Луиза испугалась, что по ее вине еще и посуда разбилась, и робко ответила:

— Его оставил мужчина, когда уходил.

Катрин откинула голову и закрыла глаза, вся кровь отхлынула от ее лица, и она произнесла, обращаясь скорее к самой себе, а не к девочке:

— Я должна была догадаться. Он ведь приходил все реже и реже, а я-то верила его отговоркам. — И она застонала, согнулась пополам, обхватила голову руками и рухнула на колени. — Этого я не перенесу. Я люблю Марселя. Как я буду без него жить? Я умру! Умру, умру, умру!

На нее было страшно смотреть, ее горе встревожило Луизу гораздо сильнее, чем ее ужасная ярость. Катрин раскачивалась и рыдала от отчаяния, казалось, ее вопли поднимались из самой глубины души. Луиза подошла и обняла за плечи женщину, та прильнула к ней, ничего не видя перед собой. Девочка чуть не задохнулась под тяжестью ее тела, а слезы несчастной промочили насквозь плечо платья. Луиза стоически выдерживала эти объятия, потом смогла усадить Катрин на стул.

— Я сделаю вам кофе, — сказала она, чтоб хоть как-то ее успокоить. — Вам станет лучше.

Она налила в чашку кофе и осторожно поднесла Катрин. Женщина приняла ее дрожащими руками и стала с благодарностью пить, плотно закрыв глаза, словно пытаясь выбраться из бездны отчаяния. Луиза выдергивала из атласа нитки, приведшие к страшному недоразумению, и, повозившись некоторое время, показала его Катрин.

— Посмотрите же на этот кусок. Следов почти не осталось. Если его осторожно прогладить утюгом, то ничего не будет заметно.

Катрин заморгала красными распухшими глазами, осматривая проделанную работу. Без сомнения, атлас был как новенький.

— Да ты настоящая маленькая рукодельница, — призналась она, боясь поверить, что хотя бы одна катастрофа устранится сама собой.

— Меня мама научила.

— А также научила тебя читать чужие записки? — В голосе Катрин послышалась ирония, но девочка ее не уловила.

— Да, — наивно ответила Луиза. — Папа научил ее читать, а она — меня. А вы как научились?

Катрин вытерла мокрые глаза и шумно зашмыгала носом.

— Один из моих первых ухажеров, добрейшая душа, оплачивал мне уроки чтения и письма. Он скучал по мне, когда уезжал куда-нибудь далеко по делам, и хотел, чтобы я ему писала.

— Наверное, это был очень хороший человек.

Катрин глубоко вздохнула:

— Я его очень любила, хоть он и был втрое старше меня. У меня тогда была уютная квартирка на улице Суассон. Он внезапно скончался за границей, и адвокаты его жены вышвырнули меня на улицу.

— А вы уже тогда были швеей?

— Да, но он не хотел, чтобы я работала. Я, правда, тайком от него стала потом брать на дом работу, не потому, что нуждалась в деньгах, как сейчас, а просто чтобы чем-то занять руки и иметь возможность видеться с подругами. Понимаешь, я скучала по общению, по смеху, шуткам и всяким шалостям. Я уже через два или три месяца чуть с ума не сошла от одиночества. Поверь, на свете нет ничего хуже, чем когда ты сидишь в одиночестве и ждешь, когда мужчина, которого ты обожаешь, хотя бы на час-другой снова впустит тебя в свою жизнь. — Заметив, как внимательно слушает ее девочка, она решила взбодрить ребенка: — Не расстраивайся. У тебя будет все по-другому, когда ты вырастешь. Просто не делай ничего дурного, того, что не понравилось бы твоей покойной матери, и когда-нибудь ты встретишь хорошего молодого человека, который обязательно на тебе женится.

Луиза похолодела, услышав рассуждения Катрин об одиночестве. Она-то думала, что сполна испытала подобные чувства на кладбище и что это на всю жизнь наложило на нее свой ледяной отпечаток.

— Я больше не хочу быть одна, — произнесла она дрожащими губами.

— Ты и не будешь, во всяком случае пока, если только сестры милосердия согласятся взять тебя к себе или тобой займется приют. Где-нибудь в другом месте тебе придется тяжело работать, хотя ты довольно сильная, несмотря на то что такая тощая.

— А почему вы не замужем?

Катрин знала, что в любом другом случае ее бы возмутил этот допрос, но сейчас ей нужно было выговориться.

— Те мужчины, за которых я хотела выйти замуж, либо уже были женаты, либо не собирались жениться на мне. — От воспоминаний у нее на лбу образовались горестные складки. — Мне приходилось иметь дело с ублюдками. Господи! И один из них только утром вышел отсюда. — Она снова разозлилась, но гордо распрямила плечи. — Ну и скатертью дорога! У этого сопляка еще молоко на губах не обсохло, а он решил, что оказывает мне благодеяние. Мне! А я ему еще и денег одалживала, которых уж больше не увижу. Хитрая бестия. Ключ он не получит обратно, даже если приползет на коленях и будет умолять меня вернуть его. Чихать я на него хотела! — И она произнесла с театральным жестом: — «Убирайся! — прикажу я. — Я больше не собираюсь тратить на тебя время». — Но тут ее гневная тирада оборвалась, лицо неожиданно скривилось в гримасу, и на голубых глазах вновь выступили слезы. — Нет, наверное, я не смогу так сказать. Пожалуй, я просто брошусь к нему в объятия, как последняя дура, и буду умолять его побыть со мной еще хоть немного.

Луиза поспешила отвлечь Катрин:

— Я до конца распорю все, что подшила.

Катрин ответила почти машинально, не переставая думать о своем неверном возлюбленном:

— Выдерни каждый стежок кончиком иглы. Ни в коем случае не дергай, не тяни и не цепляй нитки.

Заметив ее отрешенный взгляд, Луиза мгновенно сообразила своим острым умом, что ей представилась хорошая возможность.

— Я проработаю до полуночи. На это уйдет не один час. Мне придется остаться у вас до завтра.

Рассеянный кивок.

— Хорошо. Главное, чтобы ты все исправила. — С трудом осознав, что она пообещала, Катрин потерла лоб руками, посмотрела на плиту. — Ты что-то приготовила? — Она потянула носом воздух, вспомнив, что уже давно ничего не ела. — Пахнет вкусно.

— Я сварила суп из всяких остатков, которые нашла в шкафу.

Луиза научилась варить суп из всевозможных объедков, и, хоть этим и ограничивались ее кулинарные таланты, у нее получались достаточно вкусные супы, если приправить их специями и жареным луком. Когда ее матери оставалось жить уже недолго, Луизе приходилось воровать с прилавков и клянчить у чужих. Но обычно этого хватало лишь на кастрюльку супа. Иногда она даже дралась с другими попрошайками, чтобы добыть себе право на подаяние. Анн-Мадлен Вернье, ослабевшая от болезни, даже не догадывалась, каким образом дочь доставала еду. Луиза взволнованно наблюдала за тем, как Катрин подошла, приподняла крышку кастрюли и попробовала ее содержимое, потом одобрительно кивнула.

— Достань из шкафа две тарелки, — попросила Катрин. — Ты наверняка проголодалась не меньше меня.

И они по-дружески разделили трапезу. Только сначала Катрин умылась, причесалась и переоделась в чистое платье. Обычно в это время она ходила в церковь, но, будучи не в состоянии прийти в себя после бегства любовника, она просто произнесла благодарственную молитву, в которой и нашла утешение. Потом, поощряемая Луизой, с готовностью рассказала ей про свою работу, разбранив свою главную работодательницу мадам Камиллу, лучшую из прославленных парижских портних. Работала она непосредственно под началом мадам Делатур, мадам Виньон и мадам Пальмир, так как мужчин, добившихся в этой области значительных успехов, не было уже много лет. По большому счету, они проделывали довольно нехитрую работу, так как клиенты в основном сами решают, каким будет новое платье, а иногда в целях экономии даже приносят на подкладку старые шелковые платья. Если их желания не выполняют, они отправляются к кому-нибудь еще, а портних в Париже столько, что даже те, кто работает в одной области с мадам Камиллой, яростно конкурируют в ценах.

— Мы работаем по двенадцать часов в день, — продолжала Катрин. — Это если есть работа. Между сезонами, когда спрос падает, нас могут в любую минуту вышвырнуть на улицу. А иногда работы столько, что вообще ни на что другое нет времени, приходится ночами сидеть. За дополнительную работу нам платят мизерные почасовые, и ведь не пожалуешься, если не хочешь, чтоб тебе дали пинка под зад. К тому же в мастерских ужасно тесно. Над головами горят масляные лампы, поэтому там всегда жарко и душно, и в то же время холод от каменной плитки пола пробирает до самой поясницы, поэтому мы устанавливаем перед стульями деревянные дощечки. Другие, работающие в таких же условиях, носят сабо, но только не мы, портнихи. Мы предпочитаем носить красивые чепчики и чистый шелковый передник и заставляем кое о чем задумываться парижских мужчин, если они попадаются нам на пути. — Тут губы Катрин тронула едва заметная самодовольная улыбка. Она знала, что, несмотря на свою полноту, передвигается легко, поэтому привыкла ловить на себе мужские взгляды. В этих взглядах также сквозило и уважение. Гризетки не были проститутками. Многие из них выходили замуж девственницами, у кого-то были любовники, но их общественное положение было уникальным, и Катрин не раз слышала, что именно парижские гризетки составляют очарование этого города. Она мысленно вернулась к теме разговора и отхлебнула еще одну ложку супа. — Я люблю свою работу, несмотря на то что все идет не совсем так, как хотелось бы. И на другую ни за что бы не согласилась. И не только я, но и все мы. Мы преданны своей работе. Думаю, все дело в том, что изготавливать красивые наряды — это почти так же прекрасно, как и носить их.

Луиза уже не слушала остальные печальные подробности жизни швеи, которые излагала ей Катрин. Жизнь в ее воображении заиграла яркими красками. Она видела дивные оттенки предназначенных для шитья платьев тканей, сияние драгоценностей, бисера и жемчуга в вышивке, а также трепещущие оборки, ленты и перья, которые добавляли к изысканным нарядам последний штрих. Мастерские представлялись ей бесконечной чередой сокровищниц, и это зрелище окончательно ее заворожило.