- Ах, нет, неужели это – правда?.. Но в таком случае, его прежние слова, сказанные за минуту до

того, как Вы вошли, были не только вспышкой гнева. Как и все в нем, это была преднамеренная

подлость!..

- Прошу Вас, успокойтесь.

- Я не могу успокоиться.

- Вы ставите под угрозу свое здоровье…

- Мое здоровье… жизнь… если честно, они немногого стоят!..

- Вероника, мне неважно, что произошло! Я – Ваш друг, и буду им всегда… Я буду рядом с Ва

ми против всего и против всех, даже если придется противостоять гневу Деметрио де Сан Тельмо…

пусть он преследует, убьет меня… Но не надо мной нависла опасность, а над Вами, Вероника. Если

он увидит, что я пытаюсь помочь Вам, он разъярится еще больше. Он сказал мне, что в этом случае

утащит Вас в самую глубь сельвы, а я отлично знаю, на что способен отчаявшийся человек…

- Отчаявшийся?.. Вы сказали отчаявшийся?..

- Потому что он… вопреки всему он любит Вас. Он Вас любит.

- Что?.. Он меня любит?..

- Сейчас любовь находится в самой глубине его ненависти. Если бы это было не так, он не был

бы таким жестоким и беспощадным…

- Его ненависть…

Дрожащие пальцы стиснули виски. Сильными ударами кровь бьет в едва затянувшуюся рану.

Но горячее, страстное, непобедимое и неукротимое сердце Вероники поднимается, как загнанный в

угол зверь, готовый к бою.

- Вы говорите, что он – отчаявшийся, а я думаю, он – сумасшедший, Реверендо Джонсон!..

- К несчастью, это не так, судя по его собственным словам … Его ярость, как ураган, ломающий

деревья, как поток, вырывающий все с корнями. Только согнувшись, смирившись, не сопротивляясь

ему, Вы выйдете живой из его рук.

- Что Вы пытаетесь мне сказать?..

- Кажется, я повторяю те же слова, что сказал Вам он. Ему необходимо видеть Вас униженной.

Он не простит Вас, если Вы не вызовете в его душе жалость и сострадание. Ваши мольбы и слезы бу-

дут единственной дорогой к его согласию на Вашу свободу.

- Мои мольбы?.. Мои слезы?.. Но почему я должна плакать и умолять его?..

- Это принесет ему удовлетворение. Тем самым он найдет отговорку для своей собственной со-

вести, будто бы выполнив клятву отомстить Вам.

- Он поклялся, что отомстит мне?..

- Да, Вероника… Он запретил мне говорить Вам об этом, но он уже поклялся отомстить еще до

того, как познакомился с Вами, еще раньше, чем уехал в Рио.

- Ну что ж, он ее осуществит!.. Раз эта его возмутительная гордыня увлекла его за собой, пре-

156

вратив в судью над тем, кого он никогда не видел, пусть он выполнит клятву, пусть свершится месть!

- Вероника… Прошу, умоляю Вас, не принимайте все так.

- Такое поведение – единственно совместимое с моим собственным достоинством. А также с

моей любовью… Да, Реверендо Джонсон, я полюбила Деметрио де Сан Тельмо так, как ни одна жен-

щина никогда не любила ни одного мужчину. Он был моей первой любовью. Я полюбила его всем

сердцем!

- Он – первый?..

- Возможно, я могла заблуждаться, что любила и раньше, но нет, этого не было, совершенно

точно, не было. Мое сердце пробудилось для него, и весь мир оказался другим – ясным и понятным

для меня, когда я полюбила Деметрио. Все рухлуло – амбиции, тщеславие, представление о жизни, эта так свойственная человеку жажда легкого счастья и удачи. Полюбив его, я согласилась на все: на

отказ от наследства, на нужду и бедность, на труд. Я отдалилась от семьи, согласилась на борьбу за

выживание в самой убогой и враждебной обстановке, а он… он…

Она вскинула свое гордое, напоминающее отчеканенное на монете, лицо. Непреклонная реши-

мость сверкает в ее черных глазах и пылает на ее обжигающих губах…

- Передайте Деметрио, что я принимаю его вызов. Я остаюсь в Порто Нуэво и вместе с ним раз

делю его жизнь!.. Но я не стану рыдать и умолять его. Ему никогда не удастся увидеть меня сломлен-

ной и униженной. Это он однажды должен будет умолять меня о жалости и сострадании, чтобы вы-

рваться из домашнего очага, из этого ада, в котором он так упорно стремится к подчинению!..

Глава двадцать вторая.

Деметрио поспешно вышел из дома Ботелей. Очень быстро шагает он, не ведая куда, не отда

вая себе отчета в том, куда направляется, мучимый лишь бешеным, страстным желанием – убежать.

- Патрон Деметрио… Хозяин…

- А… что?..

Неподалеку от него, среди огромных листьев тропических зарослей, возникла темная изящная

головка Аеши. На лице цвета обожженной глины сверкают металлическим блеском монгольские глаза

и сияют, как мякоть кокоса, белоснежные зубы…

- Ты знал, что я спряталась здесь?.. Наверное, ты искал меня, хозяин?..

Почти не глядя на вкрадчиво, словно лисица, приближающуюся девушку и не отвечая ей, Де-

метрио уселся на один из наиболее высоких, перекрученных корневищ, отирая руками вспотевшее

лицо и щеки…

- Это – невыносимо!..

- Тебя раздражает жара, хозяин?.. У Аеши есть для тебя что-то прохладненькое… Подожди…

подожди немножко.

- Пожалуйста, оставь меня…

- Ты никогда не ешь… Ты всегда в ярости и грустишь из-за этой проклятой белой женщины!..

- Что ты сказала?..

- Я ничего не сказала, господин… Но, ты страдаешь, и Аеша страдает с тобой…

- Страдание… страдание… Неужели это участь всех родившихся людей?.. Но, я отлично слы-

шал, что ты сказала… Больше не называй так мою жену, поняла?..

- Ты сердишься на меня, хозяин?.. Я ее не люблю.

- Я знаю. Но ты будешь говорить о ней с должным уважением, или я окончательно рассчитаю

тебя.

- Хорошо, хозяин. Но ты злой на бедняжку Аешу… Бедная Аеша, она так тебя любит, так лю-

бит.

- Ты меня любишь?..

- Да. Еще сильнее, чем любила патрона Рикардо.

- Ты любила Рикардо?..

- А ты не помнишь?.. Я сказала тебе об этом еще раньше, когда ты только приехал сюда, когда

157

еще не был женат на белой женщине. Я заботилась о нем, о его одежде, еде, о его виски…

- Его виски!..

- Иногда я приносила ему фрукты… как те, что принесла тебе. И он ел. Когда не пил много, то

ел… А иногда – нет, только просил виски и кричал, как сумасшедший… и швырял фрукты в голову

Аеши, если она не убегала. Но он был добр ко мне. Он клал руку мне на голову и смотрел на меня

своими такими большими и печальными глазами. Мне бы понравилось, если бы ты делал точно так-

же… Эта рука такая сильная…

Аеша схватила широкую, загорелую руку Сан Тельмо, лаская ее своими тонкими девичьими

пальчиками, а затем сама положила ее себе на голову, улыбаясь от радости и наслаждения…

- Какая тяже-е-елая… как корзина, полная одежды… Этой рукой ты разбил голову белой жен-

щины?..

- Ты в своем уме?.. Что ты говоришь?.. С чего ты это взяла? Кто тебе это сказал?..

- Никто не сказал, хозяин… Не смотри на меня так. Аеша не хочет, чтобы ты сердился, она хо-

чет быть с тобой. Твои сапоги в грязи… Я их почищу?..

- Брось…

- Я почищу сапоги, пока ты ешь фрукты, хозяин… Ты даже не хочешь пить?..

- Нет, пить я хочу…

- Выпей кокосового молока… Оно – сладкое… и холодное, как река на заре. Выпей все. Вот

так… Ты чувствуешь себя лучше, правда же?..

- Да.

- Ты тоже заболеешь, если не позаботишься о себе. Ты никогда не спишь и всегда бродишь. Ес-

ли сейчас ты хочешь поспать, я позабочусь о том, чтобы ни одна тварь, ни одна букашка не приблизи-

лась к тебе. Господин, умоляю тебя!.. Послушай хоть однажды бедняжку Аешу…

Деметрио взглянул на индеанку. Возможно, впервые он видит ее по-настоящему. Она такая

сочная, такая юная, как один из фруктов, на которых у него нет аппетита… Однако, все бесполезно!..

Ее забота надоела Деметрио, ее присутствие утомило его. Полудетский голосок Аеши звенит в

ушах, беся Деметрио. Но он думает о том, что это создание скрасило последние дни и часы его брата

Рикардо, и смешанное чувство благодарности и сострадания заставляет его мягко подняться, сдержи-

вая неистовое желание убежать и скрыться за маской приветливости и любезности.

- Хочешь, я принесу гамак прямо сюда, хозяин?.. Я могу быстро сбегать к дому Ботелей и снять

один из тех, что висят на веранде, так, что меня никто не увидит и не услышит… Аеша – очень про-

ворна и ловка, хозяин.

- Ты не должна так поступать, тебя могут принять за воровку.

- Хочешь, я попрошу ее?.. Хочешь,я скажу сеньоре Ботель, что гамак для тебя?..

- Нет, Аеша… Ты берешься за напрасный труд, я не воспользуюсь гамаком. Я слишком обеспо-

коен и не хочу спать.

- Патрон Деметрио… миленький… Ты бросаешь свои фрукты?..

Деметрио повернул голову, не подавая виду, что слышит ее. Он и в самом деле слеп ко всему, что его окружает. Лишь один образ переполняет его воображение, словно лишь одно женское лицо

вонзилось в его зрачки. И лишь одно только имя достигает его губ, его ушей. Оно исходит из сердца, словно растворившись в его собственной крови. Будто пробежав по венам, оно стало частичкой его