маге, и я молю Бога, чтобы Вы не отвели глаз от этих строчек… Продолжайте читать, Вероника, или я

буду слишком несчастен…”

***

- Для меня?..

- Да, сеньорита. Его принес паренек, посыльный в униформе отеля “Палатино”, но он сказал, что он не ожидает ответа.

- Хорошо. Спасибо… Ах, подожди!.. Отнеси все это.

- Вы насилу поужинали, сеньорита. Вы плохо себя чувствуете?..

- Пустяки. Немного устала… Я лягу пораньше.

Горничная быстро собирает почти нетронутый ужин, который Вероника оставила на столике в

своей комнате. Вероника же между тем направляется к креслу, зажигает небольшую лампу, чтобы

скорее прочитать эти строчки, это письмо, отправитель которого был угадан с первой секунды.

На этом длинном конверте с грифом отеля, размашистый и твердый почерк выдает крепкую

руку, которая его надписала, ту руку, чью безрассудную, слепую, безотчетную власть, чью грубую жи-

вотную силу вспоминает Вероника со слабой улыбкой влюбленной…

- Вы ничего не желаете, сеньорита?..

- Ничего. Ах, да!.. С Джонни все хорошо?

- Не знаю, сеньорита. Ни он, ни дон Теодоро не ужинали за столом, но я совсем не слышала раз-

говоров, что за ним нужен уход. Хотите, чтобы я спросила, сеньорита?..

- Вечером я сделаю это сама…

Оставшись одна, Вероника вскрыла конверт с письмом – в нем всего несколько строчек – и

она читает его, не торопясь, глаза ее скользят по этим скупым словам, а сердце бьется все быстрее, разгоняя по жилам кровь.

“Вероника… Если Вы способны простить непрощаемое, быть может, Вы сможете

извинить и мой приступ ярости тем вечером.”

- Дикарь мой!..

“Боюсь, я чрезмерно удален от общества, по крайней мере, от Вашего круга, и, боюсь, что

неловкие фразы этого письма мало послужили мне оправданием. Хоть Вы и оказываете мне честь, подтвердив приглашение на завтрашнюю прогулку верхом, я Вас умоляю подойти к боковой решетке

немного раньше всех остальных. Я буду ждать Вас там получасом раньше условленного, в надежде, 56

что Вы соблаговолите подарить мне счастье, выслушав меня в течение всего лишь нескольких секунд.

Я – Ваш покорный слуга, целующий Ваши ноги и надеющийся на снисхождение. Деметрио де Сан

Тельмо…”

Словно небесная музыка, словно перезвон серебряных и хрустальных колокольчиков звучит

сейчас это имя на ее губах, и эхом отдаются в ее душе те слова… Да, она ощущает в себе любовь, и

только божественная мечта о любви, только святое чувство любви может пролить на ее душу такой

огромный поток счастья. Она бежит к двери, зовя служанку…

- Мария!.. Мария!.. Мария!..

- Вы меня звали, сеньорита? Что-нибудь случилось?..

- Где тот паренек, что принес это письмо?..

- Я уже сказала сеньорите… Это был посыльный из отеля “Палатино”. Он передал письмо и

ушел. Но, если сеньорита хочет послать кого-нибудь из слуг с каким-либо ответом…

- Нет, Мария. В этом нет необхоходимости… Раз он не приказал пареньку подождать…

Вероника подошла к окну, к тому самому окну без решетки, к которому толстые стебли вьюн-

ков образуют цветущую лестницу. Именно здесь в эту тихую, безмятежную ночь среди тысяч выве-

сок, озаряющих небо, среди миллионов огней, мигающих вдалеке, волнуясь, она ищет, как будто смо-

жет отыскать, того, кто чувствует то же, что она, у окна другой спальни. Откуда-то оттуда, возможно, Деметрио де Сан Тельмо смотрит сюда…

***

- Не верю ни единому слову!... Абсолютно ничему не верю!..

Теодоро де Кастело Бранко в гневе вскочил на ноги, сильно расстроенный и встревоженный.

Его благородная фигура патриция возмущенно выпрямилась. Его разум, чувства, его сердце и рассу-

док отказываются принять только что услышанную историю, как что-то невообразимое, что нельзя

вынести…

- Это не может быть правдой!.. Ты – дурак, если поверил в это…

- Выслушай меня, отец, послушай меня … Клянусь тебе, что моим первым чувством было отри-

цать, опровергнуть это, клянусь – я отчаянно кричал: “Нет же, нет, я не верю в это!..”

- Но ведь это – единственное, о чем ты продолжаешь думать. Вероника – вульгарная авантю-

ристка!.. Вероника – ветреная женщина!..

- Это не так, отец!.. Не так… Она вполне могла угодить в сети любви…

- Любви?.. Любви к кому?.. К этому глупцу Рикардо?..

- Раньше ты сказал, что он не был заурядным человеком. Ты сказал мне о нем, как о превосход-

ном кабальеро, как об очень привлекательном человеке…

- Да, да… Не могу этого отрицать, ну и о чем это должно свидетельствовать?.. Это не важно, из-

за кого порядочная девушка из рода Кастело Бранко теряет голову…

- Вероника – женщина из плоти и крови, и не имеет значения, что она – Кастело Бранко. Она

способна чувствовать и любить, как все, и, как все, сходить с ума, если какой- нибудь мерзавец нашеп-

чет ей в уши такие слова, какие обычно очаровывают и соблазняют женщин!..

- Никогда бы не подумал, что Рикардо окажется подлецом…

- Зачастую обманываешься. Ты вполне мог думать одно, а на деле – по-другому. Да ведь ты и

сам часто говорил о дружбе Вероники с этим человеком.

- Я не отрицаю. Рикардо был больше, чем друг, он был, как член семьи, был своим человеком в

доме…

- Они повсюду ходили вместе, вместе и одни…

- Этого я тоже не могу отрицать. Они ходили почти всегда с Вирхинией, но она возвращалась, всхипывая, жалуясь тому, кто хотел ее слушать, что на нее не обращали внимания.

- Хочешь, я все объясню?.. У них были одинаковые увлечения, одни и те же желания: они рисо-

вали, играли на фортепьяно, занимались спортом… читали одни и те же книги…

- Ничего этого не достаточно, чтобы обвинять их… Доказательство, предоставь мне доказатель-

ство… Я не понял, как ты мог без доказательства поддаться на обман.

57

- Какое еще доказательство, ведь это же очевидно?..

- Кто их видел?..

- Вирхиния…

- Это – неправда!..

- Она неоднократно видела его своими глазами, как он влезал в комнату Вероники через окно.

Она поклялась мне и, рыдая, заверила меня в этом… Она видела это много раз, и молчала, принуждае-

мая Вероникой из страха и жалости!..

- Чушь!.. Это – отвратительная и, в то же время, несуразная, смехотворная небылица.

- Ха, это – отвратительная и несуразная небылица, да эта небылица разорвала мне душу, и, кро-

ме того, она предельно ясно объясняет последующее поведение Вероники…

- Какое поведение?..

- Она отвергает меня, страшится моих признаний в любви, предлагает мне сестринскую любовь, между тем, как сама укрывается за непостижимым молчанием…

- Так было?..

- Да… да… Совесть вынуждает Веронику отвергать меня.

- Ты не можешь делать умозаключения…

- Это – не умозаключения. Все это производит впечатление ужасающей правды. Думай…

думай… вспоминай… Ты сам сказал мне… Что тебя не ослепляет отцовская любовь, с которой ты

всегда смотрел на нее. Тысячу раз ты давал мне понять…

- Предположим, что Рикардо был любовником Вероники. Тысячу раз я видел его шушукаю-

щимся с Вирхинией, предположим, что она была его доверенным лицом, которая выслушивала его

жалобы и стоны, его терзания безнадежно влюбленного…

- Безнадежно?..

- Иногда Вероника плохо с ним обращалась. Критиковала его нехватку честолюбия, насмеха-

лась над его романтизмом… а он воспринимал всерьез ее шутки.

- Шутки?..

- Конечно… Вероника имеет обыкновение применять их ко всем своим друзьям; не говоря о

том, что она – превосходная девушка, она – достаточно искренняя, чтобы говорить ясно, достаточно

смелая, чтобы выражать свои мысли, не заботясь о том, что они могут кого-то оскорбить…

- Да, да… Вероника во всем такая, но в этом случае, в этом ужасающем случае, мы сходимся на

том, что все это был фарс, игра. Она любила его… Ее шутки были маской, которой она прикрывала

правду в своей душе; она любила его и хотела заставить измениться, не быть бедным, ничтожным

фантазером… и он из любви к ней…

- Замолчи!.. За этой дверью кто-то есть. Если это – твоя мать, она ничего не должна знать. Ты

слышал?.. Ни единого слова!.. Молчи, притворяйся и открой дверь…

Джонни быстро послушался своего отца.

- Вирхиния!..

- Джонни… Дядя Теодоро… Простите меня, но ваши голоса слышны в коридоре, и слышны

очень отчетливо.

Вирхиния находится в дверях спальни Джонни, и никто не мог найти более нежного и печаль-

ного выражения лица, чем у нее.

- Я хотела, чтобы ты никогда не узнал это, дядечка, миленький, но я не обвиняю Джонни в том, что он нарушил клятву, не сдержал своего слова… Он так страдает…

Теодоро сделал усилие, чтобы сдержаться и не выразить словами неудержимый гнев, сотряса-

ющий его душу. Перед этим кротким смущенным личиком, перед этими синими, такими близкими, всегда затуманенными слезами, глазами любое возражение кажется несправедливым и грубым…

- Я поступила плохо, все рассказав тебе, Джонни… Очень плохо. Я знала, что ты неспособен сдер-