– Лежи смирно! Лучше попробуй уснуть, – сказал он нарочито грубо. Она напряглась, но позволила ему уложить ее, улечься поудобнее самому и натянуть одеяла, прекращая спор. Вопреки его и своим ожиданиям она больше не боролась, а, напротив, прижалась к нему, грозя лишить самообладания; через некоторое время, когда он уже решил, что она уснула, она со вздохом обняла его.

Утреннее солнце заставило Марису открыть распухшие от слез глаза. Она позавидовала Доминику, способному легко пробуждаться по утрам: он пружинисто вскочил и шлепнул ее, когда она, ворча, попыталась было найти убежище под одеялом.

– Поднимайся! Мы должны быстро свернуть лагерь и переправиться через реку, пока не поднялось солнце. Ты увидишь испанскую территорию, вернее, землю индейцев, как они сами предпочитают ее называть.

Она уловила в его тоне иронические нотки, но уже не нашла его рядом. Почти весь день она видела его лишь урывками.

Они пересекли Ред-Ривер на наспех сколоченных плотах. Ступив на противоположный берег, Доминик поскакал вперед вместе с команчами. Деревья разом расступились, и взгляду предстало бескрайнее колышущееся море – бесчисленные акры бизоньей травы, захлестнувшей холмистую местность.

Отряд испытал прилив сил. Даже сумрачный Трюдо не сдержал улыбки. Команчи беззвучно объяснялись друг с другом и с Домиником на языке жестов.

– Они приглашают нас в гости в свое главное становище. По их словам, сейчас самое время охотиться на бизонов. Испанских солдат пока что нет поблизости: они засели в своих фортах и деревнях к югу, опасаясь Змеиного Народа. – Трюдо тоже обладал познаниями в языке жестов, и Мариса была благодарна ему за то, что он единственный потрудился посвятить ее в смысл происходящего.

– Я думала, мы пришли сюда охотиться за дикими лошадьми, – ядовито проговорила она, но Трюдо, взявший на себя обязанности ее охранника и проводника, лишь мельком глянул на нее из-под тяжелых век.

– Здесь водятся и мустанги. Но их больше на юго-западе, на землях, омываемых реками Тринити и Бразос. Мы туда и направляемся, но сначала надо ответить на гостеприимство команчей – тогда они оставят нас в покое. С ними лучше не враждовать, а дружить. Вам, конечно, не понять, какая это для нас честь: ведь обычно команчи враждуют со всеми – как с другими племенами, так и с бледнолицыми.

Видя вопросительный взгляд Марисы, Трюдо метко сплюнул на длинную травинку.

– Лучше спросите у него. Он подружился с ними несколько лет назад, впервые очутившись на испанских землях. Тогда все здесь было испанским, даже Луизиана. Он прожил какое-то время у них, что тоже очень необычно. – Помолчав, он бесстрастно добавил: – Я слышал, что еще в детстве он был усыновлен каким-то ирокезским племенем. Это было незадолго до Войны за независимость. Возможно, тут и кроется разгадка. Ведь даже семинолы, обитатели южной Флориды, были союзниками Пяти Племен.

– Пять Племен?

Трюдо пренебрежительно покосился на Марису.

– К сожалению, у меня нет времени давать вам уроки индейской истории. Возможно, как-нибудь потом.

Откинув со лба выгоревшие волосы, Мариса проводила Трюдо взглядом. Доминик был и оставался человеком-загадкой. Он намеренно причинял ей боль и отнюдь не заботился о ее чувствах. Но прошедшей ночью он проспал до зари, сжимая ее в объятиях. Поймет ли она его когда-нибудь? Слова Трюдо вернули ее в прошлое.

Она содрогнулась, мысленно оказавшись в Корнуолле в ту роковую ночь, когда она навсегда рассталась с тем зловещим краем. Как звали старую ведьму в усадьбе Синклеров? Мариса забыла ее имя, но отлично помнила болтовню старухи, расхаживавшей по огромной неуютной комнате. «Молодой дикарь из колоний… После того как милорд отправил ее сына в Ирландию набираться уму-разуму, с ней стало легче управляться… Надо было повесить его вместе с остальными бунтовщиками… Но вместо этого милорд герцог отдал его во флот…»

Боже, сколько горя ему пришлось хлебнуть!

«Я законнорожденный бастард», – заявил он однажды в Париже. Герцог Ройс, считавшийся по закону его отцом, ненавидел его и желал ему смерти. Герцог медленно, но верно сводил в могилу свою жену герцогиню Пегги. Ее сыну он готовил такую же участь.

А Дональд? Что стряслось с ним? По его словам, Доминик был одержим дьяволом…

В то время, оглушенная своими страданиями и одетая в броню ненависти, она не прислушивалась к чужим словам. Но разве теперь, когда она кое-что поняла, ей стало легче? А ему? Доминик был вскормлен ненавистью. Сколько ему было лет от роду, когда он научился не доверять никому, кроме самого себя? Что до любви, то способен ли он любить? Рано усвоив, что единственный способ выжить – это дать сдачи, порой упреждая обидчика, он превратился в авантюриста. Пока что бесстрашие помогало ему держаться на плаву.

«Ты всего лишь заложница и женщина, согревающая его по ночам, – напомнила себе Мариса. – Его возвращения спокойно ждет красивая, богатая и непорочная Джейн Балтимор. Он, конечно, женится на ней, если вернется. Но откажется ли он от дороги авантюриста?»

Мариса невольно отыскивала его глазами, словно нуждалась в талисмане, который уберег бы ее от мрачных раздумий. То, что она увидела, заставило ее еще больше нахмуриться и поджать губы: с помощью двоих наклонившихся над ним команчей, завороженных его умением и согласно кивающих, он чертил на бумаге карту. Шпион! Она вспомнила, что уже обвиняла его в этом, чем вызвала у него вспышку гнева; на сей раз приступ тоски и тревоги охватил ее. Зачем ему карты, если он и без того хорошо знаком с местностью? Для кого он их составляет? Зачем они везут с собой столько лишнего оружия, пороха и патронов? Господи, что он затеял? В какую опасную авантюру ввязался теперь?

Словно почувствовав ее пристальный осуждающий взгляд, он поднял голову и перехватил его. Его глаза тоже были невеселыми. Он вернулся к своему занятию, оставив недоумевать напуганную Марису.

Глава 52

В эту ночь, разбивая лагерь, люди не могли скрыть возбуждения. Им было приказано не разводить костров, потому что на такой местности огонь видно издалека. Пришлось забыть о горячей пище и довольствоваться сушеной говядиной и водой.

Трое команчей ускакали вперед, уведя за собой запасных лошадей, чтобы к рассвету добраться до становища и предупредить своих о гостях.

Дрожа от холода, Мариса, не раздеваясь, залезла под несколько одеял. Как поступит Доминик, если она быстро уснет? Ее еще не покинули воспоминания о последней стычке, но она решила в этот раз не давать волю языку. Пусть он рискует жизнью ради удовлетворения чужого честолюбия, если не может придумать ничего лучшего. Никогда больше она не станет с ним откровенничать.

…Открыв глаза, Мариса не нашла на небе луны. Видимо, уже близилось утро. Почему он ее не разбудил?

Она, видимо, зашевелилась, потому что он тихо произнес, не поворачивая головы:

– По твоему виду я заключил, что тебе надо выспаться. Можешь еще часок полежать в тепле. Возвращайся к своим снам!

К ней мигом вернулось ее своенравие.

– Мне ничего не снилось! – возмущенно прошептала она. – Я больше не смогу уснуть. А ты почему не спишь?

– Я всегда довольствовался коротким сном. Видишь звезды? Еще недавно мореплаватели были вынуждены ориентироваться только по ним. Точно так же находят дорогу в пустыне верблюжьи караваны. Каждое созвездие имеет свое название. В любой точке мира достаточно поднять глаза к звездам, чтобы узнать, где находишься.

Она затаила дыхание. Ей хотелось, чтобы он перенес внимание со звезд на нее, но все происходящее – необычный разговор, то, как они лежали рядом, не прикасаясь друг к другу, – так отличалось от прежних ночей, что она не стала обрывать тонкую нить взаимопонимания, внезапно протянувшуюся между ними.

– Как ты об этом узнал?

– Сам, наблюдая и размышляя. А еще внимая словам стариков.

– Это когда ты жил у индейцев?

Наконец-то он повернул голову.

– Ты сама об этом догадалась?

– Раньше ты со мной почти не разговаривал. Но сейчас мне хочется узнать побольше.

– Совсем как девчонка, клянчащая кусочек пирога! – Его голос прозвучал сухо, но когда она вытащила руку из-под одеяла и потянулась к его руке, его пальцы, поколебавшись всего мгновение, тесно переплелись с ее.

– О чем тебе хочется узнать? Желаешь познакомиться с моими прошлыми грехами?

Тем не менее разговор завязался; совсем скоро он так увлекся, что перестал ее замечать, хотя и чувствовал в темноте ее теплую руку. Чутье подсказывало Марисе, что он ни с кем еще так не разговаривал. Его голос звучал тихо. Он не открыл ей всего, и она впервые поняла, какие страдания должен испытывать священник, принимающий исповеди. Ее смелости хватало только на то, чтобы сжимать его руку и слушать не перебивая.

Через некоторое время она почувствовала, что вправе наконец-то задать ему один-единственный вопрос:

– Зачем ты ездил в Натчиточес? Ты говорил…

– Почему ты так долго молчала? Господи, ты совершенно непредсказуема! Я ездил за Кристианом. Теперь он и Селма находятся в безопасности: они у друзей генерала Уилкинсона. Но они останутся там только до тех пор, пока генерал не получит того, чего желает. – Его голос посуровел. – Они под надежной охраной, а на той стороне реки находится Накодочес…

– Но Накодочес принадлежит Испании!

– Совершенно верно. – Ответ прозвучал тихо, но у Марисы побежали мурашки по спине. Она едва удержалась от мольбы. Ей хотелось умолять Доминика больше не рисковать.

Мариса догадалась, что он уже раскаивается в своей откровенности, и промолчала. Немного погодя он сказал, тщательно подбирая слова:

– Если дело обернется худо, ты знаешь, где его искать. Мануэль Рейес и его жена – испанцы и истовые католики. Твой дядя-архиепископ сможет сказать свое слово.

Она отважилась сбросить с себя одеяла и прижаться к нему, пока он не успел ее оттолкнуть.