— Вот откуда они знают Тень! Эд, наверное, продает ему краски! — догадывается Джезз.

— Может, и так. Дилан не говорит.

— А почему он бросил школу?

— Из-за Люси.

— Что-о? Из-за меня? О Господи.

— Купилась, — усмехается Дэйзи. — Не знаю. По слухам, его запалили, когда списывал. Лео го­ворит — туфта.

Мне всегда не давало покоя, почему он ушел. Из-за того, что списал, или в какой-то степени из-за меня? Тогда на изо, когда мистер Феннел ото­брал у него эссе, я хотела поймать его взгляд, но он не отрываясь смотрел в окно.

Я скучала по нему. Да, он распустил руки, но «дзынь!» от этого не исчезло. Все следующие вы­ходные я представляла, как пронзаю его шарико­вой ручкой с пушистым наконечником, — и не сводила глаз с телефона в надежде, что он позво­нит. Свидания — это непросто.

— Видела бы ты себя сейчас, — говорит мне Джезз. — О чем ты думаешь?

— Ни о чем.

— Правда? Так бывает? — почему-то оживляет­ся Дэйзи. — Чтоб совсем ничего не думать? А то Дилана как ни спросишь, он всегда так отвечает. Сказал бы уж, что думает про мир во всем мире, или как спасти китов, ну, что-нибудь в этом роде.

— Исключено, — качает головой Джезз.

— Да ладно, он не круглый дурак.

— Я не о нем. Так не бывает, чтобы ни о чем не думать.

— Вот и я говорю. К тому же ты телепат, тебе виднее. Кстати, как это происходит? Ты слышишь людские мысли?

— Просто чувствую иногда. Но вообще, мне далеко до мамы. С ее шестым чувством ничего не стоит отслеживать, где я — что днем, что ночью. За семнадцать лет — я впервые вне зоны видимо­сти ее радара. Она за границей: видимо, часовые пояса накладываются.

— А твои родители? — спрашивает меня Дэй­зи. — Они в твою жизнь не лезут?

— Не-а. Они творческие люди. Познакомились в универе и по уши влюбились друг в друга.

На Джезз я не смотрю. С некоторых пор мы из­бегаем разговоров о моих родителях. Я как-то по­просила ее использовать свой дар и определить, не стоит ли за их новой формой проживания развод. Она вынула изо рта леденец и сказала: «Это же крупными буквами написано. Тут телепатом быть не надо».

Я притихла, и она притихла вслед за мной, и неловкое молчание висело до тех пор, пока Джезз не сказала: «Извини, Люс, глупая вышла шутка». Я пробормотала, что все в порядке. Все в пол­ном порядке. Просто она не знает их, а я знаю. Мама говорит, что развода не будет, а для нее говорить правду — закон, поэтому я ей верю. Однажды мы обе толклись в ванной перед сном, и я напрямую спросила: «Ты с папой разведешь­ся, да?»

Она обняла меня за плечи и, глядя в упор, ска­зала: «В сотый раз обещаю — нет. Я люблю твое­го отца. Но моя голова сейчас занята романом, в ней больше ничего не помещается. — Она про­тиснулась мимо меня за средством для снятия ма­кияжа. — Здесь же яблоку негде упасть. Во всем доме яблоку негде упасть».

«Выходит, яблоки виноваты, — съязвила я. — Жаль только, яблок у нас нет».

Мама закатила глаза: «Никто не виноват. О ви­не речи вообще нет. Наш брак никуда не делся. Просто не все живут так, как ты себе придумала».

Легче мне не стало.

Возвращаюсь к реальности.

— А у моей мамы включается десяток чувств, когда я ухожу с Диланом, — заявляет Дэйзи. — Стоит ему заговорить или подумать о сексе, как «бац!» — разряд статического электричества про­ходит там, где он больше всего об этом думал.

Дэйзи изображает, как вздрагивает Дилан, ког­да целуется, и мы хохочем.

— Ума не приложу, как мы раньше с тобой не подружились, — недоумевает Джезз. — Столько времени потеряли, пока случайно не оказались в одной группе.

— А я рада, что наша первая гулянка совпала с окончанием двенадцатого класса. Словно я остав­ляю Дилана в прошлом.

— Как вы думаете, о чем они там треплются? — спрашиваю я, поглядывая на дверь туалета. — Похоже, о нас, — улыбается Джезз.

— Мы что, самих себя всю ночь искать бу­дем? — напускаюсь я на Лео, едва он захлопнул дверь. — Зряшная трата времени.