– Хлам? Хлам! Ты глупый сукин сын! Это же голливудская история! Ни у кого нет такого, ни у кого. Мэри Пикфорд, Глория Свенсон, Грета Гарбо, Джоан Кроуфорд, Лиз Тейлор, Лана Тернер – ник то из них не сохранил своих вещей, никто не позаботился о том, чтобы оставить для истории этот удивительный мир наших туалетов, аксессуаров. Можешь себе представить, какой интерес это будет представлять для исследователей кинематографа через сто лет, Сол?

Сол согласно кивнул, в глубине души подсмеиваясь над ней. Он не мог понять прелести этих вышедших из моды платьев, старых журналов и фотографий. Кому они могут понадобиться?

– 1962 год. Посмотри, Сол. Я снималась в «Друзьях Монмартра» в Париже. Это был мой первый французский фильм. С Аленом Делоном. Он, разумеется, был тогда неизвестен. А я была звездой. Самой большой звездой во Франции в те годы. Взгляни, не правда ли, я была великолепна?

– Ты и сейчас великолепна, дорогая, – ответил Сол, в изумлении уставившись на обложку «Пари Матч» за 1960 год, где Эмералд, со взбитыми платиновыми волосами, в высоких белых сапогах, черной мини-юбке и сетчатых чулках стояла, облокотившись на балюстраду Нового моста через Сену; рядом стоял красивый сияющий темноволосый человек, в котором Сол узнал молодого Алена Делона.

– Я играла английскую рок-звезду. – Эмералд рассмеялась. – Ты только взгляни, какое барахло мы тогда носили. А я ведь все это покупала на Карнаби-стрит и Кингс-роуд. О, это выглядело так забавно – парижане ничего подобного еще не видели. У меня были самые короткие мини-юбки в Париже, да что там в Париже – во всей Франции. Посмотри! – Она вытащила вешалку, на которой висели шесть или восемь маленьких юбочек из кожи, фетра и хлопка. Они были не длиннее тринадцати дюймов, и ткани на них было затрачено минимально.

– Боже, неужели ты носила это? – Сол с трудом проглотил слюну. – У тебя же, наверное, было все наружу, когда ты садилась.

– Это верно, Сол. Но у меня были подходящие трусики, взгляни! – Под каждой юбкой висела пара трусов такого же цвета. – В высоких белых сапогах от Курреж я выглядела как подросток, хотя мне было уже около тридцати. Смотри. – Она вытащила еще пачку фотографий. – Лондон и Париж в лихие шестидесятые. Боже, как же мы веселились в те годы!

Вот Эмералд с Брижжит Бардо на набережной в Сен-Тропезе, обе в клетчатых шортиках, таких коротких, что их аппетитные круглые загорелые попочки выглядывали наружу; вот Эмералд с Бельмондо в Париже, задумчиво пьют кофе в кафе на левом берегу Сены. У Эмералд длинная челка и на голове французский берет. Были фотографии Эмералд в Лондоне с Миком и Бьянкой, с Джоном Ленноном на концерте Боба Дилана – оба в одинаковых черных кожаных кепках и очках, с Майклом Кейном, Теренс Стамп, с самой знаменитой английской манекенщицей Джин Шримптон за обедом в клубе «Дель Аретуза». Все они выглядели молодыми, энергичными, жизнерадостными.

– Шестидесятые… – Эмералд глубоко вздохнула. – Мои лучшие и мои худшие дни. – Она достала еще пачку фотографий.

– А это я и мой лорд. – Она рассмеялась, показывая Солу черно-белую свадебную фотографию. – Фотографировал лорд Личфилд. Присутствовала принцесса Маргарет, герцогиня Арджилл и герцог Вестминстерский. Была вся английская аристократия. «Сливки сливок» английского общества. Венчание проходило в церкви святой Марии в Мэйфэар. На два или три года я стала леди Хаверсток.

Сол рассмеялся. Эмералд всегда с юмором относилась к своим многочисленным замужествам, испытывая особые чувства восторга и ожидания при приближении дня очередной свадьбы. Эмералд начинала семейную жизнь как преданная и заботливая супруга, пока ее ожидания не оказывались обманутыми. Ни одно из шести замужеств Эмералд, за исключением замужества за О'Херлихи, не выдерживало более трех лет, но она, оптимистка, продолжала испытывать фортуну.

– А ты разве не дважды была замужем в семидесятые? – спросил Сол.

– Да, за английским лордом и итальянским графом. – Эмералд улыбнулась и подошла к коробке с надписью «1971 год», она была полна кружевных и цветастых платьев – с широкими воздушными рукавами, с вышивкой и отделкой в национальных стилях. – В 1971 году я стала графиней Калимари – на семь с половиной волшебных месяцев, которые я, в основном, провела, лежа на солнце на вилле Франко в Ибице, пока он охотился за молодыми мальчиками. Когда я говорю «молодыми», дорогой, я подразумеваю именно это. Женитьба на мне была лишь ширмой для моего графа. Согласись, американская кинозвезда, секс-бомба, пожалуй, лучшее прикрытие для итальянского гомосексуалиста. Наш брак был расторгнут. С согласия папы римского, конечно.

– Ну, разумеется, – согласился Сол. – Кто же был следующий?

– Сол?

– Да, дорогая.

– Я не знаю, почему я все это делаю. Я никогда раньше сюда никого не приводила. Может быть, ты думаешь, что это странно, но… – ее голос слегка задрожал, однако она взяла себя в руки, – но это все, что у меня есть на самом деле.

– У тебя есть я, дорогая. Если ты, конечно, этого хочешь, – сказал Сол, который согласился бы тут же восстановить их союз, если бы только она того пожелала.

– Нет, Сол. Ты милый, но это место, эти коробки с моими вещами – это моя настоящая жизнь, Сол. Для меня они более реальны, чем любой из мужчин, любое из моих замужеств. В них настоящая Эмералд Барримор. Здесь, на этом складе, она живет.

Она села на один из ящиков и громко разрыдалась. Сол чувствовал себя совершенно беспомощным. Она никогда раньше не была с ним так откровенна. Эмералд Барримор. Королева киноэкрана на протяжении более чем сорока лет, оказывается, в душе была обыкновенной девчонкой. Сол не знал, что делать.

До сих пор их связывали чисто дружеские отношения, основанные на взаимной симпатии и совместимости характеров. Эмералд часто нужен был достойный эскорт. Она любила выходы в свет, но компания веселых шумных приятелей, обычно сопровождавших ее, была утомительна. Для Сола же мечта обернулась явью, когда он встретил Эмералд – красавицу, чьи портреты украшали стены его шкафчика в те годы, когда он сражался с корейцами. Но этой мечте суждено было продлиться лишь три месяца – гораздо меньше, чем другим увлечениям Эмералд. Всего лишь на три месяца она завладела обручальным кольцом фирмы «Ван Клиф и Арпельс» с изумрудом и бриллиантом. Но, слава Богу, Эмералд и Сол все еще оставались друзьями. И сейчас она могла уткнуться именно в его сильное плечо и выплакать душу.

– Если бы только я могла иметь детей, – всхлипывала она. Тушь стекала по щекам голубыми ручейками. – Сол, когда мне было тридцать, я больше всего на свете хотела иметь детей.

– И что же случилось? – спросил он, поглаживая ее роскошные платиновые волосы, темные корни которых уже были тронуты сединой.

– После очередного аборта администрация студии настояла, чтобы я принимала эти чертовы таблетки, и я слишком долго просидела на них, Сол, – вот что случилось. Когда я вышла замуж за лорда, я бросила принимать их. Я действительно хотела дать ему наследника, чтобы он мог играть с сыном принцессы Маргарет, когда подрастет.

Она промокнула мокрые ресницы крошечным носовым платком, отделанным кружевом. Сол не знал никого, кто бы носил с собой носовые платки, не говоря уже о кружевных.

– Ну, и… продолжай, дорогая.

– Я беременела от лорда три раза за два года. Я надеялась, старалась как можно меньше двигаться, лежала пластом на спине, но каждый раз теряла ребенка. В конце концов его мать поставила ультиматум: «Эмералд не может иметь детей, от нее надо избавиться. Тебе нужен наследник», – говорила она сыну. Правда, к тому времени мне уже и самой смертельно надоела эта английская свора, но мне было грустно. Мне было так грустно, Сол! – Она неистово терла платком свой нос.

– И что потом? – спросил Сол. Он не мог поверить в то, что она рассказывала ему. За время их супружества она ни разу не была с ним откровенна.

– О, и тогда я стала покупать собак! – Она зловеще расхохоталась. – У меня были собаки, и я много трахалась, и много влюблялась, и часто выходила замуж, и часто беременела, и все теряла и теряла детей до тех пор, пока мой гинеколог, за день до моего сорокалетия, когда я была беременна уже одиннадцатый раз за десять лет, не привел меня к себе в кабинет и не сказал, что у меня никогда не будет ребенка и чтобы я перестала себя обманывать. Сорок лет – это уже слишком поздно.

– Чепуха, – мягко сказал Пол.

– Я имею в виду, поздно, чтобы стать матерью, – горько произнесла Эмералд. – Каждый раз, когда я беременела, я уже была старородящей. Здорово, да? Старородящая! Уф! В общем, я избавилась от всего этого оснащения.

– Какого оснащения? – Сол был озадачен.

– Женского, дорогой. Трубы. И весь тот хлам, который двенадцать-тринадцать раз в году делает тебя несносной и непредсказуемой и дает о себе знать, стоит тебе надеть новую белую юбку и заявиться на званый обед с послом Бог знает откуда; хозяин веселится, а ты знаешь, что в его ванной ты не найдешь тампона, только вазелин. – Эмералд грустно улыбнулась. – Вот тогда моя карьера и была окончена. Наверное, мой гинеколог поведал всему Голливуду, что я уже больше не женщина. – Злость охватила ее. – И никаких больше предложений для маленькой бедной Эмералд. А мне ведь нужно было как-то поддерживать свою «роскошную» жизнь. Вот тогда я начала сниматься в порнофильмах.

– Ради Бога, Эмералд, не говори так, это было совсем не порно. Это же художественные эротические фильмы, и ты знаешь об этом.

– Это для тебя они были эротические. А для меня – порно.

– Подумаешь, показывала сиськи, – спорил Сол.

– И задницу тоже.

– У тебя роскошная задница, малышка, – сказал Сол, нежно сжимая ее и соображая, согласится ли Эмералд на легкий секс среди этого тряпья.

– И все-таки иногда я была в них великолепна, правда, Сол?

– Да, о да, малыш. – Он вспомнил, как и тысячи мужчин, ее новаторскую позу в серьезном, но эротическом итальянском фильме «Незабвенная».