Утренние часы застали ее за привычными хлопотами в примерочной. Она осторожно сняла платье после второй примерки и передала его старшей швее, чтобы та отнесла его в ателье, когда Уорт, проводив клиентку, неожиданно вернулся.

— Одну минуту, мадемуазель Луиза, — сказал он, соблюдая на работе официальную форму обращения. Его голос и выражение лица были непривычно строги.

— Да, мсье Уорт? — ответила она столь же официально, недоумевая, что же могло случиться.

— Прошу вас, объясните своему кавалеру, кто бы он ни был, чтобы впредь его подарки не доставлялись в этот магазин или — что еще ужаснее! — в мой отдел! — И он протянул ей букет кремовых роз с тугими бутонами в серебряной бумаге, украшенной атласными ленточками.

Пьер еще раз удивил ее. Ни тебе шелковых нижних юбок, ни побрякушек, подарок столь невинно-привлекательный, что отвергнуть его невозможно. Она взяла букет, вдохнула оранжерейный аромат бутонов. И впервые почувствовала, что какая-то часть ее сердца оттаяла, как весенний ручей.

8

Во дворце Фонтенбло, расположенном в удачных для охоты местах, Пьеру предоставили уютные комнаты. Из окна он видел место, откуда Наполеон распрощался со своими гвардейцами, прежде чем ехать на Эльбу, и где встретился с ними снова, возложив большие надежды на свое скоротечное возвращение. Дворец еще хранил следы грустного драматичного прошлого. Пьер сгорал от нетерпения потратить эти несколько дней в свое удовольствие. Будут гонки с собаками, а по вечерам танцы, спектакли, карты и другие развлечения, они отвлекут его от назойливого желания скорее вернуться в Париж. Он не помнил, чтобы когда-нибудь был так влюблен, его воодушевление весьма порадовало мать: в карете она подумала, что визит в Фонтенбло только закрепит его хорошее расположение духа. Не успел он вымыться и переодеться с дороги, как вошедший слуга сообщил, что его безотлагательно желает видеть принц-президент.

Пьер был во дворце не впервые и знал, как пройти в приемную, где следует дожидаться принца-президента. В приемной, красивой комнате, украшенной богатыми панелями и шелковым круглым ковром, были изящные высокие окна, перед которыми, спиной к нему, стояла девушка и любовалась угасающим ноябрьским днем. На ней было синее платье, на фоне которого, в сочетании с зимними сумерками, ее золотистые гладкие волосы сияли, как пламя свечи. Девушка вздрогнула, услышав, как щелкнули двери, быстро повернулись и оценивающе посмотрела на него.

— Вы, должно быть, Пьер де Ган, — произнесла она.

— Я в затруднительном положении, мадемуазель.

— Не пугайтесь. Ваша память вас не подводит. Мы никогда прежде не встречались, хотя у нас с вами один крестный отец, принц-президент. Нет, постойте. — И она слегка покачала головой. — Мне придется перефразировать свои слова, поскольку реставрация империи — дело почти законченное. Мы с вами имеем честь иметь в лице нашего общего крестного отца будущего императора Наполеона Третьего.

Пьер подошел к ней.

— Но вы еще не назвали своего имени.

— Стефани Казиль. Я впервые приехала в этот регион страны. Сколько себя помню, я жила в Савойе. И еще ни разу не бывала в Париже. Грустная история, правда? Дожить до семнадцати лет и не побывать в Париже.

Он дружелюбно хмыкнул.

— Очевидно, в этом не было особой необходимости. Вы, наверное, все это время сидели в четырех стенах и учились.

— Да, мсье. Надо быть первой ученицей. — Тут она состроила гримасу, мастерски изобразив монашескую мину. — Или, — добавила она тем же тоненьким голоском, — если вы так же своевольны, как и мадемуазель Стефани, то лучше быть последней.

Он с радостью подхватил ее смех. Какая удивительная и забавная девушка.

— А я видел вашу часть страны. Насмотрелся достаточно. Два года провел в Савойе со своим полком, который патрулировал границу. А вы наведаетесь в Париж, пока будете здесь гостить?

Со вздохом сожаления она приподняла и тут же опустила плечи.

— Нет, до лета я должна снова вернуться в школу. После чего мой дорогой крестный обещал призвать меня ко двору. Во дворец Тюильри! Он снова станет королевской резиденцией! Какие государственные события будут происходить на моих глазах! На каких балах я буду танцевать!

Пьер снова хмыкнул.

— В Елисейском дворце приемы еще не проводились, так что можете не сомневаться, что в Тюильри вы с лихвой вознаградите себя за недостаток общения, от которого страдали все эти годы учебы.

Она хитро улыбнулась.

— На это я и рассчитываю.

Дверь снова отворилась. В комнату вошел Луи Наполеон. Коренастый, с нафабренными, острыми как иглы кончиками усов и с безупречно подстриженной эспаньолкой, он благодушно улыбнулся, увидев их вдвоем.

— А, так, значит, вы уже познакомились. — И он протянул руки, словно желая обнять крестников в знак своего отеческого благоволения. — Я понял, что мне представилась возможность в ближайшие несколько дней провести немного времени со своими крестниками. — Приподняв присевшую в реверансе Стефани, он расцеловал ее в обе щеки, стал задавать вопросы, из которых Пьеру стало ясно, что Луи Наполеон весьма серьезно выполняет свои обязательства по отношению к девушке. Потом настала очередь Пьера.

— Эта очаровательная девушка — дочь моего близкого друга, Жозефа Казиля, который не оставлял меня в тяжелые времена. Теперь, увы, его и его любезной жены уже нет с нами, судьба не дала им возможности увидеть новое возрождение величия Франции, которое посчастливилось наблюдать нам. — Луи Наполеон взял Стефани под левую руку, а правой по-отечески обнял за плечи Пьера. — Зато вы, двое молодых людей, ты, Стефани, мое дорогое дитя, и ты, Пьер, мой преданный кирасир, во всем блеске своей юности символизируете собой будущее нашей страны и воплощаете в себе все то, за что наши предки сражались и чего так мечтали достичь. Я знаю, что вы всегда будете честью Франции и не посрамите меня.

Стефани была глубоко растрогана.

— Вы слишком добры, монсеньор.

Луи Наполеон усадил их рядом с собой на стулья и целый час провел с молодыми людьми в дружеской беседе, во время которой они с Пьером курили сигары, а Стефани ела засахаренный миндаль. Они видели, что он искренне желает закрепить их дружбу, но когда Луи Наполеон ушел, Пьер понял, что его обманом заставили ухаживать за Стефани во все время его пребывания в Фонтенбло, и ему это не понравилось. Он прекрасно понял, что все это дело рук его матери с ее назойливыми матримониальными планами.

Молодому офицеру всегда есть с кем пофлиртовать на подобных сборищах, и, хотя в данный момент все женщины казались ему невзрачными при воспоминании о Луизе, Стефани назойливо напоминала о себе, сидя за ужином по правую руку от него и не отходя от него ни на шаг. Пьер покорно танцевал с ней, но потом с радостью уступил ее другим партнерам. Была среди дам одна женщина, с которой ему очень хотелось потанцевать. Даже Мари-Тереза де Ган, которая выглядела настоящей королевой в своем гранатово-красном платье из атласа, приковывавшем к себе взгляды всех женщин, не могла соперничать с Евгенией де Монтихо, графиней Теба. Вальсировала ли она с Луи Наполеоном, сидела ли с ним рядом за обеденным столом, избегала ли его назойливого внимания, выбирая для танцев других партнеров, или просто с кем-нибудь разговаривала, — она буквально освещала все общество своей необычайной красотой. Ей исполнилось двадцать пять лет, она была дочерью испанского гранда, женщиной пылкой и безрассудной, несмотря на свою хрупкую ангельскую внешность. Она знала, как хочет ее Луи Наполеон, но, пытаясь ее соблазнить, без стеснения присматривается к королевским домам Европы, стараясь отыскать себе женщину более знатную и более достойную высокой чести стать невестой императора. Евгения де Монтихо в прошлом подумывала о замужестве, но потом пережила два сокрушительных любовных разочарования: оба ее возлюбленных предпочли ей ее сестру. Но это не уменьшило нежной привязанности девушки к своей сестре, Паке, милейшему и добрейшему существу, чуждому всяких интриг. Все искали благородного общества Евгении, она кружила мужчинам головы, однако ее доброе имя оставалось незапятнанным, а на девственность еще никто не посмел покуситься. Когда Пьер де Ган, с которым она познакомилась в этот вечер, пригласил ее на танец, она приняла приглашение со своим неизменным изяществом и заскользила с ним по паркету.

— Ваш крестный говорил, что вы служите в кавалерии, — обронила она на своем безупречном французском, столь же безупречном, как и английский, благодаря годам обучения, проведенным в обеих странах. — Вы были в пометном эскорте в день его въезда в Париж две недели назад, после триумфальной поездки по стране?

— Да. А вы видели нашу процессию?

— Я наблюдала за ней со стороны. Дивное зрелище! Как передним преклонялись все эти конные генералы, как приветствовали все члены сената. Новый император Франции, уже фактически император, если не считать официальных формальностей, ехал в полном одиночестве во главе колонны, не поворачивая головы.

— Он никогда не смотрит по сторонам. Его взгляд нацелен только вперед, как и положено солдату.

— Я слышала, что ваш крестный нажил себе множество врагов после государственного переворота два года назад, — продолжала Евгения.

— Да, это так.

— Тогда он должен был понимать, что является идеальной мишенью для намеренного выстрела!

— Он не думает об опасности. Я бы даже сказал, что он не знает страха.

— Какая отвага, — тихо выдохнула она, опустив длинные ресницы.

Пьер вспомнил, что ее отец, чью память она, по словам других, идеализировала, был одним из самых уважаемых испанских грандов недавнего прошлого. И подумал, что в таком случае будущий император вправе высоко оценивать свои шансы, ему можно только позавидовать. Пьер еще никогда не видел столь восхитительного лица и столь безупречных форм, как у Евгении. Но, танцуя с ней в тот вечер снова и ведя уже более непринужденную беседу, от которой время от времени у нее мелькала на губах улыбка и вспыхивали искорки в глазах, он еще отчетливее, чем в первый раз, осознал, что не чувствует с ее стороны ни малейшего сексуального отклика. Пьер подумал, что ее страсть надо основательно пробудить, и, зная репутацию своего крестного в обращении с женщинами, решил, что лучшего учителя ей и пожелать нельзя. Луи Наполеон был раздосадован, когда лейтенант второй раз увел Евгению у него из-под носа. И Пьер решил, что будет лучше провести оставшийся вечер в обществе Стефани, и танцевал с ней до окончания празднества.