Внезапно она возненавидела слово «жена». Ведь ей никогда не стать женой Гарри. Произнося это слово, он имел в виду не ее.

Женевьева вдруг вспомнила, что совсем забыла о первой жене герцога, когда он утром упомянул Абигейл. А кроме того, она была не уверена, подобает ли заговаривать с первым встречным о его умершей супруге.

— Большинство неженатых мужчин рано или поздно начинают подыскивать себе жену.

Говорить было трудно и больно.

— Да, — согласился Гарри. — Конечно, я это знаю.

У Женевьевы и вправду разболелась голова. Окружающий блеск: сверкающий пол, сияние люстр, драгоценностей гостей — можно было принять за раскаленные искры, сыплющиеся на голову. Она чуть не плакала. Пока этого еще не случилось, но рано или поздно должно было случиться, но, конечно, только не в зале.

Женевьева судорожно вздохнула.

Гарри, словоохотливый Гарри, который всегда говорил что-нибудь остроумное, сейчас с трудом подбирал слова. Но и Женевьева не очень-то старалась поддержать беседу.

Кто мог бы ей помочь?

Она позволила ему говорить, отвечала односложно, решив, что на сегодня это будет последний танец.

Она спасет себя сама.

Без извинений Женевьева покинула зал после вальса с Гарри и направилась в свою спальню.

В тот вечер она все-таки плакала.

Сначала Женевьева сняла платье и повесила его на вешалку, чтобы не измять шелк, бросившись на постель, вытащила из волос шпильки и легла на кровать в одной сорочке, свернулась клубочком и принялась ждать.

Внезапно ее начали сотрясать сильные рыдания. Она почти задыхалась. Слезы намочили горячую подушку. Лицо опухло и горело, из носа текло. И тут Женевьева поняла, что все кончено.

Она перевернула подушку прохладной стороной вверх и легла на спину, с трудом переводя дух.

Ей стало немного лучше. В небе стояла полная луна, Женевьева неплотно задвинула шторы, и свет пробивался в се комнату, осветив постель.

Она рассердилась. Ей очень не хотелось вылезать из кровати и идти к окну, чтобы как следует закрыть шторы. Она прикрыла глаза рукой, но это не помогло. Женевьева вертелась на постели, словно надеясь скрыться от света.

Интересно, уснул ли Гарри? Подозревает ли Миллисент о том, что скоро произойдет?

Возможно, Гарри остался после бала и выманил Миллисент в сад, встал перед ней на колени и…

Женевьева порывисто вскочила, энергично разворошила угли в камине, и огонь, словно испугавшись, ярко разгорелся.

После этого она подошла к окну, чтобы как следует закрыть шторы, схватилась за одну рукой, начала было тянуть и замерла на месте.

Внизу по саду ходил мужчина.

У Женевьевы по спине побежали мурашки.

Ока бы не удивилась, если бы этот ужасный день увенчался появлением призрака одного из предков Эверси в их саду.

Но это был не призрак. На нем было длинное темное пальто, и ветер развевал его полы. Человек шагал быстро. Казалось, он никуда в особенности не направляется. Но его походка показалась Женевьеве странно знакомой. И тут он остановился, присел на каменную скамью слева от окна ее спальни, уперев локти в колени, повернувшись при этом лицом к свету.

Лунный свет озарил его серебристый висок и блестящие, словно зеркало, высокие сапоги.

Это был герцог Фоконбридж.

Женевьева стояла неподвижно, затаив дыхание, глядя на него сквозь щелочку между штор. Возможно, ей предстоит стать свидетельницей свидания.

Но тут герцог на какое-то мгновение опустил лицо. Если бы перед ней был другой человек, Женевьева решила бы, что он молится. Однако его руки были в карманах. Он сидел совершенно неподвижно, но, как всегда, казался настороже, готовый к броску, к защите или нападению.

Словно испытывая то же беспокойство, что и она, он вновь поднялся на ноги и принялся расхаживать туда-сюда, а ветер трепал полы его пальто. Вскоре герцог пропал из виду.

Женевьева посмотрела на часы: было за полночь.

Глава 9

Женевьева проснулась в прекрасном настроении под пение птиц за окном, откинула с лица волосы, чуть заметно улыбнулась и…

Черт побери!

На нее нахлынули воспоминания вместе со вчерашней болью. Она попыталась смириться с уже привычной тяжестью в груди, выскользнула из постели, подошла к окну и резко отдернула шторы. Ей захотелось прогнать птиц.

Женевьева посмотрела вниз, туда, где вчера ночью ходил герцог.

Наверное, ей это почудилось или приснилось.

За завтраком Монкрифф в очередной раз вспомнил, за что он так не любит домашние праздники: приходилось быть вежливым со всеми гостями. Хорошо хотя бы, что большинство из них в его присутствии становились тише. Оживленная беседа заметно затихла, когда появился он, гладко выбритый, бодрый, в дорогой одежде.

И тут же появилось еще полдюжины слуг.

Герцог наложил себе на тарелку яиц, копченой рыбы, ломтик ветчины и подошел к столу с притихшими гостями. Словно в сад с певчими птицами выпустили кошку. Голоса стали менее уверенными и громкими — птицы пытались понять, какая кошка перед ними: голодная и опасная или старая и беззубая.

С герцогом было непросто общаться, но ему было все равно. Он, словно плотина, обращал реки вспять. Таково его призвание в жизни.

Однако завтрак ему понравился. В столовой приятно пахло крепким кофе, копченым мясом и хорошо поджаренным хлебом. Сквозь кружевные занавески сочился свет. Мелодично позвякивали серебро и фарфор, а проголодавшиеся гости передавали друг другу горшки с ветчиной, энергично работали вилками и потягивали напитки.

Служанки сновали рядом, будто мухи.

Женевьева Эверси надела зеленое шерстяное платье и была столь молчалива, что герцог невольно обратил на нее внимание.

Она заметила его. Странно, но ее глаза чуть покраснели, Возможно, она просто поздно легла вчера?

Герцог не верил в это.

Джейкоб Эверси, увидев герцога, начал подниматься со стула.

Герцог твердо покачал головой. Эверси радостно приподнял брови и взглядом указал на пустой стул рядом с собой. Монкрифф повиновался.

Несмотря на всю его неприязнь к сыну Эверси и планы в отношении Женевьевы, Джейкоб вызывал симпатию у герцога, так как с уважением, но без подобострастия обращался с ним. Джейкоб не бросал слов на ветер, подобно людям, пережившим многое и не считавшим нужным говорить без умолку, однако было ясно, что жизнь не перестает его удивлять. Возможно, таким терпеливым он стал благодаря своим отпрыскам.

И все же герцогу было очень интересно узнать про семейную жизнь Эверси. Его жена сидела рядом с выражением сдержанной радости и терпения на лице. Алексу она тоже нравилась. Она была красива, как и ее дочери, не болтала без умолку, подобно многим женщинам, которые любили говорить, чтобы только слышать свой голос, словно одинокие птицы, стремившиеся привлечь других птиц, чувствовался неизбежный итог лет, прожитых бок о бок с тихим человеком.

Однако герцог уловил напряжение в их молчании. Он не думал, что это было связано с ним, несмотря на его поведение по отношению к их младшей дочери. Ему ли не знать, сколько тайн может хранить брак. А там, где не было когда-то доверительной близости, натянутость возникнуть не может.

— Доброе утро, ваша светлость, — отважно и бодро произнесла леди Миллисент.

Герцог потянулся за ножом, чтобы намазать масло на толстый кусок поджаренного хлеба, взял нож в руку, замер и чуть заметно нахмурился. Потом он изогнул бровь, словно в голову ему пришла занятная мысль, и бросил многозначительный взгляд на сидевшего напротив Йена.

Заметив мрачный взгляд герцога, Йен застыл с вилкой в руке, так и не донеся ее до рта. Потом он промахнулся, ткнул себя вилкой в подбородок, и кусочки яичницы осыпали Гарри, Миллисент и Оливию.

Они тут же вскочили из-за стола. Гарри не знал, кому первой помочь.

— Спасибо, Йен, но я научился есть сам много лет назад.

Раздался смех. Йен был напряжен, и его глаза не улыбались. Он не сводил взгляда с герцога.

Герцог пристально смотрел на него, пока Йен наконец не опустил глаза, словно очарованный своим перевернутым изображением в ложке.

Стол окружили служанки, то и дело приседая в реверансе перед герцогом, сражаясь за возможность смахнуть со стола остатки яичницы, отталкивая друг друга и чуть ли не сталкиваясь головами.

— Я никогда прежде не видел, чтобы ты ради меня так старалась, Гарриет, — заметил Йен.

— Прошу прощения, мастер Йен, но это не ради вас. Вы ведь еще не герцог.

— Нет, — мрачно подтвердил он.

— А теперь в нашем доме есть один.

Неопровержимая логика, как считала Гарриет.

Герцог, ставший случайно причиной громкого смеха, спокойно продолжал опустошать свою тарелку столь же быстро и умело, как делал почти все повседневные дела.

Он бросил мимолетный взгляд на Женевьеву, которая с мастерством хирурга надрезала треугольник яичницы. Зубцом вилки она аккуратно сняла белую мягкую верхушку, обнажив жидкое содержимое. С довольным видом отложила вилку в сторону и обмакнула в желток уголок тоста.

Заметив восхищенный взгляд герцога, она замерла на мгновение и тут же пожала плечами, слабо улыбнулась и откусила кусочек хлеба.

Было решено отправиться на прогулку, пока стоит хорошая погода, хотя никто толком не знал, когда и кому пришла в голову эта мысль, которую все тем не менее восприняли с энтузиазмом. Дамы возьмут с собой альбомы и вышивание, а мужчины — клюшки для крикета, чтобы отрепетировать удары до начала сезона и, возможно, поразить дам.

Поскольку Женевьева не могла найти места, где чувствовала бы себя счастливой, то ей было все равно, оставаться ли дома или идти гулять, ведь Гарри вряд ли сделает предложение Миллисент в кругу друзей и с клюшкой для крикета в руках.