не могу придумать, что сказать.

Наконец я показываю ей монетку и говорю:

— Хочешь узнать ответ Вселенной?

Она не глядя сует ее в карман.

— Монетка папина. Папа честный человек, он не врет.

Она несколько раз наматывает ремешок шлема на руль, затягивает потуже и щелкает застежкой; по-моему, она представляет, что руль — моя шея.

— Я и не говорил, что твой папа врет, — ог­рызаюсь я и взваливаю на себя велосипед.

— Брось его, — орет она, увидев, что я иду в гору. — Он тяжелый.

— Ничего не тяжелый, — ору я. — Нормаль­но. Лео заедет за нами в парк на фургоне, заки­нем велик туда.

— Блестяще, — отрезает она.

— Блестяще, — повторяю я, и мы бредем даль­ше, спотыкаясь на каждом шагу.

Рядом, задыхаясь, карабкается Берт. Твердит, что я должен извиниться. «Ведешь себя как по­следний плут», — так он сказал, когда Бет приходила в магазин вернуть мои вещи. «Слово «плут» уже никто не помнит», — отшутился я. — «Смей­ся сколько влезет. Моя-то девчонка до сих пор со мной».

Пристраиваю велосипед поудобнее. Он и вправду чересчур тяжелый, но со своим транспор­том для побега мне наверху будет спокойнее. К то­му же я чувствую себя плутом и хочу загладить вину перед Люси.

— Кати его рядом с собой, — сердится она. — Не хватало только разминуться с Лео и Джезз.

Не очень я преуспел.

— Понимаешь, я соврал про Бет, потому что не мог забыть, как ты на меня смотрела в кафе. Как на ничтожество, которое только руки распускать умеет.

— Но потом мы поладили, а ты все равно врал.

— Ты только что переехала меня великом — это называется «поладили»? — Я и сам знаю, что мы поладили, разговорились, и надо было сказать правду. — Прости, пожалуйста.

— Что еще ты наврал?

Сейчас или никогда. Я — Тень. У меня нет ра­боты, и я собираюсь ограбить твою школу, чтоб заплатить за квартиру и помочь Лео вернуть долг Малькольму Птаху.

— Ничего. Я порвал со своей девушкой и не хотел об этом распространяться, вот и все. «Слабак», — заключает Берт.

— А почему вы порвали? — спрашивает Люси.

— Уже не важно. Дело прошлое.

Обсуждать Бет с Люси, я не имею ни малейше­го желания. Я и так влип, потому что мне вроде как нравятся обе, что само по себе паршиво. Спасает только одно: ни с той, ни с другой мне не светит. Бет только кажется, что я ей нужен. На самом де­ле это не так. Она просто не все обо мне знает.

Она дала мне прочесть книжку, которую прохо­дила по литературе. «Про Вермеера, ты же его лю­бишь». Каждую ночь я как проклятый пытался одо­леть страницу-другую. Но слова у меня в голове не держатся. Начну читать новую строчку, а предыду­щая ускользает из памяти. Я ведь не глупее Лео, по­чему же он запоминает содержание, а я нет?

Короче, он прочел за меня и обрисовал, о чем там. Картины, о которых он говорил, я и так знал все до одной; и про «Девушку с жемчужной се­режкой» знал, и как Вермеер использовал камеру, где все выглядело иначе. Миссис Джей рассказы­вала мне, когда я еще не бросил школу. При по­мощи камеры-обскуры Вермеер наблюдал предме­ты в определенном смещении и рисовал то, чего простым глазом просто не увидишь. Занятный прием. Я потом и документальный фильм про Вермеера посмотрел. Я много чего еще знал, толь­ко книжку эту дурацкую прочесть не мог.

У меня духа не хватило рассказать Бет правду: она так обрадовалась, что я якобы прочел... Мы долго говорили, и мне все казалось, что она видит меня сквозь ту самую камеру-обскуру: вроде бы все верно, но в обратной проекции.

— О чем ты думаешь? — спрашивает Люси.

— Думаю, что на вечеринке стоило чего-нибудь съесть.

— У меня есть пакетик мятных леденцов, — от­вечает она, и я понимаю, что почти прощен.

— Подойдет.

На полпути к вершине мы садимся, и она де­лит содержимое пакетика на две части.

— Люблю следить, как они исчезают потихонь­ку, — говорит она, и до меня не сразу доходит, что речь о леденцах.

— Я тоже.

— А Джезз всю пачку слопает меньше чем за минуту.

— Ну тогда они с Лео под стать друг другу. Ему тридцати секунд хватит, чтоб умять пирожок с мясом.

— Думаешь, у них сложится?

— Не знаю. Наверное. Лео спросил, что я о ней думаю. Я сказал, что она славная.

— Славная — слишком скучно для Джезз. Она однажды гналась за парнем по всей улице, чтоб спросить номер телефона.

— Догнала?

— Угу.

— Тогда они с Лео просто созданы друг для друга.

Танцпол