И, приглаживая рукой свои густые волосы, Расселл громко расхохотался и повернулся, собираясь уйти к себе в мастерскую; Луиза рухнула на стул, содрогаясь от смеха, другие женщины и девушки за столом присоединились к ней, в комнате стало шумно, как в курятнике. Тут же примчалась мадам Руссо прекратить смех. Вскоре закройщик по своему обыкновению запел какую-то староанглийскую народную песенку, и его чудесный голос гулом прокатился по коридорам. Мадам Руссо пришлось прибегнуть к своему праву начальницы и заставить его замолчать, к большому сожалению девушек. Они не были согласны с мадам Камиллой, полагавшей, будто в полной тишине им лучше работается.

После этого случая Уилл Расселл при встрече с Луизой обязательно произносил что-нибудь по-английски, чтобы она набирала словарный запас и привыкала к звучанию и ритму языка. Луиза купила на рынке франко-английский разговорник и словарь, вычитывала оттуда предложения, а он безжалостно ее поправлял, доводя чуть ли не до слез. Потом она догадалась, что ему доставляет удовольствие задевать ее гордость, и стала притворяться, будто его замечания нисколько ее не трогают. Слух у девушки был хороший, память цепкая, и вскоре она уже могла бегло разговаривать по-английски. Оба даже не догадывались, как многому научил ее Уилл (до конца жизни английская речь Луизы отличалась напевностью, как будто она обучилась в центре валлийских гор).

Уже проработав какое-то время в вышивальном цехе, Луиза поняла, что единственное, чем ей осталось дополнить свои знания и навыки, — это научиться профессионально кроить. Когда-то, очень давно, Катрин научила ее, как изготавливать детали изделия по картинке или чертежу, но даже опытная Катрин не сумела бы создавать такие же эффектные наряды, какие рождались под ножницами Уилла Расселла. Швеи по-разному оценивали его работу. Многим претило, что он кроит платья на манер амазонок, строгость силуэта которых не могли смягчить даже многочисленные украшения, к которым имела чрезмерное пристрастие мадам Камилла. Другие же соглашались с Луизой, что кроит он мастерски, и восхищались тем, как легко он может пригнать платье по фигуре, лишь чуть-чуть подправив деталь. Именно этому и хотела научиться Луиза. Расселл задумчиво кивнул, выслушав просьбу девушки.

— Да. Прекрасно. Будешь приходить по утрам на четверть часа раньше, ну и в обед я смогу выделить тебе немного времени.

Обучаться кройке она взялась с таким же энтузиазмом, с каким учила английский. Мадам Руссо не препятствовала этому, поскольку Луиза не тратила на учебу время, отведенное ей на основную работу, и в целом даже одобряла. На Луизу она смотрела как на свою протеже, но переживала, что вряд ли сможет долго ей покровительствовать. Мадам Руссо знала, что смертельно больна. Боли мучили ее беспрестанно. Как только она почувствует, что больше не в состоянии справляться со своими обязанности, она уедет из Парижа и проведет оставшиеся ей месяцы у своей сестры в Провансе. А пока она должна изо всех сил поддерживать дисциплину.

Луиза уже привыкла, что некоторые девушки подшучивают над ее учебой у Уилла, а кое-кто, кого это сильно задевало, даже злится. Она чувствовала себя с Расселлом непринужденно. Если видела перед собой привлекательного мужчину, ее мысли неизменно обращались к Уорту, в прошлом любимому, или к тому кирасиру, чье лицо она не могла забыть и о повторной встрече с которым мечтала. Образ же Уилла, напротив, был таким же безличным, как валлийские горы, о которых он, помимо прочего, рассказывал ей по-английски. Если же порой его проницательный взгляд и говорил ей о том, что он выделяет ее из числа прочих, она относилась к этому со всем высокомерием молодой красивой девушки, привыкшей к мужскому восхищению. А поскольку для всех он был тайной за семью печатями, Луиза гордилась его отношением к ней. Катрин ругала Луизу, говорила, что скромность (в которой сама Катрин изрядно преуспела) — главное в жизни.

— А почему бы мне и не гордиться? — возражала Луиза, подбирая волосы перед зеркалом в спальне, чтобы проверить, не пойдет ли ей закрученная вокруг головы коса. Ведь ей, а не кому-то, он рассказал, что пытается изобрести швейную машину. Он и во Францию приехал в том числе для того, чтобы лично посмотреть на машину, которую изобрел мсье Тимонье, хотя Уилл считал, что его собственная кеттельная игла — полезное усовершенствование, благодаря которому шов будет глаже и ровнее. Луиза спорила с ним по поводу этих машин, хотя в жизни не видела ни одной. Она поджала губы, рассматривая свое отражение в зеркале, и продолжила, укладывая волосы по-другому: — У мадам Камиллы все только и делают, что пляшут вокруг Уилла, как будто всю жизнь в монастыре чахли. Я никогда не стану так прыгать вокруг мужчины.

— Поэтому ты ему и нравишься, — пробормотала Катрин. От нее не укрывались взгляды, которые Уилл бросал порой на Луизу, да девчонка и сама это замечает, хотя и не хочет в этом признаваться.

— Что такое? — Луиза повернула голову и посмотрела на Катрин.

— Ничего, — со вздохом ответила Катрин. Когда-то и она не отказалась бы пококетничать с Уиллом Расселлом, но она уже не та, и прекрасно знает об этом. В конце концов, доброта в мужчине — самое главное, хотя нельзя сказать, что Уилл не добр с Луизой. Мужчины всегда из кожи вон лезут, чтобы помочь хорошенькой молоденькой девушке, а дурнушкам приходится самим перебиваться.

Больная мадам Руссо объявила, что увольняется. Очень многим было жаль с ней расставаться, но даже те, кто сначала был рад ее уходу, теперь принял бы ее обратно с распростертыми объятиями. Ее преемница, мадемуазель Нанетт Денев, маленькая темноволосая молодящаяся женщина, оказалась сущим деспотом. Она все устроила по-своему: рассадила старых подруг, чтобы они не могли друг с другом разговаривать, открыла вентиляционные отверстия, несмотря на протесты гризеток, в первую же неделю уволила вздумавших с ней поспорить двух вышивальщиц и затеяла битву с Уиллом. Нанетт Денев вздумала и его подчинить своей власти, он же упорно сопротивлялся и не изменил метод своей работы. Когда она решила по-своему оборудовать его мастерскую, Расселл попросту выставил ее. Тогда она стала критиковать его работу, но кроил он как никогда безупречно и без малейшей задержки. Луиза пала первой жертвой в этой схватке: ей запретили появляться в мастерской. Луиза уже достигла той стадии обучения, когда осмелилась бы попросить мадам Руссо позволить ей скроить целую часть изделия по выкройкам мадам Камиллы и под наблюдением Уилла, но теперь это было невозможно. Луизе было особенно досадно, что Катрин отнеслась к этому без всякого сочувствия.

— Ты же научилась чему хотела, к чему так злиться?

Луиза ходила взад и вперед по квартире.

— Ну и что? Я самой себе хотела доказать, что смогу совершенствоваться в своей работе и научиться все делать безупречно.

Катрин, которая отдыхала, положив на скамеечку обутые в домашние туфли ноги, поправила за спиной подушку.

— Все равно я рада. А то научилась бы, на свою голову, еще чему-нибудь, если б и дальше заходила к Уиллу Расселлу.

Луиза с досадой затрясла головой.

— Ты прекрасно знаешь, что у меня есть голова на плечах. Я не дурочка и не собираюсь рисковать.

Это правда, подумала Катрин, но все же предупреждать ее время от времени стоит. Покойная мадам Вернье поступала бы именно так, а Катрин строго придерживалась взятых на себя обязанностей.

Луиза всю ночь не могла уснуть, а утром решила обратиться к мадемуазель Денев с особой просьбой. Ну не откажет же она, если представить ей очевидные факты? В самый разгар рабочего дня Луиза постучалась в дверь кабинета и услышала позволение войти. Мадемуазель Денев сидела за столом: и, не отрываясь от бумаг, ткнула кончиком пера туда, где следовало встать Луизе.

— Да?

Луиза подробно изложила свою просьбу. Она просит дать ей возможность показать, что умеет кроить в соответствии с теми высокими стандартами, которым обучил ее мсье Расселл.

— Мсье Расселла наняли для того, чтобы он кроил, а не для того, чтобы он поощрял прихоти швеи, вздумавшей пролезть на его место.

Луиза разозлилась — столь несправедливым было обвинение.

— Но это же совсем не так. Мсье Расселл это прекрасно знает, и мадам Руссо знала и поощряла мое стремление. Если бы вы только разрешили…

Под непрекращающийся скрип пера мадемуазель Денев перебила ее раздраженным тоном:

— Выбирайте. Либо вы сию минуту возвращаетесь к вышиванию, либо собираете все свои вещи и навсегда отсюда уходите.

Тяжело сглотнув, Луиза вышла из комнаты. Она была удручена несговорчивостью контролерши. Девушка остановилась на пороге раскройного цеха, чтобы объявить новость, не заботясь о том, что снова нарушает правила.

— Контролерша не дала мне разрешения скроить платье, — с возмущением сказала она. — Даже слушать не захотела.

Уилл распрямил спину.

— Вот как? Ну ничего, не переживай. — Широким шагом он пересек комнату, прислонился к дверному косяку и насмешливо улыбнулся: — Для того, чтобы убить кошку, необязательно ее топить.

Луиза сердито улыбнулась.

— О чем ты?

Но он не успел объяснить. Из кабинета послышался резкий голос, гулом прокатившийся по коридору:

— Мадемуазель Вернье! Почему вы бездельничаете? Вы же знаете правила. Мне снова сделать вам выговор? Мсье Расселл! Немедленно за работу!

Луиза стремительно прошла в вышивальный цех. Она схватила свою работу, не обращая внимания на задаваемые шепотом вопросы, и сидела, вытянув шею и разглядывая раскройный цех. Уилл, к ее удивлению, по-прежнему стоял на пороге, сложив на груди свои мускулистые руки. Послышался разгневанный цокот каблуков, и вот уже разъяренная мадемуазель Денев стояла перед ним, поджав губы.

— Вы что, так же глухи, как и дерзки?

Медленно прикрыв глаза, он без всякого выражения стал что-то напевать себе под нос. Это взбесило ее еще больше. Посыпались оскорбления и угрозы, она несправедливо обвинила его в лени и даже предложила уволиться, как только что Луизе, и ядовито раскритиковала его работу, что делала уже неоднократно. Но ни он, ни все остальные ничего не слышали, потому что длинная тирада мадемуазель Денев потонула в древней песне валлийских долин, от которой, казалось, гулко сотрясались стропила. Затем, продолжая петь, он снова вернулся к своему столу, не обращая на нее ни малейшего внимания. Озлобленная неповиновением, женщина бросилась вслед за ним, и Луиза потеряла ее из виду, но те, кто наблюдал развернувшуюся сцену, после со смехом рассказывали, как мадемуазель Денев, с искаженным от злости лицом, скакала вокруг него, потрясая своими маленькими кулачками, и как ее пышная сборчатая юбка металась при этом взад-вперед. Наконец она сдалась и, гордо подняв голову, удалилась из комнаты, громко стуча каблуками. Расселл немедленно перестал петь, и все, кто находился поблизости, отчетливо услышали яростный возглас Денев. Покраснев еще больше, она гордо прошествовала по коридору к своей двери, на ходу поправляя пряди, выбившиеся из ее всегда безупречной прически. Дверь кабинета мадемуазель захлопнулась. Во всех помещениях тут же раздался взрыв хохота, и лишь страх перед возможными последствиями заставил гризеток придать своим лицам невозмутимое выражение, когда она вышла вновь, чтобы, как обычно, отпустить очередную порцию болезненно жалящих саркастических замечаний по поводу обнаруженных дефектов.