плечами, и снова покраснела.

- Не знаю, как Норм Карсвел мирится с тем, что его сын постоянно ошивается у ее дома. Одному

богу известно, что там происходит, я даже думать об этом не хочу.

- Сын Норма? Который футболист? Или баскетболист, его еще приглашали в сборную?

- Не-ет, - протянула первая, - я про самого младшего. Совсем от рук отбился, родители ума не

приложат, что с ним делать – парень ни во что не играет, отрастил волосы, мне вообще кажется,

что он наркоман.

- А, этот. Он выглядит довольно милым. Недавно приходил на мою гаражную распродажу, купил

все очки, какие там были, сказал, что собирает их.

- У него куча проблем, - уверенно заявила первая. – Хотя у Миры Спаркс дела не лучше. Я уже

поняла, что она так и закончит свои дни в этом своем доме на отшибе, будет сходить с ума все

больше и больше и становиться толще и толще…

Вторая собеседница не удержалась от смеха, а, отсмеявшись, подхватила:

-…и все это – в доме, заваленном старым барахлом. Ох, боже, - она снова фыркнула, - это так

печально.

- Ну, это ее выбор, – философски изрекла первая.

Даже не глядя на этих женщин и не зная их лично, я уже возненавидела их обеих. Всю жизнь я

терпеть не могла тех, кто говорит о других за спиной. Я привыкла к оскорблениям в лицо и к

разным обидным прозвищам, но сплетничать, когда человек не слышит тебя – это самая большая

низость, на какую только можно быть способным.

Я отвернулась от ящика, справившись, наконец, с замком и достав почту, сунула счета в сумку и

уже собралась уходить, как вдруг услышала чьи-то приближающиеся шаги. Опустив взгляд, я

впервые увидела Большеголового ребенка.

Эту девочку я узнала с первого взгляда – невозможно было спутать ее с кем-то еще. Ей было года

два, на ней были белые сандалии и розовое платье, отделанное оборками. Светлые кудрявые

волосы были забраны в хвостик на макушке и завязаны розовой резинкой, и эта прическа делала

ее голову еще больше, если, конечно, такое вообще было возможно. Девочка стояла, вытаращив

на меня большие голубые глаза и приоткрыв рот, и комкала в ладонях край своей юбки.

Боже милостивый, подумала я. Мира была права – вот уж голова, так голова! Череп напоминал по

форме яйцо, а бледная кожа была так натянута, что казалась полупрозрачной. По сравнению с

огромной головой тело ребенка казалось неправдоподобно маленьким, почти кукольным.

Девочка пялилась на меня, как обычно делают маленькие дети, пока никто не объяснит им, что

это неприлично, а затем подняла руку и прикоснулась пухлым пальчиком к губам в том же месте,

где у меня был пирсинг. Мы стояли, разглядывая друг друга, словно были не в силах отвернуться.

Несколько мгновений спустя она сделала шаг назад, затем еще один – и вот уже побежала к

женщинам, стоявшим у окна оператора. Они уже собирались уходить, и та, что была выше, взяла

девочку за руку. У нее были те же голубые глаза и пышные кудрявые светлые волосы. Вот так я и

увидела ту самую Беа Уильямсон и ее дочь.

Беа продолжала разговаривать со своей подругой, темноволосой дамой в летней шляпке. Теперь

они обсуждали кого-то еще – какую-то соседку, которая разводилась с мужем и теперь судилась

за имущество.

Неважно, сколько вам лет и где вы живете. Сплетницы вроде Кэролайн Давейс есть везде.

- Ну как там дела? – с улыбкой поинтересовалась Мира, открывая письма со счетами. – Что

слышно на улицах?

У меня в голове снова зазвучали голоса женщин, услышанные на почте, и в горле пересохло.

- Ничего особенного, - пожала я плечами. Тетушка кивнула, поверив мне, и включила телевизор.

В этих поединках, которые она смотрит, все намного проще – есть хорошие парни, как Рекс

Руньон, а есть плохие, например, Братья Синяки. Плохие нападают на хороших, но вторые всегда

побеждают, пусть даже им это дается нелегко, и все сразу понимают, кто здесь прав.

Мира наверняка понимала, что все эти бои – неправда, постановка, если угодно, но я не могла не

признать, что в том, как Рекс неизменно побеждает противников, было что-то притягивающее. Эти

поединки как будто давали зрителям надежду, что, даже если жизнь бьет вас изо всей силы, вы

всегда можете встать на ноги и нанести ответный удар, а потом и вовсе выйти победителем из

этой схватки.

- Дело в том, - произнесла Морган, вытирая чашку, - что Мира всегда была немного другой.

Мы были в «Последнем шансе», заканчивали приготовления перед новым рабочим днем. Я

сворачивала салфетки, а Морган расставляла посуду, и мы разговаривали о том, о сем. Я

поделилась с ней тем, что услышала на почте. Выслушав мой рассказ, она лишь кивнула и

вздохнула, ничуть не удивившись.

- С тех пор, как она приехала сюда, люди начали трепать языками, - продолжала она. – Мира ведь

художница, так что в этом нет ничего необычного.

Я кивнула, ставя одну свернутую салфетку в салфетницу и принимаясь за другую. Морган краем

глаза наблюдала за мной и поправляла, если я делала что-то не так.

- До сих пор помню, как впервые увидела ее, - сказала она. – Мы с Изабель еще учились в школе,

нам было примерно столько же, сколько тебе. Тогда мы работали на кассе в универсаме, и

однажды к нам пришла Мира. На ней была широкая оранжевая парка, перед магазином она

оставила свой велосипед, а на кассу принесла шесть упаковок кукурузных хлопьев. С тех пор она

всегда покупала, кажется, только их, - Морган нахмурилась, вспоминая. – Я, честно признаться,

думала, что у нее вот-вот наступит диабетическая кома, прямо у кассы.

Я продолжала сворачивать салфетки, боясь, что, если я остановлюсь, она перестанет

рассказывать.

- Через какое-то время о ней стали узнавать в городе. Помню, мама ходила на ее занятия по

рисованию в местный Центр искусств. Раньше там преподавала пожилая леди, которая была

уверена, что знать, как изображаются цветы и щенята – достаточно, а вот Мира произвела

настоящую революцию. Она рассказывала о пропорциях человеческого тела и говорила, что

краску нельзя наносить сосредоточенно, это должны быть брызги цвета.

Я улыбнулась. Да, это похоже на Миру.

- Но кульминацией стало то, что однажды она пригласила мистера Рутера, нашего почтальона,

которому было лет под семьдесят, в качестве натурщика.

Я удивленно посмотрела на нее.

- Он позировал обнаженным, - добавила Морган, невозмутимо выставляя блюда с салатами в

холодильник. – Думается мне, это было пугающе. Мама так и не оправилась от этого, сказала

тогда, что больше никогда не сможет посмотреть на письма прежним взглядом.

- Ого.

- Именно. Хотя Мира не понимала, из-за чего весь сыр-бор, а вот окружающие стали строить

разные догадки насчет нее. Ты закручиваешь слабовато.

- Что? – я отвлеклась.

- Салфетку надо закручивать посильнее, - Морган показала на трубочку в моих руках. – Видишь,

она вот-вот расправится?

- Ой. Да, извини.

Она наблюдала за мной, пока я не исправилась.

- Так вот, Мира ничего не замечала, пока ее прямо не попросили уйти. И бедняга мистер Рутер! Я

вообще не уверена, что ему в глаза кто-то мог смотреть последний год. Как бы то ни было, через

неделю после этой истории преподавать снова стала та старая леди, и все опять рисовали щенков

и цветы. Мама нарисовала ужасную приплюснутую таксу, эта картинка до сих пор висит у нас в

ванной. Кошмар.

Не зная, что на это ответить, я промолчала.

- В общем, - вздохнула Морган, - примерно так все и началось. Были и другие случаи. Например,

некоторые родители хотели, чтобы в школах были запрещены какие-то книги, а Мира была с ними

не согласна и стала устраивать собрания, хотела даже акцию протеста начать.

- Безумие какое-то.

- Пожалуй. Но с тех пор очень многие плохо к ней относятся. Наш городок маленький, тут ничего

не стоит испортить себе репутацию.

- Та женщина, которую я видела сегодня, - тихо сказала я, - у нее была…

- Дочка? – закончила за меня Морган, и я кивнула. – Это Беа Уильямсон. Уильямсоны – старожилы

Колби, им принадлежит загородный клуб, многие из них годами были в городском совете, ну и

так далее. У Беа же какие-то свои счеты с Мирой, не знаю, что там у них конкретно.

Мне хотелось сказать, что иногда причины для ненависти не нужны, уж мне-то это известно, как

никому другому. Случается так, что ты не видишь ни единого объяснения поведению людей – они

просто терпеть тебя не могут, вот и все.

- Они говорили ужасные вещи, - произнесла я, наконец. – Ну, знаешь, о том, какая она…

- О том, какая она, - повторила Морган задумчиво.

- Да, - я не смела взглянуть на нее. Мне почему-то стало плохо от одного того факта, что я снова

начинаю этот разговор, словно я – Беа Уильямсон. – О том, как она одевается и все такое.

- Не знаю, - пожала плечами Морган. – Мира всегда казалась мне… Свободнее, что ли? Она

просто… Мира.

Снаружи донеслись звуки музыки, послышался хруст гравия, входная дверь с шумом распахнулась

и захлопнулась, на пороге появилась Изабель.

- О, ну вы только посмотрите на это! – громко сказала Морган.