Барбара Картленд - Луна над Эдемом

На ней был изображен не Будда, а прекрасное озеро в Канди, заросшее красными цветами лотоса. В отдалении возвышался храм Священного Зуба, над самой водой нависли деревья, усыпанные цветами.

Доминика вспомнила, как они с лордом Хокстоном любовались этим озером и теперь ей показалось, что тот день был самым счастливым в ее жизни!

Она и не предполагала, что в мире существует подобная красота! Это воспоминание так живо стояло у нее перед глазами!

Глядя на картину, Доминику внезапно осенило, почему Канди показался ей таким прекрасным, почему озеро сверкало и манило, словно заколдованное, почему великолепные цветы казались ей ярче, чем всегда.

Это было оттого, что рядом с ней был лорд Хокстон! Оттого, что в его присутствии она была счастлива — счастлива, как никогда!

Все было так просто, что Доминика удивилась, как она до сих пор не поняла этого.

Причиной этого ослепительного счастья была любовь — любовь к лорду Хокстону!

К человеку, который привез ее в эту горную страну, чтобы выдать замуж за своего племянника!

Когда Доминика наконец поднялась, был уже почти полдень. Одевшись, она вышла из комнаты и обнаружила, что дом пуст: ни лорда Хокстона, ни Джеральда нигде не было видно.

Она взяла зонтик и решила прогуляться по саду. Доминика по-новому уложила волосы — заплела их в косу и заколола в виде короны. Эта прическа была ей очень к лицу, поэтому она не захотела надевать шляпку, хотя, думала она, видеть ее все равно будет некому.

Однако едва она успела подойти к входной двери, как услышала цоканье копыт и увидела лорда Хокстона, спускающегося по тропинке, ведущей с гор.

Он подъехал к дому, спешился, и по виду его лошади Доминика поняла, что поездка была долгой и утомительной.

Она заметила также, что на поясе у него висел револьвер, и решила, что он ездил на поиски леопардов. Но сердце ее так забилось при его появлении, что она уже была не в состоянии ни о чем думать. Она лишь чувствовала крайнюю неловкость и стеснение.

Ворот его белой рубашки был расстегнут, рукава закатаны по локоть, обнажая загорелые мускулистые руки.

— Куда вы направляетесь? — с улыбкой спросил он. Доминика увидела, как он оценивающим взглядом окинул ее нарядное платье с пышной широкой юбкой и бантиками на груди.

— Я собиралась… немного пройтись по саду… перед ленчем, — ответила она, с трудом выдавливая из себя слова, будто они застревали у нее в горле.

Подошедший слуга взял поводья и повел лошадь на конюшню.

— У нас еще есть время, — обратился лорд Хокстон к Домияике, — и если хотите, мы можем посмотреть на гигантские лотосы.

— Я буду очень рада! — воскликнула она, чувствуя, как у нее перехватило дыхание.

Они пошли по лужайке, и Доминика снова подумала, каким он выглядит молодым и подтянутым в костюме для верховой езды.

В то же время сердцем любящей женщины она улавливала мельчайшие оттенки его настроения, и теперь ей казалось, что он чем-то обеспокоен. Ей очень хотелось, чтобы он поделился с ней своими заботами.

Но вместо этого он стал говорить с ней о своем саде, показывать цветы и рассказывать о редких деревьях и кустарниках, о существовании которых Доминика прежде и не подозревала.

— Через два месяца рододендроны будут в полном цвету, сообщил он. — В здешнем высокогорном климате они цветут позже, но об их красоте рассказать невозможно.

Доминике хотелось спросить, будет ли она еще здесь через два месяца, но слова, готовые сорваться с ее уст, так и не были произнесены.

Он доверял ей, он рассчитывал на нее, и она вспомнила, как тогда в Канди сказала ему, что человек, любящий по-настоящему, способен на любую жертву.

Теперь она должна была принести эту жертву и выйти замуж за Джеральда, потому что это было нужно человеку, которого она любила.

При одной лишь мысли об этом ей захотелось броситься к нему на грудь и расплакаться, как прошлой ночью, но она знала, что тогда он станет презирать ее еще больше.

Он так вежлив и мил с ней потому, что хочет сгладить возникшую между ними неловкость и помочь ей забыть, как она вбежала к нему ночью и разрыдалась у него на плече.

В тот момент это казалось ей совершенно естественным, но теперь, при свете дня, Доминика заливалась краской стыда при воспоминании о том, как она вела себя.

Тогда она не воспринимала его как мужчину, он был для нее лишь защитником и опорой.

Но при этом он все же был мужчиной, и она отчетливо осознала это, когда утром лежала в его постели и смотрела на картину, висевшую на стене.

«Я люблю его! Люблю!»— повторяла она снова и снова. Но в то же время она решила, что он не должен знать о ее чувствах. Вместо этого она должна пожертвовать своим счастьем и сделать так, как он хочет.

Она пыталась сосредоточиться на том, что рассказывал ей лорд Хокстон, но могла думать лишь об одном — о счастье быть рядом с ним. Когда они наклонялись ближе к какому-нибудь цветку или растению и их руки случайно соприкасались, Доминику охватывал легкий трепет.

Ей было удивительно, как вчера ночью, когда она плакала у него на плече, а он так крепко прижимал ее к себе, она не понимала — именно это ей и нужно в жизни?

Что бы он сказал, если бы она попросила его снова обнять ее, снова дать ей испытать это восхитительное чувство безопасности, когда одна лишь его близость рассеивает все страхи. Она вспомнила, как заснула, держа его за руку.

«Ни один мужчина, — подумала она, — не смог бы проявить столько доброты и понимания».

Доминика знала, что отец очень рассердился бы, если бы узнал о ее поведении. Она была уверена, что любой был бы шокирован, если бы увидел, как она лежит в объятиях лорда Хокстона, одетая в одну лишь тончайшую ночную сорочку.

Возможно, он сам осуждал ее за такую распущенность и легкомыслие?

Но в глубине души Доминика была уверена, что он считает ее всего лишь утомительным ребенком, глупенькой девушкой, которая боится темноты и которая, прожив всю жизнь на Цейлоне, способна была так испугаться двух леопардов, дерущихся между собой и не представляющих никакой опасности для нее лично.

«Может быть, я кажусь ему ребенком, — подумала Доминика, Но я женщина, и я люблю его. Я люблю его всем своим существом, и я знаю, что это и есть настоящая любовь, которая существовала на земле во все времена».

Она ощущала духовную близость с ним, и с горечью думала, что Джеральд никогда бы не понял этого.

Как сможет она год за годом проводить в обществе этого грубого и эгоистичного человека, не способного на возвышенные чувства? Как сможет смириться с его отношением к, жизни, и самое ужасное, как она сможет не только терпеть его поцелуи, но и более интимные супружеские ласки?

Эта мысль привела девушку в такой ужас, что она безотчетно придвинулась ближе к лорду Хокстону.

— Пожалуй, мы слишком задержались здесь, — сказал он, словно почувствовав, что она чем-то встревожена. — Пойдемте, я ведь обещал показать вам гигантский лотос, прежде чем мы вернемся домой к ленчу.

Он повел ее по узкой тропинке, расчищенной среди зарослей. По обе стороны стояли деревья в полном цвету, но тропинка заросла и местами стала такой узкой из-за сорняков, что им приходилось идти друг за другом. И все же вокруг царила чарующая красота, и, вдыхая аромат магнолий и жасмина, Доминика чувствовала, себя так, словно оказалась в садах Эдема.

Наконец они подошли к небольшому пруду, окруженному деревьями. Солнечные лучи с трудом проникали сквозь густые ветви, покрывая все золотым ажурным узором и придавая странную, неуловимую прелесть этому месту.

Сам пруд, заросший цветами гигантского лотоса, некоторые из которых были еще полураскрытыми, являл собой такое красочное и восхитительное зрелище, что Доминика затаила дыхание.

На другом берегу пруда на пьедестале возвышалась статуя Будды.

— Это одно из моих самых дорогих сокровищ, которое мне особенно хотелось вам показать, — сказал лорд Хокстон, увидев, что она заметила статую. — Я думаю, что эта статуя попала сюда из Анурадхапуры11. Я нашел ее заброшенной среди развалин в джунглях и перенес сюда, чтобы, по крайней мере, дать ей достойное обрамление.

— Это действительно очень удачное место для нее, — заговорила Доминика в первый раз с тех пор, как они подошли к пруду.

— Давайте подойдем поближе, я хочу, чтобы вы взглянули на резьбу, — предложил лорд Хокстон.

Они обошли пруд, с некоторым трудом пробираясь сквозь разросшиеся кустарники и сорняки, которые некому было уничтожать после того, как Джеральд уволил садовников.

Наконец они подошли к статуе Будды, и Доминика заметила, что лорд Хокстон разместил ее среди деревьев champee, которые обычно всегда растут рядом с буддистскими святынями.

Она знала, что буддизм — это религия цветов, и подумала, что немногие англичане отнеслись бы с таким уважением, как лорд Хокстон, к священным реликвиям чужой религии.

Доминика видела, как лорд Хокстон был раздосадован, обнаружив, что древний камень статуи опутан вьюнками и другими ползучими растениями. Он протянул руку и принялся обрывать их с каменного изваяния лотоса, на котором покоился Будда.

— Должно быть, это очень древний… — начала говорить Доминика, но в этот момент какое-то движение привлекло ее внимание.

Она повернула голову и закричала от ужаса! Позади них, неслышно подкравшись совсем близко, стоял мужчина!

Его лицо было искажено от ненависти, а в поднятой руке он держал острый крис12 с деревянной рукоятью!

Не задумываясь, повинуясь лишь инстинкту, Доминика бросилась, чтобы заслонить собой склонившегося над каменным лотосом лорда Хокстона. Он качнулся, и нож, который должен был поразить его прямо в основание шеи, просвистел мимо. Вместо этого отточенное лезвие прошло сквозь пышную корону волос на голове Доминики и пригвоздило ее к стволу дерева.

Не успел крик ужаса замереть на ее губах, как лорд Хокстон восстановил равновесие, выхватил револьвер и в упор выстрелил в напавшего на них безумца.