— Я провожу вас, мсье.

Престбери развязной походкой двинулся вслед за продавцом, помахивая тростью и посматривая по сторонам. Господи! Как же отличается это шикарное заведение от захудалого лондонского магазина его отца, где кроме пальм в горшках да пары-тройки манекенов больше почти ничего и нет. Даже ни одной симпатичной продавщицы, которую можно было бы потискать. Их он прогонит в первую очередь, когда станет владельцем универмага Престбери. Но, прежде чем приступить к желанной должности управляющего, он должен доказать отцу, что умеет справляться со своими обязанностями. Выбора у него нет. Наследство, полученное от бабушки со стороны матери и подарившее ему два года независимой красивой жизни, он уже успел промотать, кроме дорогого гардероба, у него почти ничего не осталось. Париж он хорошо знал, бывал здесь уже дважды, но тогда у него были деньги. Теперь обстоятельства его совершенно переменились, но он все-таки в Париже, благодаря любезному покровительству Элленби, торговца шелком и старого друга его отца.

Роберт зашел в ателье.

— Мсье Уорт, кажется, сейчас занят. Не угодно ли присесть?

Роберт развалился на золоченом стуле, внимательно все разглядывая. Работа в зале кипела.

— А кто это расхаживает в голубом платье? — спросил он.

— Это мадам Уорт, мсье.

— Вот как? Благодарю. — Он проследил за удаляющейся спиной девушки. Господи боже! Продавщицы здесь, конечно, красивее, чем у Престбери, но, видимо, не менее целомудренные. Какая скучища.

Тут Престбери увидел, что к нему приближается высокий худой мужчина в черном сюртуке и брюках, в безупречно повязанном шейном платке с жемчужной булавкой, в жилете без единой морщинки. Так это и есть Уорт? Моложе, чем он думал. Чуть больше тридцати. Важный и очень настороженный. Роберт лениво встал.

— Какая честь, мсье Уорт, — сказал он с небрежной фамильярностью так, будто они не раз уже где-то встречались, и протянул руку для рукопожатия. — Я — Роберт Престбери. Вы меня ждали.

Уорт проигнорировал протянутую руку. Он-то думал, что его оторвали от важной примерки ради какого-то срочного дела. Услышав, что вновь прибывшего зовут Престбери, он разозлился, с трудом сдерживая возмущение.

— Здесь вам не клуб, Престбери! Я не встречаюсь со своими подчиненными в зале в разгар рабочего дня. Я ответил на последнее письмо вашего отца, четко назначив день и время, в которое вы должны были явиться на работу, и это было пять дней назад. Сейчас вы покинете этот магазин, а завтра, в восемь утра, вернетесь в приличном черном костюме и пройдете через служебный вход. — Уорт презрительно посмотрел на щегольский клетчатый костюм Роберта. — Простая золотая булавка допускается, но никаких брелоков на цепочке для часов. И сбрейте усы. В этом магазине запрещается носить усы. Пока все. — Уорт развернулся на каблуках и ушел.

Роберт уходил из магазина, глубоко возмущенный. Приняли его совсем не так, как он ожидал. Вечером он взял остро наточенную бритву и сбрил светло-каштановые усы, довольно долго украшавшие его лицо. Без них он выглядел моложе своих двадцати четырех лет, что не очень ему нравилось.

Придя на следующее утро вовремя, Роберт был удивлен, увидев, что не только Уорт, но и мадам Уорт за работой. Она была в черном шелковом платье, как и все остальные служащие, ею оно отличалось необыкновенной элегантностью, и ее прическа была безукоризненна.

Уорт любил Мари и обожал своих сыновей. Одно только омрачало его жизнь. Его тяготили косность и отсутствие всякого воображения у мсье Гажелена и Обиге. Рождение второго ребенка послужило дополнительным стимулом в стремлении освободиться от них и открыть собственное дело. Он обязан обеспечить своим детям будущее, чтобы они могли последовать по стопам отца. Но для этого нужно было много денег. Учитывая, какую огромную прибыль он принес своим работодателям, они уже давно должны были сделать его своим партнером, но он понял, к своему разочарованию, что этого не будет никогда.

Размышляя над этой извечной проблемой, он, как обычно, совершал обход по магазину, чтобы убедиться, что все в порядке. Потом, как всегда, он обошел и свое ателье. На пороге своего кабинета увидел Роберта Престбери.

Уорт критически смерил взглядом своего протеже. Усы исчезли, да и к костюму претензий не было. Довольно элегантный черный сюртук, белые накрахмаленные манжеты выглядывают из-под рукавов ровно настолько, насколько позволяют приличия. Несмотря на свое пристрастие ко всему французскому, Уорт не мог не признать, что у хорошо одетого представительного англичанина действительно есть преимущество перед французом, а он наблюдал, как млеют клиентки перед иностранным выговором и безупречными манерами.

— Что вы знаете о тканях, Престбери? — отрывисто спросил он. — Ведь мода начинается с них.

— Хорошую ткань я вижу сразу. Шотландский твид, тонкое сукно, саржу, тик, кашемир, плотный шелк, бархат.

— Что ж, неплохо для начала. Однако, если не считать шелка и бархата, мы имеем дело с тканями более легкими. Мода — вещь непостоянная, знаете ли. Она отражает настроения и структуру общества, любое новое дуновение взмывает, подобно пене, на самый гребень волны, с тем чтобы, достигнув вершины, перейти в разряд чего-то банального и заурядного и, наконец, выплеснуться на берег и испариться. Меня интересуют только эти подъемы и вершины, так что вам предоставили уникальную возможность наблюдать и учиться всему, что следует знать о моде и о степени того мастерства, которое я отождествляю с созданной мною сферой высокой моды.

— Польщен оказанной мне честью, сударь. — Роберт не мог не восхититься бесконечной самоуверенностью Уорта.

— Прекрасно. От всех я жду честности, лояльности, пунктуальности и готовности к непомерно тяжелой работе. Когда у нас много заказов, мы не обращаем внимание ни на время, ни на собственную усталость. Даю вам месяц на то, чтобы вы доказали свое умение в той области, которой вас здесь обучат. Так! — Уорт огляделся в поисках кого-нибудь, кто дал бы новичку первоначальные советы, и тут вспомнил, что с сегодняшнего дня Луиза вышла на работу. Она вполне справится с этой легкой задачей в течение двух-трех недель. — Сейчас я познакомлю вас с мадемуазель Луизой. Она прошла все этапы моды — от наметки швов до показа моих изделий в этом зале. Она и сама придумывает очень неплохие фасоны, и никто так не разбирается в качестве выработки ткани и рисунка, как эта девушка. А вот и она.

Луиза не помнила своего первого впечатления от Роберта, кроме того, что он привлек ее внимание своим высоким ростом. Она слегка разнервничалась, когда ее подозвали, на одну ужасную минуту вообразив, что кто-то увидел, как она тайком пронесла в здание Поля Мишеля. Ему не было еще и месяца, и его требовалось регулярно кормить грудью, поэтому она не могла оставлять его с кем-то еще. В глубине той части здания, где располагалось ателье, было множество тесных и неудобных складских помещений, уже давно заброшенных, там-то она и устроила ему кроватку из ящика от сундука, который установила на широкую полку. Он лежал, спокойный и довольный, накрытый шалью, и, даже если б заплакал, вряд ли бы его кто-нибудь услышал. Ей повезло, что она смогла вернуться на работу в «Мезон Гажелен», и все исключительно благодаря тому, что работала в отделе Уорта. Он ни разу не заговорил о ребенке. Она вполне могла тяжело простудиться, поэтому, когда она вернулась, он просто выразил надежду на то, что ей уже лучше, и вопрос был закрыт. Одежду для беременных демонстрировала уже другая женщина, с обручальным кольцом на пальце. Но Луиза не смела попросить разрешения приносить с собой на работу ребенка. И ей оставалось только надеяться, что ни он, ни владельцы магазина не узнают, что она ежедневно приносит с собой новорожденного.

Луиза оказалась хорошим учителем, а Роберт — умным и инициативным учеником, и довольно скоро он мог уже не только судить о качестве, рисунке, весе, изнаночной стороне и прочности тканей, но и определять, как они будут ниспадать, собираться в складки, как их кетлевать и собирать в оборки. Она объяснила ему, чем отличаются друг от друга сделанные вручную кружева, а также, как отличать их от высококачественной продукции машинного изготовления. Мода на наряды Уорта, украшающего кружевами свои многочисленные модели, привела к настоящему буму в кружевной промышленности. То же самое случилось с гагатовыми аппликациями, которые очень скоро, с его легкой руки, стали пользоваться большим спросом, позволив вдовам придать своим мрачным одеждам скромный блеск.

Если бы Роберт не был от природы ленив и отдавал предпочтение упорному труду, а не праздному существованию, и дальше работал бы так же старательно, как во время своего испытательного срока, он в конце концов стал бы прекрасным специалистом в своем деле, но вся его природа восставала против этого.

Луиза старалась добросовестно передать свои знания и навыки Роберту. Ей было трудно сдерживать свою нетерпеливость и раздражение, когда он задерживал ее, желая о чем-нибудь поговорить, в то время как стрелки часов говорили о том, что пора идти к Полю Мишелю, но она каким-то образом сохраняла спокойствие.

Она всегда неслышно прокрадывалась по лабиринту старых коридоров в крошечную кладовую в глубине магазина, в самой старинной его части. Сквозь зарешеченное высокое окно в комнату просачивался свет, а в теплые дни пробирались солнечные лучи, мягко освещая ее, пока она расстегивала платье и подносила к отяжелевшей груди ребенка. Как бы она ни старалась забыть Пьера, но порой ее мысли неизбежно возвращались к нему. Стефани больше не приходила в магазин, но из оброненного кем-то замечания Луиза узнала, что чета де Ганов поехала вместе с императором и императрицей в очередной тур по провинциям пообщаться с народом. Она часто вполголоса напевала Полю Мишелю, пока он сосал грудь, кончиками пальцев разглаживая пушистые черные волосы на его прелестной головке. Придется ему вырасти, не зная отцовской любви и воспитания, чего она и сама была лишена в детстве.