Алина Кускова - Лучший друг девушек – Мендельсон

– Мне тоже, – махнула рукой Маринка, – странный вкус у твоей вафли. Подумаешь, никто ей «Медного всадника» не читал. Радуйся и наслаждайся искусством. Закажи ему в следующий раз что-нибудь полиричнее. «Я помню чудное мгновенье…»

– И это он мне уже читал.

– Нет, Перепелкина, так нельзя! – всплеснула руками Марина. О чем вы с ним станете разговаривать-то теперь? Футболом, как я поняла, он не интересуется. Я бы на твоем, Настена, месте позвонила бы Вишневской и осторожно так поинтересовалась, а нет ли у ее бойфренда еще каких-нибудь закидонов. Для того чтобы подготовиться к ним заранее. На ночь, думаю, ты «Руслана и Людмилу» начнешь учить? Это мое любимое произведение. «У Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том…» Или что-то в этом роде. Вот я нашла бы, о чем с твоим Владиком поговорить.

– Маринка, – взмолилась Настя, – что ты заладила, «твой», «твой», никакой он не мой, а Вишневской. Тоже, небось, к ней вечером намылился. Сидим мы тут как две дуры.

– Почему это как? – рассмеялась Маринка и подтянула к себе кружку с чаем. – Дуры-то мы дуры, только умные. Обе прекрасно понимаем, что мужика с наскока брать нельзя. Подкрадываться к нему нужно осторожно, как к необъезженному жеребцу, чтобы раньше времени не испугать своим натиском. Вот жирафа Копейкина испугала, он мечется в поисках успокоительного. И в этот момент я осторожно, заметь, Настена, очень осторожно подставляю ему под понурую голову свое мягкое, нежное плечо. И что он делает? Плачет? Ничего подобного!

– Смеется, что ли? – удивилась Настя.

– Понимает, что нашел родственную душу!

– Маринка, да зачем нам такие родственники! Любви ведь хочется. И замуж за любимого человека.

– А если ты ее никогда не встретишь?! Селезнев говорит, что на самом деле любовь – очень редкое чувство, чаще за него мы принимаем увлечение, страсть, похоть, да что угодно, только не любовь. Ладно, про профессора больше не вспомню! – увидев мольбу на лице подруги, смилостивилась Маринка. – Но здесь я с ним снова согласна. Сидишь год, сидишь другой, а мы, заметь, уже десять лет сидим, а она все не приходит, любовь эта. Что делать дальше? Отсиживать еще срок? За что? Разве мы не симпатичные, очаровательные обаяшки, которые смогут соблазнить любого? Или почти любого, это уж как себя настроишь. Лично я настроена соблазнять Женьку Копейкина. Кстати, информация не подтвердилась. Заявления в загс они еще не подавали, не сошлись в дате знаменательного события. Слушай, Настена, как только они сойдутся, давай все-таки устроим в твоем загсе потоп с катаклизмами.

– Там и так сплошные катаклизмы, – вздохнула Настя, – Вишневская увлеклась местным олигархом.

– Что ты говоришь?! – Маринка аж подпрыгнула. – А чего раньше молчала, когда я тут рассуждала про любовь? Теперь тебе все пути к отступлению отрезаны. Мальчика обидели, он приник к твоему плечу, что еще надо?

– Катаклизмы и странности, – повторила Настя. – У меня складывается впечатление, что этим всем руководит некто свыше.

– А ты выверни наизнанку свое впечатление, – посоветовала Марина, – возьми дело в свои руки. Судьба судьбой, а если мы не двинемся с места, никто нам жениха в подарочной упаковке на дом не доставит. Слушай, было бы здорово позвонить и сделать заказ.

И Марину Соловьеву понесло, хотя фантазийным буйством всегда отличалась Настя.

– «Доставка на дом»? – она изобразила звонок по телефону. – Очень хорошо, говорят, доставляете. Из рук в руки, как товар первой необходимости. Кто нужен? – Маринка закатила глаза к потолку, вспоминая приметы мужчины ее мечты. – Высокий, стройный, но не худой, если будет жилистый, то так уж и быть, не жевать же мне его. Нет, со вставными челюстями не надо, и без них тоже! Как это нет? Как это нет суперменов?! Уже заказали всех? А нам-то что осталось? Копейкин и Моржов. Настена, ну, что ты сидишь такая угрюмая?! Как у Владика фамилия, не Моржов случайно? Нет? Жаль. Не переживай, бывает и хуже. Возьмет в загсе твою фамилию, станете оба Перепелкиными.

– Ты его видела? – отстраненно прошептала Настя.

– Владика? Видела, конечно, когда он с распростертыми конечностями возле стеклянных дверей валялся, а ты ему помогала. Оказывала первую медицинскую помощь, восстанавливала дыхание по принципу «рот в рот». Не дуйся, ну, не восстанавливала, какая разница. Еще успеешь.

– Ты наше платье видела? – более адресно поинтересовалась Настя.

– Платье? – растерялась Маринка. – А чего на него смотреть? Копить надо. Дожили! Ни одного нормального мужика себе не завели, чтобы он нам платье дорогущее купил. Висит оно, кто его еще за такие деньжищи-то купит. Вот, все возвращается на круги своя. За что ни зацепись, везде требуются надежные мужские руки, а ты сидишь и рассуждаешь, отчего тебе вдруг парень стал Пушкина декламировать! Учи на ночь «Руслана с Людмилой», завтра встретитесь, будет о чем поговорить.

– Мы с ним на завтра не договаривались, – ответила Настя. – Завтра он уйдет с Вишневской.

– Вот с кого нужно брать пример! – Маринка подняла палец вверх. – Один вечер с одной, другой вечер с другой. Сплошные запасные варианты. Правильно, человек готовит себе запасной аэродром в случае чего. Так давай ему этот случай и устроим!

Настя отказалась ломать ноги Вишневской, перешагивать через ее труп и вешаться на Владика. Она собиралась сражаться за него, но более мирными способами, которые Маринка назвала пораженческими. Вспомнив напоследок профессора Селезнева с его выводами о неустойчивой женской психике, она заявила, что Настасье каждое утро следует заниматься самовнушением. Вставать перед зеркалом и внушать себе, что сегодня ей все удастся, что сегодня у нее исполнится все, что она пожелает. Потому что она самая лучшая, самая умная, самая решительная. А если в этом кто-то сомневается, то пусть ему в личной жизни сильно не повезет. Кирпич на голову свалится, что ли, или с работы уволят. Настраивать, как сказала Маринка, себя нужно на позитив. Но когда тебе одной хорошо, это плохо. Нужно, следуя выводам профессора, чтобы кому-то рядом было очень плохо. И, кидаясь ему на помощь счастливой, уверенной в себе особой, можно помочь не только бедолаге, но и себе. Ведь помогая другим, мы становимся еще увереннее и сильнее.

Вообще-то сложная теория человеческих взаимоотношений, но истина где-то рядом с нею.

Анастасия проводила подругу и взяла с полки том А. С. Пушкина.

Следующий день не преподнес сюрпризов. На работе появилась Шаманская, Римма как-то сникла и перестала показываться из своего кабинета, который делила еще с двумя сотрудницами. Настя продолжала спокойно трудиться на оформлении документов. Спокойно до тех пор, пока одному несговорчивому родителю не взбрело в голову провести торжественную церемонию имянаречения своего первенца. Настя встрепенулась: интересно, кому Шаманская поручит вести эту торжественную церемонию? Если не ей, то Вишневской? С другой стороны, с торжественной речью могла выступить и старейшая работница загса Елена Ивановна Пирогова, если, конечно, она не забыла свою вставную челюсть дома. Да и без нее Елена Ивановна могла прошамкать пару приятных слов о выполнении нацпроектов по рождаемости и поздравить родителей с их вкладом в будущее страны.

Улыбаясь родителю, Настя обозначила дату торжественного имянаречения и задумалась, глядя на то, как тот, радостный и довольный, покидает ее кабинетик. Когда-нибудь у нее будут свои дети. И она тоже закажет торжественную церемонию. Вот только как она их назовет? Ах, как было бы здорово, чтобы у Насти родились близнецы: мальчик и девочка. Мальчика она бы назвала…

Ничего подходящего на ум не приходило, одни имена были слишком вычурными, другие – совершенно избитыми, а повторяться не хотелось. Лучшего имени, чем Влад, она так и не придумала. С девочкой было проще, ее Анастасия решила назвать Маринкой. Банально, а что поделаешь, если эти имена на сегодняшний день стали ей необыкновенно близки.

Тезка будущего ребенка позвонила, как будто почувствовала, что ее имя упоминают всуе.

– Настена, – раскололась та, – я совершила преступление! Ты же знаешь, моделька живет в моем доме.

– Это, ты ее укокошила? – испугалась Настя, у которой из головы сразу выскочили все имена разом.

– Практически да, – призналась подруга и рассказала жуткую историю. На ее взгляд.

Марина проснулась с победным чувством, что осталось совсем немного и Женька Копейкин разочаруется в своей пассии и прибежит к ней. Тем более бежать было недалеко, в один и тот же дом. Она сладко потянулась и подошла к окну, которое выходит у нее прямиком на двор. Там, во дворе, возле синего автомобильчика, стоял Копейкин и пламенно махал рукой в окно. Но не ей, Марине Соловьевой, а своей пассии, от которой, мало того что уходить не собирался, так еще у нее и ночевал.

Настроение было испорчено, победное чувство отступило на задний план, да так далеко, что от него не осталось и воспоминаний. Марина и вовсе чуть не заплакала, когда коварный Женька послал не в ее окно воздушный поцелуй. Такой подлости она от него не ожидала. Ясное дело, все мужчины одним миром мазаны, ничего хорошего от них ждать не приходится. Но она ждала. Ждала и надеялась, и вот теперь после такого трогательного прощания все надежды пошли прахом.

Но Марина решила бороться за Женьку Копейкина. Справедливо рассудив, что современных мужчин привлекает в женщинах не только внешняя красота, но и их образ жизни, занятия и целеустремленность, она отчаялась на последний шаг. Наскоро одевшись, Соловьева направилась к жилищу соперницы. Остановилась у металлической двери на последнем, пятом, этаже и достала из сумки канат.

– И его подожгла, – наивно предположила Настя.

И ошиблась. Марина не стала устраивать пожар. Зачем? Соседи тут же бы вызвали пожарных, огонь потушили, а Женькина пассия выступила в роли жертвы, которую все кинулись бы жалеть. Примчался бы Копейкин, та кинулась бы на его твердое плечо, разрыдалась… В общем, картина та еще.