— Конечно же, не нравится, милый, — ласково говорит мама. — Девушки хотят чувствовать себя особенными.

— Пригласи ее на танцы, — широко улыбаясь, предлагает бабушка.

— Бабуль, сейчас так не делают, — мягко отвечаю ей я.

— Ну тогда пригласи ее туда, где ей понравится, — не сдается она. — Она любит кино?

Проведя рукой по волосам, я признаю:

— Понятия не имею, любит ли она кино. Она по ночам работает барменом, а днем занимается серфингом.

Мама кладет дрожащую руку себе на шею.

— Она хотя бы закончила колледж?

— Она закончила UCSD в один год со мной, — успокаиваю я ее, и мама заметно расслабляется. — Думаю, она просто пытается разобраться, чего хочет от жизни.

— Тогда так, — шлепнув рукой по столу, говорит папа. — У тебя в характере задавать направление. Возможно, ты поможешь ей определиться в профессиональном плане, а она в свою очередь поможет тебе сосредоточиться на том, чтобы снова оказаться в строю.

Марго фыркает так громко, что я боюсь, не повредила ли она носовую перегородку.

— Поверить не могу, что ты действительно сказал «снова оказаться в строю», — говорю я ему.

Он кивает, виновато морщась.

— Я… — он берет бутылку и наливает еще вина.

Я практически вибрирую внутри, желая уйти от пристального внимания. Словно приведенные в действие пружиной, мои ноги поднимают меня со стула, и я целую маму в лоб, бабушку в мягкую щеку, похлопываю папу по плечу и шлепаю Марго по затылку.

— Спасибо за ужин, мам. Курица и пенисы были очень вкусные. Люблю вас, ребята.

Забираю со спинки дивана свитер и иду на выход, чувствуя, как сильно бьется сердце. Я бы устроил Марго куда больше проблем, чем она смогла бы со мной рассчитаться, но мне нравится Лондон — очень нравится — и сводить все к шутке или занятной болтовне за ужином начинает меня бесить.

Меня беспокоит, что она решила соврать насчет работы, но я это принял.

Меня беспокоит, что я понятия не имею, как изменить ее отношение ко мне, ведь она не так уж и не права.

Беспокоит, как явно она переживает, что подумаю про нас с ней Миа, Харлоу и Лола.

Жутко беспокоит, как ясно она дала понять, что между нами ничего не будет. Но если все, что я смогу от нее получить, — это дружба, Лондон нравится мне достаточно сильно, чтобы побороться за это.

Но даже зная, что она работала вчера вечером, я не пошел к Фреду. Я должен дать ей немного побыть одной.

— Подожди, Люк, — на крыльце папа ловит меня за локоть. Солнце село за горизонт, и этот головокружительный микс красных и оранжевых оттенков обрамлен тонкими и высокими силуэтами пальм. Иногда я думаю, что должен быть сумасшедшим, чтобы уехать из этого город и жить где-то еще. — Я хотел сказать еще кое-что по поводу… твоей личной жизни.

А еще бывает, я думаю, что не могу сбежать достаточно быстро.

— Папа… — проведя рукой по лицу, говорю я. — Знаю, вы хотите, как лучше. Но все это просто… невероятно бесполезно.

Странно осознать, что я люблю папин смех, но это правда так. Он так мало ему подходит — мягкий и почти девичий — потому что папа высокий мрачноватый чувак с впечатляющей бородой. Из-за его любви к литературе в сочетании с карьерой в химической промышленности он получил от меня прозвище Химингуэй, когда я был в возрасте, когда уже отпускал шутки, но еще не понимал, насколько она меткая. Кое-кто из его коллег не раз заявляли, что это придумали они, но дома все знали, как оно было на самом деле.

— Знаю, что это мало помогает, — отвечает он. — И последнее, что тебе нужно, — это мы, вчетвером встревающие в твои отношения. Но в семье так всегда и происходит, — задумчиво почесав щеку, он добавляет: — Ты даже себе представить не можешь, сколько удовольствия получают твои мама, сестра и бабушка, вмешиваясь в твою личную жизнь.

— Имею некоторое представление, — я отвожу от него взгляд и смотрю на океан.

— Моя семья делала со мной то же самое, — замечает он. — И я терпеть это не мог.

Засмеявшись в ответ, я снова перевожу на него взгляд.

— Не сомневаюсь.

— Если ты считаешь, что бабушка сейчас перебарщивает, представь только, что было, когда она стала сыта по горло четырьмя детьми и дедушкой и была в ударе.

— Ого. Да уж.

— Понимаешь, о чем я, да? — кивая, говорит он. — Так вот что я тебе хотел сказать: когда я еще не познакомился с твоей мамой…

Поняв руку, я начинаю отворачиваться.

— Нет-нет. Я не могу.

Папа смеется снова и хватает меня за плечо.

— Ой, да просто выслушай меня. Прежде чем познакомиться с твоей мамой… — он мнется и отводит взгляд, — ну, я встречался.

Боже, папа так шифрует «переспал со множеством женщин».

Он кивает, нервно посмеиваясь.

— Довольно много, вообще-то, — добавляет он.

Я закрываю глаза, подавляя желание содрогнуться.

— Пап, я понял.

— Это были восьмидесятые, — оправдывается он. — Случайный секс был нормой. Даже поощрялся. Но когда я познакомился с Джули, понял, что она — для меня. Это не означает, что я больше не получал удовольствие от секса…

Я испускаю стон.

— …или что был готов жениться на первой встречной. Нет, дело было в ней самой, — папа наклоняется, заставляя меня встретиться с ним взглядом. — Так что не позволяй маме, сестре или даже бабушке убедить тебя в необходимости остепениться, если сам того не чувствуешь, — он делает паузу, после чего добавляет: — Ты просто пизец как налажаешь, если это будет не по огромному собственному желанию.

Чувствую, как мои глаза вот-вот вылезут из орбит. Папа никогда не выражался. Ну то есть это человек, кто ходит в церковь по воскресеньям, даже не чертыхается и морщится, когда Марго ругается при просмотре матчей «Чарджерсов». Сказать, что он вежливый, — значит сильно преуменьшить.

— Спасибо, папа.

Но он еще не закончил.

— Поэтому, — продолжает он, — если тебе действительно нравится эта девушка, скажи ей об этом. Попытайся ее завоевать. Когда я познакомился с твоей мамой, мне было столько же лет, как и тебе. И я никогда не сомневался в верности своего решения. Ни разу.

Я смотрю на папу и пытаюсь представить его моложе — того, кто, когда я был маленьким, вставал на рассвете и шел с доской на пляж за несколько часов до работы. Того, кто подкрадывался к маме сзади, пока она готовила, шептал что-то на ушко и получал от нее, хихикающей в ответ, шлепок. Даже будучи ребенком, я понимал, что у моих родителей очень хорошие отношения. И по сей день, когда они едут на машине, он кладет руку маме на колено, никогда не ложится спать без нее, слушает, как у нее прошел день, пока она готовит, при этом совершенно не отвлекаясь — ни на телефон, ни на телевизор, ни на газету. Папа сидит за столом и внимательно слушает, что произошло за день в институте океанографии Скриппса.

Они больше чем просто два человека, у кого есть дети, — честное слово, мне до колик в животе трудно думать о них как о любовниках — но они еще и лучшие друзья.

Я тоже так хочу.

Хочу кого-то, кто рассмешит меня, бросит вызов, выслушает. Хочу положить руку на эту ногу, пока веду машину. Хочу дождаться, пока этот кто-то закончит с делами, и тогда вместе пойти спать. Хочу быть достойным уважения и доверия женщины, чтобы она рассказывала мне все подробности о своем дне.

Я моргаю несколько раз, качая головой. Блядь, да что со мной не так?


***


— Ты что, поселилась тут? — выдвинув себе стул, сажусь и кладу перед собой телефон экраном вниз. Я приехал сюда на автопилоте, а когда припарковался, сказал себе, что бар у Фреда находится в километре с небольшим от моего дома и родительского, и поэтому это удобно.

И что я никак не надеюсь увидеть ее тут, и что она сегодня работает.

И что я просто хочу выпить пива. И я не устал. Просто не хочу ехать домой.

Само собой, все это полная херня.

Подняв на меня взгляд, Лондон вяло улыбается.

— Могу задать тебе точно такой же вопрос.

— Туше, — она ухмыляется в ответ, и я наклоняюсь добавить: — Это часть того, что мне в тебе нравится, Ямочка, — тут же кладу доллар в ее банку.

— Что я практически живу в баре? — спрашивает она, и от появления ее фирменной игривой улыбки с ямочками в моей груди происходит что-то странное и незнакомое.

— Что ты никогда не даешь мне спуску. Но при этом никогда всерьез не критикуешь.

Мои слова ее удивляют — ее глаза округляются, а ямочки исчезают.

— Ну, — быстро находится с ответом она, — возможно, тебя просто легко подловить, и упустить такое ну никак нельзя.

— И еще одно туше, — со смехом говорю я. — Но, если ты помнишь, не я вчера не был в баре.

Лондон кивает, вытирает стойку передо мной и кладет подставку под бокал. Я пытаюсь понять выражение ее лица: она расстроена?

— Сделать тебе пива?

— Вообще-то, — я изучаю бутылки позади нее, — я хочу начать новую жизнь. Хочу «Амаретто сауэр». Дилан клянется, что ты делаешь самый вкусный на свете. Хочу проникнуться новым вкусом.

Она скептически смотрит на меня.

— Он сильно сладкий. Ты уверен?

— Я пытаюсь найти контакт со своим женским «я».

Смеясь и качая головой, Лондон поворачивается.

— Тут так много всего можно ответить, что я даже теряюсь, с чего начать.

Я наблюдаю, как она смешивает ингредиенты и наливает оранжевый и пенистый коктейль. Выглядит потрясающе и напоминает мне, как мы с Миа пили «Апельсиновый джулиус» после лекций на первом курсе.

На этот раз воспоминание о Миа не ранит и не вызывает беспокойства.

Сделав глоток, я тут же понимаю свою ошибку. Сладко настолько, что не хочется глотать.

— Не, — с усилием проглотив, замечаю я. — Все-таки не мой напиток.