– А если я скажу, что в этом виноват дождь? Поверишь?

– Нет, – улыбается он. – Я прожил тут достаточно долго и знаю, что жители Сиэтла не боятся дождя. Вы привыкли к сырости.

– Верно, – усмехаюсь я. – Мы даже не пользуемся зонтами.

– Я заметил, – усмехается он в ответ. – Вас может затопить, но никто и ухом не поведет. А еще эта странная привычка носить шлепанцы в январе!

Я смущенно пожимаю плечами.

– Да уж, таких, как мы, еще поискать.

– Так в чем же причина? Почему ты все-таки уехала?

На мгновение я отвожу взгляд.

– По той же причине, по какой все уезжают из дома. Чтобы доказать…

– Доказать что?

– Понимаешь, у меня произошла стычка с матерью, – говорю я. – Она никогда меня не понимала. Мы с ней слишком разные. И мне совсем не хотелось стать такой же, как она. На работу она смотрела не иначе, как на тяжкое бремя. Как я теперь понимаю, это потому, что ей так и не удалось найти своего призвания. Трудно проявлять энтузиазм, когда работаешь в продуктовом магазинчике.

– Ну почему же… Если ты любишь работать в продуктовом магазине… – возражает Гэвин.

– Верно, – киваю я. – Но это не про маму. Она свою работу не любила.

– Получается, что ты хотела найти свое призвание?

– И да и нет, – отвечаю я. – На самом деле я всегда думала, что останусь в Сиэтле и буду помогать Руби с книжками. В детстве я только об этом и мечтала. Но после скандала с мамой я почувствовала, что мне лучше уехать. Я хотела найти свой путь. Не знаю, понятно ли это тебе…

– Очень даже понятно, – замечает Гэвин. – Нечто подобное случилось и со мной.

Я смотрю на него.

– Словом, я решила уехать как можно дальше. Руби училась в колледже на Восточном побережье, вот и я стала присматриваться к этим местам. И в итоге остановилась на нью-йоркском университете. Вместе с письмом, которое извещало меня о зачислении, я получила и полную стипендию.

– Ну и ну! – восклицает Гэвин. – Да ты, должно быть, окончила школу круглой отличницей!

– Нет, – качаю я головой. – То есть оценки у меня были хорошие, но далеко не лучшие. Как мне объяснили, стипендию я получила благодаря щедрости анонимных лиц, которые пожелали остаться неизвестными. Так они решили отметить успехи девочки из малообеспеченной семьи. В любом случае я была искренне признательна за полученную возможность, ведь благодаря этой стипендии я сумела получить диплом финансиста.

Во взгляде Гэвина явно читается замешательство.

– Но почему ты выбрала именно финансы?

Ну что тут скажешь?

– Видишь ли, – вздыхаю я, – когда мне пришлось определяться со специальностью, я присмотрелась повнимательнее к финансовой области и подумала: «Ага, финансы – это деньги. Если я научусь управлять деньгами, то никогда уже не буду бедной». В итоге я без особых затруднений постигла эту науку, так что все и правда обернулось к лучшему.

– К лучшему ли? – Гэвин смотрит на меня с явным недоверием.

– Конечно. – Я стараюсь говорить как можно увереннее.

– А как Руби отнеслась к твоему отъезду?

Мое сердце сжимается при мысли о том, что я так давно не заглядывала в «Синюю птицу». В нашу последнюю встречу в глазах у Руби стояли слезы, хоть она и пыталась их всячески скрыть.

– Она была не в восторге от моего решения. Но, по крайней мере, приняла его. Чего не скажешь о маме. Она заявила, что я, должно быть, совсем спятила, раз решила ехать через всю страну в какой-то навороченный колледж. Не пройдет и года, сказала она, как я снова вернусь в Сиэтл. Если уж мне так хочется хорошей жизни, так почему бы не выйти замуж за какого-нибудь состоятельного мужчину?

Гэвин смотрит на меня с сочувствием и пониманием, и мне, невзирая на застарелую обиду, хочется ему открыться.

– Разве ты не видишь, – он бережно сжимает мою руку, – что твоя мать метила вовсе не в тебя, а в себя. Ее замечание – результат разочарования в собственной жизни. Взрослые часто окрашивают жизнь детей в те же оттенки, которыми успели разрисовать свою.

Мне очень хочется поверить ему, но во мне все еще жива та семнадцатилетняя девушка, которая все принимала исключительно на свой счет.

– Когда я бросил работу в юридической фирме, то уехал на пару недель домой, чтобы подыскать для себя подходящую кулинарную школу, – говорит Гэвин. – Однажды отец взял меня с собой на рыбалку. До конца жизни не забуду, каким взглядом он меня окинул, когда заявил, что я полный идиот, раз бросаю такую хорошую должность. И еще добавил, что утратил ко мне всякое уважение, что я в его глазах больше не мужчина. – Он вздыхает и тянется за бокалом вина. – Конечно, меня это задело, но потом я подумал, что нечто похожее говорил ему когда-то его собственный отец. Все повторяется из поколения в поколение, и если с этим не бороться, то и мы со временем будем делать то же, что и наши родители. Мы возлагаем на детей те же надежды, которые когда-то возлагали на нас наши родители. И если нас задеть, мы без труда скатываемся к привычному образу мыслей. Но мы в состоянии сломать старые шаблоны.

– Так ты и поступил, верно?

– Да, – кивает он, – но мне пришлось нелегко. Шло время, а в голове у меня по-прежнему звучали слова отца: «Ты полный идиот. Я потерял к тебе всякое уважение».

– И чем все закончилось?

– Потом ко мне в гости приехала мама, чтобы взглянуть на наш ресторан. Нет ничего лучше, сказала она, чем наблюдать за мужчиной, который любит свою работу – особенно после того, как прожил целую жизнь с человеком, который свою работу ненавидит. Для меня это стало настоящим открытием. Мой отец проработал много лет в крупной корпорации и дослужился там до вице-президента. Видела бы ты его стол! Он весь уставлен наградами за отличный труд. Я искренне считал, что он любит свое занятие, но оказалось, что это совсем не так. И тогда я простил его. И начал жить собственной жизнью. – Гэвин вновь сжимает мою ладонь. – Ты тоже не должна подстраиваться под представления своей матери о том, что правильно, а что нет. Все мы живем только раз, и только от нас зависит, сумеем ли мы сделать свое существование насыщенным и осмысленным. Что толку из года в год страдать на нелюбимой работе? Единственной наградой за такое долготерпение станет впустую потраченная жизнь.

Я смахиваю со щеки слезу.

– Это как раз то, чем я занимаюсь. И чувствую себя от этого ужасно несчастной.

– Ты говоришь о своей работе в банке?

Я утвердительно киваю.

– Тогда оставь это в прошлом, – говорит Гэвин. – Начни все сначала. Никогда не поздно начать все заново. Постарайся жить той жизнью, которая принесет тебе радость.

– Не знаю, получится ли у меня…

Гэвин склоняется над моим плечом.

– Обязательно получится, – шепчет он мне на ухо и тут же вновь отходит к плите. Быстрым движением руки он встряхивает кастрюльку с соусом, после чего вываливает на дуршлаг готовые макароны.

– Это блюдо поможет тебе принять решение.

Взяв с полки две белые тарелки, Гэвин щедро накладывает туда макароны, после чего обильно поливает их соусом. Завершает картину пармезан, натертый на мелкой терке. Гэвин ставит передо мной тарелку, а я чувствую, как на мои глаза вновь наворачиваются слезы. Может, от того, что уже давным-давно никто не готовил для меня ужин. То ли я просто почувствовала себя счастливой.

– Попробуй, – говорит Гэвин, вручая мне вилку.

– Выглядит потрясающе. – Я тщательно прожевываю первый кусочек. – Да и вкус удивительный!

Мы едим в полном молчании, пока на тарелках не остается ни крошки.

После Райана я еще ни к кому не испытывала чувств, и на мгновение меня пугает этот всплеск эмоций. Мои отношения с Райаном закончились просто ужасно, и я поклялась, что больше никогда не буду зависеть от мужчин. Но эти чувства кажутся чуточку иными. Мне вспоминается, как Руби писала про Энтони, что могла бы завернуться в его улыбку и проспать так не одну тысячу лет. Лишь сейчас я понимаю, что она имела в виду. Да, я едва знакома с Гэвином, но мне хочется только одного: узнать его как можно лучше. Наши взгляды встречаются, и я чувствую, что меня влечет к нему, как магнитом. Он притягивает меня к себе, и я ощущаю на губах его поцелуй. Моя голова начинает кружиться, и весь мир кажется легким и невесомым. Я не слышу, как распахивается кухонная дверь, и Гэвин вдруг резко отстраняется от меня. Я поворачиваю голову и вижу Адрианну. Она смотрит на нас со странной смесью боли и обиды.

– Простите, – качает она головой. – Я не знала… Я…

Гэвин отступает назад, и по выражению его лица я пытаюсь понять, что он сейчас чувствует. Вину? Сожаление? Тревогу? Что-то еще?

– Жар у меня спал, – продолжает Адрианна, – и я решила заскочить в ресторан и посмотреть, как ты справляешься с посетителями. К тому же мне надо с тобой кое о чем поговорить. Но это не срочно. – Она поворачивается и направляется к двери.

– Нет-нет. – Гэвин явно встревожен. – Что ты хотела сказать?

Адрианна смотрит на меня, потом на Гэвина.

Я замираю от изумления, когда она стрелой выскакивает за дверь. Гэвин спешит вслед за ней.

– Адрианна, прошу тебя, – кричит он.

Я чувствую себя ужасно неловко. Эти двое о чем-то жарко спорят, и ни один из них не замечает, как я беру сумочку и выбираюсь на улицу через заднюю дверь.

Я быстро проскальзываю в свой магазин и поднимаюсь на второй этаж, стараясь не думать о Гэвине. Через полчаса я слышу легкий стук в дверь, но считаю за лучшее проигнорировать его.

Глава 8

На следующее утро я просыпаюсь в начале девятого. Прошлый вечер выдался для меня прекрасным и ужасным одновременно. Моя левая рука ноет от тяжеленных подносов с едой, которые я вчера вечером перетаскала у «Антонио». Ничуть не меньше ноет и мое сердце. Эта тупая боль появляется всякий раз, когда я вспоминаю, какими глазами смотрел вчера Гэвин на Адрианну. Я не уверена, что мне хватит смелости блуждать в потемках этих запутанных отношений. Что бы там ни говорил Гэвин, они с Адрианной еще не поставили точку. По крайней мере, именно это заметно было вчера по поведению Адрианны.