– Ты обнаружишь, что мать Максвелла Каннингема звали Мерил Колгров. А его отца – Джексон Каннингем.

– Что? Ты, наверное, шутишь. Это невозможно. Он солгал тебе. Кто-то ввел тебя в заблуждение.

Ужас и потрясение в ее голосе прозвучали вполне искренне. По крайней мере, она не участвовала в гнусностях своей сестры.

– Да, Мерил сбежала, бросив годовалого сына. Тремя годами позже она вышла замуж за папу, а еще через год родилась я.

Я не собиралась углубляться в детали этого гребанатического семейного древа, но она довела меня до белого каления своим заступничеством за единственную в мире женщину, которая его явно не заслужила.

– Это невозможно. Я не знала… – ахнула Милли.

Добравшись до кафетерия, я прошаркала к кофемашине, закинула в нее пятьдесят пять центов и запихнула бумажный стакан под раздаточный носик. Кофе был просто отвратительный, но помогал не заснуть. Ну то есть помогал он примерно в течение часа, а потом я повторяла свою зомби-проходку к машине снова. Еще один ритуал, повторявшийся несколько раз на дню.

Глубоко вздохнув, я прижалась лбом к ожившему аппарату, пока он наливал кофе. Гудение и мелкая дрожь машины облегчили головную боль.

– Уж поверь. Но все еще хуже.

– Миа, нет.

Она всхлипывала, хлюпала носом и икала в трубку. Говоря откровенно, в тот момент мне было уже все равно. В последние пару недель на меня обрушилось больше дерьма, чем способен выдержать нормальный человек. И ей придется разделить со мной это бремя истины.

– Максвелл Каннингем. Он не просто наш единоутробный брат, нет – он родной брат Мэдди по обоим родителям. Знаешь, что это означает, Милли? А?

Мой голос становился все громче. Каждое слово было насквозь пропитано злостью и отчаянием.

– Это означает, что твоя сестрица изменила моему папе. Она закрутила с Джексоном Каннингемом через десять лет после того, как у них родился первый ребенок, и забеременела Мэдди. Эта жалкая шлюха выдала Мэдди за папиного ребенка и ни разу не попыталась сказать правду. Вот какая женщина твоя сестра. Привыкай жить с этим. Я, черт возьми, уже привыкла.

Я нажала «отбой», схватила свой стакан и высосала одним глотком. Горячий напиток обжег мне язык, начисто спалив все вкусовые сосочки. Не то чтобы это меня волновало. Боль, по крайней мере, помогала мне сосредоточиться на чем-то еще, кроме отчаянного положения, в котором находился мой папа.

Вытащив из кармана долларовую купюру, я скормила ее машине и добавила десять центов. На сей раз я подставила свой опустевший стакан под один носик, а под второй стакан – для Мэдди. И снова я прижалась лбом к гудящей машине. На сей раз гудение продолжалось дольше, и я выпала из реальности на целую минуту.

– Господи Иисусе, ласточка, иди ко мне, – прозвучал сладчайший – не считая, конечно, голоса Уэса – в мире звук.

В ту же секунду меня развернули на месте и подхватили мощные руки – руки, принадлежавшие человеку, которого я только-только приучилась считать своим братом.

– Макс, – сдавленно пробормотала я в его грудь.

Вцепившись пальцами ему в спину, я наконец-то дала волю слезам. Они хлынули бурным потоком. И лились, и лились, словно тропический ливень, промочив черную футболку Макса, но он только обнимал меня все крепче. В первый раз с той минуты, как я получила этот проклятый звонок, я почувствовала себя в безопасности. Под защитой.

– Спасибо. Спасибо за то, что приехал, – проговорила я между всхлипами.

Он прижал меня к себе еще сильнее, если это было вообще возможно. Еще больше тепла окружило мою насквозь промерзшую душу.

– А где мне еще быть, если не здесь, с сестрами? Я хочу помочь вам пережить это трудное время. Просто обопрись на меня, ласточка.

Именно этим я и занималась – долго, очень долго.

Когда стон вырывался из моей груди, разрывая горло, он держал меня крепче. Когда колени ослабели и я уже не могла стоять, он поднял меня на руки. Когда я молила Господа, чтобы он помог моему отцу справиться и выжить, Макс повторял мои слова.

У меня никогда не было человека, на которого я могла положиться, – того, кто бросит все, лишь бы оказаться в трудную минуту рядом со мной. Но сейчас, держа меня в своих крепких, надежных объятиях, Макс навеки вошел в мое сердце и душу. У меня был брат, и теперь, когда он появился, я ни за что не желала узнать, как могла бы прожить без него.

Глава вторая

– Миа, ласточка, ты едва на ногах держишься. Тебе надо вздремнуть, иначе тело подведет тебя в самый неожиданный момент.

С трудом заставив себя покинуть тепло его объятий, я промокнула глаза рукавом блузки и несколько раз глубоко вздохнула.

– Я в порядке. Правда, Макс, со мной все будет хорошо.

– Нет, она не в порядке, – раздался голос Мэдди примерно в десяти шагах позади нас.

Подойдя к нам, она ткнула пальцем в кофемашину.

– Один из них для меня?

Я кивнула и принялась наблюдать за тем, как она хлопочет над стаканами. Ее хватило на то, чтобы добавить сливки и сахар. До этого я просто пила черный кофе, хотя страстно его ненавидела. Впрочем, я все равно не ощущала вкуса. То же самое с едой. Не только большая ее часть утратила вкус, но и сам мир вокруг меня потерял изрядную часть красок.

Мэдди, волоча ноги, подошла к Максу и рухнула прямо ему на грудь. Я наблюдала такое впервые. Макс робко обнял ее и прижал к себе, поглаживая светлые волосы. Он зажмурился, как будто глубоко переживал этот момент. Я знала, что Макс хотел сблизиться со мной и с Мэдди, но в Техасе все происходило так быстро, что этим двоим просто не хватило времени. Не успели мы выяснить, что Максвелл наш брат, как оказалось, что Мэдди его родная биологическая сестра, а потом этот ужасный звонок о папе, заставивший нас поспешно покинуть их с Синди дом.

Мэдди приподняла голову и положила подбородок Максу на грудь.

– Спасибо, что приехал, Макс.

– Как я уже говорил твоей сестре, где же мне еще быть, как не здесь?

– Нашей сестре.

Когда Мэдди произносила эти два слова, ее голос слегка дрожал.

Макс нахмурился, сведя брови к переносице.

– В чем дело, солнышко?

Солнышко. С нашей первой встречи он звал ее солнышком, а меня ласточкой. Отчего-то мое ласковое прозвище мне нравилось больше.

– Нашей сестре, – повторила Мэдди. – Потому что раньше ты сказал «твоей сестре». Я просто тебя поправила. Все мы родня, и я хочу пояснить раз и навсегда: неважно, кто из нас ближе по крови, Миа всегда будет на сто процентов нашей сестрой.

Макс поджал губы.

– Ты совершенно права. Я ничего такого не имел в виду. Прошу прощения.

Что? Он просил прощения?

– Макс, не надо извиняться, правда. Просто Мэдди слишком чувствительна. Мы все сейчас на эмоциях.

Мэдди сузила глаза.

– Вовсе нет. Я просто говорю то, что есть. Так, как ты меня учила с самого детства. Никогда не прячься за ложью. Никогда не молчи, если надо обсудить важную информацию. Я не хочу больше в этом вариться. Макс должен знать, что ты для меня важней всех на свете. Если мы хотим стать одной семьей, неважно, как именно, я всегда буду рядом с тобой. Только так, и никак иначе. Конец разговора. Мне плевать, кто был моим биологическим отцом, – тут она указала в сторону папиной палаты. – Человек, лежащий там – мой папа. И никакой ДНК-тест не в состоянии этого изменить.

Макс медленно перевел дыхание, а я шаркала ногой по линолеуму пола, оставляя черные царапины и пытаясь понять, как справиться с этой вспышкой. Мэдди явно чувствовала себя в странном положении: она огрызалась при малейшей попытке покуситься на наши отношения и не понимала толком, кто теперь ей папаня, и как относиться к своему происхождению.

– Мэдди… Макс. Его жена Синди, малышка Изабелла и этот паренек на подходе – все они теперь дополнение к клану Сандерс, понимаешь. Думай об этом не как о перемене, а как о дополнении. Даже если они Каннингемы, это не значит, что ты тоже Каннингем.

Вот тут-то Макс и совершил фатальную ошибку.

– Ну, технически говоря, она и есть Каннингем, просто не знала об этом.

Я абсолютно четко засекла тот момент, когда его высказывание дошло до моей девочки. Она выпрямилась, словно шомпол проглотила, и выпятила грудь. Пронзая Макса убийственным взглядом, Мэдди подскочила к нему, выставила указательный палец – я терпеть не могла те моменты, когда он указывал на меня, – и несколько раз подряд ткнула Макса в грудь. Ой-ей. Я по собственному опыту знала, что этот костлявый пальчик может причинить боль.

– Ты что, совсем чокнулся? Я знаю, что в Техасе все делают по-другому, но слушай меня, и слушай внимательно. Я всегда была, есть и буду Мэдисон Сандерс. Понятно? Раньше я прекрасно себя чувствовала, и не собираюсь что-то менять из-за какого-то дурацкого ДНК-теста, который якобы что-то доказывает. Готова признаться, что я удивлена и вообще-то рада тому, что у меня есть брат – но я не какой-то там утешительный приз, оставшийся тебе после Мерил Колгров. Дошло?

– Малышка…

Я не узнала собственный голос – такая печаль переполняла его, когда я обняла сестру. Она всем телом впечаталась мне в грудь, а лицом прижалась к моей шее.

– Я Мэдисон Сандерс! Я не Каннингем, – всхлипывая, произнесла она из-под густой вуали моих волос, упавших ей на лицо.

– Эй, малышка, никто не пытается тебя изменить: ни твое имя, ни то, кем ты являешься. Ты всегда будешь моей сестрой. И всегда будешь дочкой папани. Просто сейчас у нас появилась другая, новая часть семьи, которую надо узнать и полюбить. Ничего не меняется, Мэдс. Ничего. Ты и я – мы с тобой по-прежнему против целого мира, да?

Она кивнула, но продолжала плакать.

– Я говорю совершенно серьезно. Макс приехал сюда не затем, чтобы что-то менять, верно, Макс?

Макс откашлялся и положил свою гигантскую лапищу на макушку моей сестры.

– Солнышко, я уже очень люблю тебя и Миа. Вы мои младшие сестренки, и с той минуты, когда все мы встретились, я нутром чувствовал наше родство, нашу семейную связь. Я всю жизнь хотел, чтобы у меня были ты и твоя сестра. Хотел такую семью. Теперь она у меня есть, и я счастлив, милая. В жизни Синди, Изабеллы и маленького Джека появятся невероятные женщины, и я чувствую, что мне чертовски повезло. Вот и все, дорогая. Вот почему я здесь. Чтобы поддержать вас, пока вы с Миа ухаживаете за отцом.