Ее сердце уже давно разбито вдребезги, но ему необязательно об этом знать. Луиза попыталась пошутить:

— Можешь за меня не переживать. Моя голова чересчур забита новыми идеями о коллекции для следующего сезона.

— Надеюсь.

— Пожелай мне удачи.

— А как же, моя дорогая Луиза. — Он наклонился и прикоснулся губами к ее щекам, как это принято во Франции при встрече и расставании. Поцеловать ее в губы он побоялся.

— Au revoir, Уилл. Я пришлю тебе одну из этих новомодных открыток, на которых все так свихнулись.

Она сдержала слово. Это была патриотическая открытка, на которой изображались император, императрица и наследный принц, купающиеся в блаженстве семейного очага. Он бы предпочел, чтобы она написала письмо — на открытках слишком мало места, но ее подпись стояла под самыми нежными приветствиями.


Когда Луиза вновь увидела Париж, он был окутан сверкающей дымкой навернувшихся на глаза слез горечи и счастья.

Катрин не могла встретить их на вокзале, поскольку был рабочий день, их поджидала Мари вместе со своими сыновьями. Роберт старательно скрывал свою скуку, пока женщины смеялись, болтали и восхищенно восклицали, любуясь на своих подросших отпрысков — Поль Мишель был очень высок для своих семи лет, одиннадцатилетний Гастон и восьмилетний Жан Филипп казались на вид очень сильными и здоровыми. Они завидовали повседневной одежде Поля Мишеля. Их мать в честь такого знаменательного события придумала им специальные наряды, мальчики ненавидели высокие гетры на пуговицах, в которых при ходьбе ныли колени, дурацкие пестрые блузы и шапочки с разноцветными кисточками. Их мать и сама однажды разрыдалась, когда кто-то сказал с издевательским смехом, что они похожи на двух попугаев, но потом вытерла слезы и заявила, что некоторые люди просто не понимают, что дети Уорта тоже должны одеваться эффектно, и им пришлось терпеть эти ненавистные наряды. Жан Филипп решил, что поколотит Поля Мишеля, если услышит от него хоть единую насмешку. Но Поль Мишель, казалось, не обратил никакого внимания на их наряды, увидев в мальчишках потенциальных друзей. Он просто достал из кармана мятый бумажный кулек и протянул им.

— Попробуйте английскую солодку, — произнес он на безупречном французском. — Если она прилипает к передним зубам, то кажется, будто их выбили.

Мари настояла на том, чтобы путешественники поехали к ним домой, где уже был накрыт обед. Перед зданием вокзала Мари и ее гостей дожидался экипаж с атласным салоном. Луиза обратила внимание на золотистую монограмму на дверце.

Когда карета выехала на рю де ля Пэ, Луиза поразилась тому, как разрослась здесь торговля. Привлеченные успехом Уорта, сюда переехали другие предприниматели, заняв всю доступную недвижимость. И некогда тихая улица превратилась в центр процветающей коммерции. Перед зданием номер семь, на фасаде которого позолоченной бронзой сверкало имя Уорта, стояла целая очередь из карет с лакеями в ливреях. Их экипаж проехал через арку и остановился у двери. Спустившись с подножки, Луиза увидела, что галерея, тянущаяся вокруг внутреннего двора, полностью переделана и что на всех металлических опорах сверкает монограмма Уорта. Но это не шло ни в какое сравнение с роскошью внутреннего убранства. Уорт был занят с клиенткой и не мог к ним подойти, Мари сама все показывала Луизе и Роберту, а трое детей с разрешения взрослых с шумом умчались на домашнюю половину, где Поль Мишель увидел полк оловянных солдатиков и пушку, стреляющую железными пульками.

Луиза едва могла узнать прежнее ателье, пока их вели через торговые залы на втором этаже, каждый из которых был отведен под особый набор тканей или их оттенков. Со всех сторон ей кивали и улыбались знакомые, с которыми она когда-то здесь работала, все они были очень заняты, салон заполняли толпы покупателей. В длинном зале, где, подобно произведениям искусства, были выставлены последние платья Уорта, преобладала уже более спокойная обстановка — женщины стояли и с благоговением их рассматривали. В другом нарядном зале манекенщицы демонстрировали красивые наряды. Если же клиентке хотелось увидеть, как именно она будет выглядеть в бальном платье, вальсируя в Маршальском зале в Тюильри, ей достаточно было войти в зал, завешенный идущими от пола до потолка зеркалами, где было точно такое же приглушенное освещение, какое давали знаменитые люстры.

Мари с улыбкой кивнула.

— А все — благодаря вот этому. — Она с гордостью постучала себя по лбу.

Они уже заканчивали обед в их личных апартаментах, когда появился Уорт.

— Моя дорогая Луиза! Только подумать, что я должен наспех с тобой поздороваться и тут же снова бежать… — Он поцеловал ей руку и повернул за плечи кругом, критически осмотрев ее дорожный костюм. — Да-да. Юбка гладкая спереди, с укороченным турнюром, который собирает ее сзади пышными складками. А ты помнишь, как кто-то когда-то сказал, что кринолин никогда не выйдет из моды!

— За тобой идет весь мир, — ответила она.

— Именно, — самодовольно подтвердил Чарльз. — Ты, я слышал, по-прежнему преуспеваешь. Поздравляю. Никогда не забывай, что женщины одеваются ради собственного удовольствия, но еще большее удовольствие они получают от возможности затмить остальных. Именно это «затмевание» и должно стать твоей отличительной чертой кутюрье.

Луиза улыбнулась.

— Женщины в Лондоне уже доверяют мне почти так же, как когда-то тебе, и просят, чтобы я сама подавала им идеи. Им остается только выбирать из того, что я им предложу.

Он одобрительно кивнул:

— Молодец. Так и должно быть, а то, если они сами начнут что-нибудь изобретать, мы с тобой потеряем половину доходов. Всегда решай за них. Они от этого счастливы. Если я говорю, что платье им идет, то других доказательств не требуется. Достаточно одной моей подписи на платье. — Тут он понял, что заговорился на их любимую тему и уже потратил времени больше, чем мог себе позволить. — Какие у тебя планы в Париже?

— Завтра…

— Завтра ты едешь со мной в Тюильри. Я сшил для императрицы новое платье, возможно, понадобится кое-что подправить, сделаешь это прямо на месте.

Луизу удивило не столько то, что он с такой небрежностью распоряжается ее личным временем, сколько самой новостью.

— Императрица в Париже? Я думала, что они с императором уехали в Сен-Клу.

— Отменили в последнюю минуту. Император занемог. Сейчас, я слышал, ему лучше, но он болен. По-моему, врачи не знают, что с ним такое, и не хотят в этом признаваться. — Уорт кинул взгляд на свои золотые карманные часы. — Будь здесь завтра к половине десятого. Мне всегда назначают на десять часов.

Мари пыталась возразить:

— Чарльз! Луиза больше не твоя примерщица. Она приехала в Париж по своим делам.

Но он не слушал. Только сейчас заметив Роберта, протянул ему руку.

— Здравствуйте. Как поживаете? — И огляделся. — А где мальчик?

— С Жаном Филиппом и Гастоном, — ответила Мари. — Они уже стали лучшими друзьями.

— В самом деле? Значит, я раздобуду ему приглашение на празднество в честь принца-наследника. Пусть идут туда все втроем. Мне пора возвращаться.

Чарльз уже собрался уходить, кивнув Луизе и Роберту, когда двойные двери распахнулись, и он застыл на месте, увидев представшее его глазам зрелище. Все три мальчика стояли на пороге, тесно прижавшись друг к другу, втиснутые в платье, сшитое для одной очень полной клиентки. Из одного рукава высовывалась рука Гастона в пестрой блузе, из другого — рука Луизиного сына, а тяжелые складки юбки громоздились на полу. Из горловины посередине высовывалась счастливая мордашка Жана Филиппа, который жмурился от еле сдерживаемого смеха.

— Папа, к тебе пришла мадам де Вильмон, — торжественно объявил он.

Уорт расхохотался. К нему присоединились остальные, хотя Мари и всплеснула руками при виде столь бесцеремонного обращения с платьем, расшитым драгоценными камнями. И в этот момент в передней, через которую вошли мальчики, показалась продавщица.

— Приехала мадам де Вильмон, мсье Уорт, — сообщила она, совершенно ни о чем не подозревая. Последовал такой взрыв смеха, что она изумленно уставилась на них, пока наконец не заметила мальчиков. И сама захихикала, закрыв рот рукой. Они и раньше совершали подобные забавные проделки, но смешнее этого пока еще ничего не вытворяли.

Луиза с Мари осторожно вызволили все еще хохочущих мальчиков из платья. Луиза думала, в какой счастливой обстановке растут дети Уорта.


Вечером у Луизы была радостная встреча с Катрин, которая без конца суетилась вокруг нее и Поля Мишеля. Когда возбуждение улеглось, Луиза отметила, как постарела ее подруга за эти годы. Взяв исколотые пальцы женщины, она с тревогой осмотрела опухшие суставы.

— Просто ревматизм, — вздохнула Катрин, выдернув руку.

Годы работы в сырых помещениях и жизни на чердаке не могли не оставить свой след. У нее также были проблемы с легкими, но пока ей удавалось это скрывать, и ей очень не хотелось бы, чтобы Луиза об этом узнала.

Луиза хотела, чтобы Катрин осталась у них в номере, но та отказалась, испуганная всей этой роскошью. Луиза решила перед отъездом из Парижа купить Катрин комфортабельную квартиру на какой-нибудь скромной улице.

Луиза с Уортом поехали во дворец в его собственном экипаже с монограммой, на крыше которого на железной сетке громыхала огромная коробка с платьем, уложенным специально обученными упаковщиками. Всю дорогу они говорили о моде. Он в последнее время практиковал отделку с геометрическим рисунком, которая, по его мнению, должна была выражать новую, но пока еще неопределенную перемену в женских настроениях. Прибыв в Тюильри, они прошли через великолепный вход, предоставив императорским слугам снять коробку. У Луизы сжалось сердце, когда она увидела знакомую форму офицеров Са-Гард, которые повсюду стояли на страже. Поднимаясь вместе с Уортом по мраморной лестнице, она думала, что вероятность наткнуться на Пьера в этом золоченом лабиринте практически сведена к нулю. Они прошли через апартаменты императрицы и наконец вошли в туалетную комнату, где висело множество зеркал. Евгения, как всегда пунктуальная, появилась ровно в десять. Луиза присела в глубоком реверансе, Уорт почтительно наклонил голову. Оба удостоились знаменитой обворожительной улыбки. В возрасте тридцати восьми лет Евгения была все еще в зените своей красоты.