– Ну… оказалось, что меньше уже некуда, и я его сократила.

– Ах сократили!

Я скомкала газету и затопала ногами, хоть и сознавала, что в глазах Дженнифер это тянет на месяц в психушке строгого режима. Но как иначе я могла себя вести в свете происходившего?

– Хочу напомнить, что я просила вас поместить объявление вот какого содержания: «"Стоящему". Что это ты о себе возомнил, умник? Ванда требует ответа. 555-8936». А вы что поместили?

– Но вы же сами жаловались, что пятьдесят шесть долларов – слишком дорого! Или, по-вашему, лучше было вообще ничего не помещать?

– Вот именно! Прямо в точку! Лучше было вообще не помещать, чем поместить то, что поместили вы! «Кто ты? Ванда требует ответа». И мой номер телефона в придачу!

– Но ведь смысл сохранен. Разве нет?

Я отстранила трубку, потому что от злости уже готова была зашипеть, как кошка.

Когда я вернулась домой после визита к доморощенному психоаналитику в рясе, на автоответчике меня ожидали три сообщения. Газету я купила еще по дороге, собираясь продолжить поиски работы, и, просматривая ее, заодно прослушала автоответчик. Первое сообщение – от мужчины, с маловразумительным рассказом о себе – я сочла ошибкой. Второе было от женщины. Она интересовалась, для какой газеты я пишу, причем назвала меня по имени, так что ошибка исключалась. Третье я вообще не стала прослушивать, так как догадалась заглянуть в раздел объявлений и наконец поняла, что происходит. Кроме звонка Дженнифер, мне ничего не пришло в голову перед лицом этого вопиющего безобразия.

– Миссис Лейн, если вас не устраивает качество наших услуг, можете выразить свое недовольство в письменном виде, и мы возместим вам ущерб.

– Что, и моральный? Это вам дорого обойдется! Мне уже все нервы измотали своими звонками!

– Кто измотал?

Я снова отстранила телефон и на сей раз в самом деле зашипела от злости:

– Что значит «кто»?!

– Да, кто именно?

– Не знаю и знать не хочу! Посторонние. Уроды. Народ со странностями. Какая-то Лаура и тому подобные.

– А вдруг это ваш шанс?

– Что, простите? – спросила я, окончательно обалдев, потому что ждала чего угодно, только никак не этого снисходительного тона.

– Ну да, шанс сделать что-нибудь стоящее. Выслушать, разделить его проблемы…

– Твою мать! – Не выдержав, я с треском хватила стулом об стену. – Требую немедленно изъять это объявление!

– Это невозможно – очередной выпуск завтра, и номер уже пошел в печать. Вот разве что начиная со среды…

– Хотя бы так.

– Договорились. Могу я еще что-нибудь сделать для вас в рамках нашей сферы услуг? Может, хотите продать домашнее животное, предмет мебели или устаревшую технику? У нас отличные…

Я так и не узнала, что же отличного имеется в «Хейстингс дейли репортер», поскольку оборвала разговор, ткнув в кнопку до боли в пальце. Телефон полетел на диван. Я прикинула, не выйти ли за очередным Альбертом, однако ограничилась новым потоком слез.

Моя жизнь все больше напоминала слезливую мелодраму. Женщина не первой молодости сидит без работы, называет по имени бутылку спиртного, получает угрозы от бывшего мужа и глупые звонки от незнакомых людей. Интересно, кто согласится на такую роль? Уж точно не знаменитость. Разве что начинающая актрисочка, в надежде сделать себе имя, разжалобив зрителя до слез. А критика потом разнесет фильм в пух и прах, утверждая, что образ высосан из пальца, что таких идиоток в жизни просто не бывает, а если вдруг дознаются, что фильм сделан по подлинным событиям, произошедшим с некой Вандой Лейн, мне придется скрываться от сраму и даже, быть может, сменить имя.

Само собой, я буду по-прежнему без работы.

Я просидела на диване ужасно долго, закрыв лицо руками, рыдая в голос и повторяя: «Моя жизнь – слезливая мелодрама!»

К сожалению, даже собираясь наладиться, жизнь, как правило, сначала окончательно катится под откос.

Начало следующего дня было, можно сказать, превосходным – если сравнить с его же продолжением. Ровно в десять я привыкла выходить к почтовому ящику, не столько за корреспонденцией, состоявшей из счетов и рекламных проспектов, сколько ради обмена дежурными колкостями с Мэнни.

Есть только три вещи, от которых никуда не денешься: смерть, налоги и визит почтальона.

Мэнни был мужчиной в расцвете лет (если для вас расцвет – пятьдесят с лишним) и родом из Бронкса. Ревностному католику, верному мужу и отцу пятнадцати или более детей, ему при этом не чужд был черный юмор. Впервые я столкнулась с Мэнни и его довольно воинственным характером вскоре после вселения. Он начал с того, что посоветовал мне убрать у него с дороги мою жирную задницу. Я сказала, что он может убрать мою задницу сам, если ему надоело ходить с двумя руками. Мы очень понравились друг другу и с тех пор приятельствовали.

– Слушай, тебе письмо. Настоящее! – сообщил Мэнни и с видом глубокого отвращения протянул мне пачку всякой всячины. – Вот уж не думал, что ты из тех, кому пишут. Может, у тебя даже и друзья имеются?

– Помолчи, Батхед.

Не слишком достойный ответ, но в ту минуту меня больше занимало пресловутое письмо. Перебирая печатный хлам, я задавалась вопросом, кто отправитель. Первой на ум приходила мама, и хотя вероятность такой попытки к воссоединению почти равнялась нулю, я позволила себе немного помечтать. Во времена моей учебы у нас была довольно оживленная переписка. Когда мы с Джорджем поженились и переехали, поток писем иссяк очень быстро, но все-таки не сразу.

Ну наконец-то! Вот оно, письмо. Однако уже первый беглый взгляд на почерк заставил меня пошатнуться.

– Кстати, кто такой Джордж? – поинтересовался Мэнни. – Ну и каракули! Как курица лапой, мать его!

Я не могла отвести взгляд от конверта и едва ощутила руку у себя на плече.

– Эй, Ванда? У тебя дурацкий вид. Блин, да ты совсем не дышишь! – Впервые за время нашего знакомства голос у Мэнни был встревоженный. – Что, неприятности?

– Убери щупальце, кальмар потрошеный!

– Вот теперь узнаю свою Ванду. – Просияв от облегчения, Мэнни снова начал рыться в сумке. – Между прочим, мне могли бы и приплачивать. А то ведь за день чего только не наслушаешься…

Я вернулась в квартиру, присела на край стола и положила письмо рядом. Распечатать его у меня не поднималась рука. Джордж не писал писем, он звонил. За всю жизнь он только однажды сподобился мне написать, и кончилось это так, что хуже не бывает.

Собравшись наконец с духом, я распечатала конверт, пробежала письмо глазами, потом заставила себя вчитаться как следует. Листок выскользнул из моих ослабевших пальцев. Минут пять я бестолково металась по квартире: бросилась к окну, потом на кухню, схватила початую бутылку Альберта, сунула назад на полку. Не хватало только быть пьяной, когда он до меня доберется!

Когда он до меня доберется.

Господи Иисусе!

Я метнулась в ванную, где визитная карточка Уолтера коротала время за рамой зеркала.

– Уолтер Бриггс слушает.

Голос был полон прохладной профессиональной любезности. Голос человека, который ни разу в жизни не сталкивался с психопатом и знал, что это такое, лишь понаслышке. Я чуть не прервала разговор.

– Ванда? – осторожно спросил Уолтер.

– Как ты догадался?

– По звуку телевизора.

– Телевизор есть не только у меня.

– Да, конечно. – Он умолк, явно в ожидании объяснений, а не дождавшись, заговорил снова: – Что-нибудь произошло?

– Джордж потерял работу.

– Джордж?

– Мой бывший муж.

– А, это тот, кого ты хотела засудить за то, что он задержался па этом свете?

– Он самый. – У меня вырвался истерический смешок. – Уж не знаю, как это вышло, но думаю, кто-то случайно услышал его угрозы по телефону. Он же говорил со мной из бытовки, народу кругом слонялась масса. Короче, с работы его поперли, и он теперь считает меня во всем виноватой и намерен претворить в жизнь все свои угрозы.

– Какие именно? – Голос Уолтера заметно посуровел.

– Например, свернуть мою долбанную шею. – Я помолчала, припоминая. – Да, еще он обещал располосовать мне долбанное горло.

– Но пока все в порядке?

– Смотря что ты под этим понимаешь.

– Ну, в смысле, он еще не объявился?

– Нет, но… он написал мне, понимаешь! Вон оно, письмо, лежит на полу. Письмо совершенно спятившего человека! Джордж пишет, только когда уверен, что не отступит. Этакое гарантийное письмо! – Я снова истерически захихикала. – Кроме тебя, у меня нет знакомых адвокатов, и я спрашиваю: как теперь быть? Запрет приближаться, правда, еще в силе, а толку-то? Где ты видел, чтобы психа остановил какой-то судебный запрет? Когда собираешься кого-то прикончить, тут уже не до каких-то дурацких запретов!

– Успокойся, Ванда!

– Я спокойна, как танк! Само спокойствие! Вот ей-богу, держу себя в руках! Только что же мне теперь делать, а? Куда бежать? Где прятаться? Может, все-таки можно засудить Джорджа за то, что он не окочурился еще два года назад?! Все-таки лучше, чем ничего. Это будет мой шанс сделать что-нибудь стоящее! – Я разразилась пронзительным смехом.

– Послушай меня. Слушай! Слушаешь?

– Ум-м… – буркнула я, пытаясь подавить истерику.

– Собери самое необходимое и уходи из квартиры.

– К-куда?

– Ко мне домой. Есть чем записать адрес? – Угу.

Уолтер продиктовал. Я кое-как нацарапала.

– Встретимся перед моим домом через двадцать минут. Понятно? Как думаешь, двадцати минут тебе хватит?

– Угу.

– Двадцать минут, и ни минутой больше! Если тебя там не будет, я вызываю полицию.

– Двадцать, и ни минутой больше! – повторила я. Телефон шлепнулся на кровать, а я бросилась укладывать вещи.

Уолтер аккуратно положил письмо на барную стойку у себя на кухне. Вцепившись в кружку с кофе, который он для меня приготовил, я ждала приговора. Не могло быть и речи о том, чтобы сделать хоть глоток, – желудок ходил ходуном, а пищевод сжался до полной непроходимости.