Алекс почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота.

— Почему им нельзя выбросить эту гадость?

— Потому, — с готовностью ответил Дэл, — что вы используете ливер для приготовления рагу, «рагу сукина сына», как называют его погонщики. Трубка, соединяющая горло лонгхорна с желудком, придает особый аромат этому блюду.

Алекс могла себе представить, что это был за аромат!

Дэл смотрел в сторону лагеря наблюдателей, куда на своей повозке из Сан-Антонио возвращались Лутер и Колдуэлл.

Алекс вцепилась в костыль побелевшими пальцами. Еще немного, и ее стошнит. Господь упаси есть подобную мерзость! Когда она справилась с собой, Фриско уже уехал куда-то, но Грейди все еще стоял рядом и с любопытством наблюдал за ней.

— Вы ведь не из тех приверед, которых чуть что — выворачивает наизнанку?

Алекс знала, что булки не растут на деревьях, и о происхождении рагу, а также бифштексов и ветчины тоже догадывалась; но она никогда не предполагала, что ей придется начинать процесс приготовления мяса со сворачивания цыплячьей шеи или с разделки коровьей туши. Господи! Неужели ей предстоит возиться с отвратительными внутренностями?! Кто бы мог подумать, что эдакую дрянь можно подавать на стол? Насколько ей было известно, в Бостоне кишки и ливер считались отходами — пищей для собак.

— Как я все это ненавижу!.. — простонала Алекс.

Шаг за шагом она продолжала сдавать позиции, выдерживая кровопролитные сражения с собственными принципами. И ради чего? Ради получения наследства, принадлежавшего ей по праву.

За четыре коротких недели она успела привыкнуть к костылю так, что теперь едва ли могла обойтись без него. Но когда-то она поклялась оставаться в кресле, потому что выйти из него означало предать Пайтона. Она терпеть не могла готовить, считая, что это работа для прислуги, и с равным отвращением относилась к чистке овощей и мытью посуды. К тому же неприглядное зрелище — горы грязных мисок — наводило на нее тоску.

Ей тошно было спать на земле среди храпящих мужчин, не знавших, что такое моральные устои. Иначе как объяснить, что некоторые из них, не испытывая ни малейшего смущения, здесь же, при ней, раздевались до белья? Ее раздражала необходимость вставать засветло, чтобы в относительном уединении приводить себя в порядок. Ее изматывал непреходящий страх, которым неизменно сопровождался каждый переезд с одной стоянки на другую, и необъяснимый ужас, охватывающий ее в те минуты одиночества, когда Грейди с табуном еще находился в пути.

Но больше всего она страдала от отсутствия нормального собеседника.

Фредди все время норовила доказать, что она лучше, сильнее, умнее и прочее, так что разговор с ней неизменно перерастал в перепалку. У Алекс хватало своих проблем, чтобы не создавать себе новых, общаясь с Фредди. И кому-кому, но только не самонадеянной и бестактной Фредди могла она поведать о своих страхах. Если бы Алекс попыталась заговорить о своих проблемах с Лес, дело непременно закончилось бы тем, что ей пришлось бы утешать младшую сестру. Грейди не терпел никаких проявлений слабости с ее стороны, и жаловаться ему на судьбу значило наживать в нем врага. Дэл был слишком занят для досужей болтовни. Среди погонщиков едва ли нашелся бы человек, способный ее понять. Невежественные ковбои, ни один из которых за всю жизнь не прочел ни одной книги, не способны были думать ни о чем другом, кроме как о еде. Уорд Хэм и Колдуэлл ей просто не нравились.

Оставался Лутер Морланд. Сейчас он как раз шел по направлению к ней с коробкой яиц, закупленных в Сан-Антонио. Она знала Лутера целую вечность; этот довольно представительный мужчина был, однако, слишком стеснительным для свободного общения с женщиной. Алекс тяжко вздохнула. Мучительное одиночество, которое она испытывала сейчас, должно было стать ее уделом на всю оставшуюся жизнь.

— Я принес вам немного свежих яиц, — сказал Лутер, поставив коробку на стол. — Они пересыпаны песком, так что их спокойно можно растянуть на несколько дней. Мне хотелось бы купить больше, но в Сан-Антонио оказалось больше салунов, чем курятников.

— Спасибо.

Алекс принялась убирать после завтрака и, когда Фриско подошел и взял чистую чашку, чтобы налить себе кофе, выругала его про себя — ведь мыть посуду придется ей, а не ему.

— Вы не заметили, встречался ли Колдуэлл с Лолой в Сан-Антонио? — спросил Дэл у Лутера.

— Кажется, да, — ответил Морланд, явно чувствуя себя неуютно под взглядом Фриско.

Дэл посмотрел в сторону Фредди и Лес, и Алекс решила, что знает, о чем он подумал. Вот еще два быка потеряны. За три дня перегона пропало восемь животных. Вне сомнений, Лола и Джек торжествуют по поводу такого многообещающего начала.


— Сколько мы сегодня прошли миль?

Теперь, после того как Фредди увидела собственными глазами, что такое паника в стаде, Фриско не надо было напоминать ей о том, что следует говорить тише.

— Мало. Девять или десять. Но это и понятно. Выехать пришлось позже.

С большой неохотой она вынуждена была признаться себе, что ей будет сильно недоставать его общества и приятного аромата его сигары, когда он перестанет сопровождать ее в ночное. С каждым днем она все больше привязывалась к Дэлу Фриско, и в этом не было ничего хорошего. Ей не хотелось делать ему комплиментов, но, чувствуя, что кое-чем обязана Фриско, она все же сказала:

— Мы с Лес вместе трудились над разделыванием туш. Работа оказалась такой мерзкой, отвратительной и… — Фредди замолчала. Не было смысла воскрешать в памяти то, что хотелось поскорее забыть. — Короче, мы решили, что будем и стадо пасти вместе, и сегодня мы не потеряли ни одного быка. — Она снова замолчала, но, набравшись духу, заключила: — Скорее всего мы бы не упустили тех двоих, если бы помогали друг другу.

— Быки успокоились. Конечно, может появиться один-другой строптивец, которого вдруг потянет домой, но худшее позади. Теперь вам остается лишь подгонять лентяев и глотать пыль.

Фредди не видела его лица, однако в голосе слышалась пусть и дружеская, но насмешка.

Фредди почувствовала досаду. Она ожидала похвалы за то, что они с Лес наконец перестали делить работу на «твою» и «мою», а решили действовать заодно. Но с другой стороны, откуда ему было знать о том, какой внутренней борьбы стоило каждой такое решение?

Целый круг они проехали молча. Первой тишину нарушила Фредди.

— Та строчка из Шекспира была единственной, которую вы помните? — вдруг спросила она.

Всю дорогу ей хотелось задать этот вопрос. Взглянув через плечо, она увидела, как кончик его сигары ярко вспыхнул и, описав дугу, исчез в темноте.

— Не хочу вас разочаровывать, но я получил некоторое образование. Кое-чему меня научили в школе, но в основном учился сам — любил читать, да и памятью Бог не обидел.

Фредди действительно испытывала разочарование. Для нее было бы проще думать о нем как о невежде. Проще считать его ковбоем — и больше никем.

— Любовь — болезнь и горькое безумство, — произнес Фриско, видимо, надеясь предстать перед ней в самом выгодном свете. — Ты знаешь, кто это сказал?

— Конечно, знаю.

Чувствуя, что Фриско держит паузу, давая ей возможность назвать имя автора, Фредди махнула рукой.

— Просто сейчас не могу припомнить.

Поскольку Фриско и на этот раз ничего не сказал, пауза затягивалась. Фредди не выдержала и запальчиво начала возражать, стараясь при этом не повышать голоса:

— Послушай, даже самая лучшая актриса не может помнить наизусть все пьесы и знать назубок всех авторов!

Фредди чувствовала, как горят ее щеки в темноте. Что, если он прочел больше пьес, чем она? Какой позор!

Дэл внезапно рассмеялся:

— Сэмюэл Дэниел — «Триумф Гименея».

Фредди не имела понятия о том, что это за вещь: пьеса, стихотворение или даже рассказ? Не в первый раз она мысленно посетовала на систему образования, когда мужчины оказываются в более выгодном положении. Она видела глубокую несправедливость в том, что он мог процитировать автора, совершенно ей незнакомого. Наверное, его в школе учили лучше.

Нога Фриско коснулась ее ноги, и она поспешно отстранилась, неосознанно подыскивая повод отомстить ему за испытанное унижение.

— Вы собираетесь снова начать пить? — внезапно спросила она.

Заметив, что Дэл застыл в напряжении, Фредди довольно улыбнулась. Все же и ей удалось задеть его за живое. Она понимала, что действует нечестно, испытывая и удовольствие от того, что застала врасплох мужчину, которого не так-то легко смутить, и стыд за то, что использовала недозволенный прием.

— Только не во время этого перегона, — сдержанно ответил он.

— Правда ли, что вы потеряли два последних стада из-за того, что постоянно были пьяны?

— Возможно, — помолчав, ответил он. — Удача в нашем деле имеет огромное значение. Как, впрочем, и мастерство погонщиков, и погода, и состояние пастбищ. Да и от самих быков немало зависит. Я мог бы перечислить сотню факторов, влияющих на конечный результат. Но одно несомненно: то, что я пил, не способствовало успеху.

Изначально Фредди поставила перед собой задачу не задавать ни одного личного вопроса и не отвечать на таковые. Но как-то так случилось, что оба они оказались на весьма скользком поле. Бог знает почему между ними установилась особая доверительность, о которой ни он, ни она раньше и мечтать не могли. Фредди испытывала смутное беспокойство, задумываясь об этом. Ни к чему ей привязываться к этому человеку. Ни к чему думать о нем, да только сердцу не прикажешь.

Вдруг Фриско стал тихо насвистывать приятную мелодию. Потом он запел, и Фредди смогла расслышать слова. У него оказался приятного тембра баритон. Он пел «Все ближе к Тебе, мой Бог», негромко, но чисто, и Фредди в немом изумлении смотрела на него. Такой голос сделал бы честь профессиональному певцу. Он мог бы успешно выступать на сцене. Фредди не верила собственным ушам.

В конце третьего куплета она, не выдержав, перегнулась в седле, чтобы увидеть его лицо.